Легенда о красавице

4 часть.

— Дед, а че такое любовь?
— Ну, эт когда из-за гормонов у людей мозг отключается. Телом руководит желание кольцо надеть и деток наделать.
— И что ты делал ради любви?
— Ну, я помню, твоей бабке цветы дарил, письма писал с пошлыми стишками собственного сочинения, ей вродь нравилось. Когда я под её окном на весь двор просил стать моей женой, она сначала водой меня окатила за то, что шум поднял, а потом спустилась и согласилась. А тебе какое дело, внучок? Влюбился что ль?
— Да нет, просто интересно стало.

Чонгук никогда не влюблялся по-настоящему: предмет обожания у него менялся раз в неделю, а то и чаще. Но даже этот неопытный подросток знал об этом чувстве больше, чем призрак, проживший по его словам не одно столетие. Чимин? Он глубоко заблуждался и этим пугал Чонгука, который старался не думать о душах, которые заточены в сердце (он всё ещё не понял где именно, но пусть это будет сердце) этого юноши и которые не обрели покой после смерти. Счастливы ли они?

Два дня подряд он помогал деду в огороде. Работа была муторная и тяжёлая, но Чонгуку на удивление понравилось копаться в земле. Во время этого занятия он мог спокойно рассуждать о том, что происходило в разрушенном городе. Точнее, он пытался думать об этом отдалённо, не навлекая на себя такое неудобное проклятье (если настойчиво призывать образ у себя в голове, он начинал таять, как призрак под пристальным взглядом. Чонгук это помнит). «мне нужно не думать об этом, а как-то абстрагироваться. Во-первых, почему город всё же разрушен?». Сколько бы он не спрашивал у местных, легенд касательно этого не было ни у кого. Пока Чонгук материл сорняки, а под его ногти забиралась грязь, он вывел несколько гипотез:
1. Это было связано с тем, что красавице суждено было стать призраком-легендой с самого начала, и поэтому сила проклятья сама разрушила город.
2. Вполне вероятно, что варвары могли совершить набег и разграбить город, при этом оставив после себя развалины, дабы замести следы.
3. Поклонники красавицы сошли с ума, услышав о её смерти, и сами разнесли там всё к чертям собачьим.

— Дед, я тут закончил! Я пока съезжу на велосипеде кое-куда, не теряй. Вернусь к ужину.

Город встретил его привычной тишиной. Но Чонгуку больше не было страшно. Он почему-то знал, что здесь его не обидят и не съедят. Он бросил велик у стены полуразрушенного дома, вид которого был особенно печален даже в здешней обстановке (наверное, потому что ровно половина его была целой, разве что потемнел камень, а другая была полностью разрушена).