Осколки наших воспоминаний/Пищеблок

Экстра.

Взрослый мужчина, лет так сорока сидел на диване из тёмной кожи. Сквозь белые шторы, которые слегка развивались из-за  ветра, исходящего из под приоткрытого окна, пробивались светлые утренние лучи солнца. В кулаке мужчина сжимал заточенный карандаш, кончик которого тот упрямо покусывал. Взгляд Альберта  был усталым, как в принципе и у всех людей, которым уже перевалило за сорок два. Надоевшее тиканье часов ещё больше подливало масла в огонь.
Нога Стаховского нервно тряслась, пока другая рука придерживала небольшой, пожелтевший со временем, листок. На нём красовалась печальная, но с горящими глазами школьница. Тёмные волосы, забавные веснушки на щеках, чуть приоткрытые губы — это всё вызывало приятное чувство внутри Алика, наполненное ностальгией. Ему нравилось порой, когда он чувствует окончательную пустоту внутри себя, доставать этот старенький портрет и любоваться им, будто это лучшее его лучшее творение.
Пусть ему уже сорок два года, на кухне шумит жена, а в соседней комнате ребёнок собирается в школу, но Альберт всё равно будет чувствовать эту дыру, что прожигает его в самом центре груди. Сквозь неё давно сыщет ветер и кровь не стекает, а мужчине всё так же плохо. Неужели это последствия после того злорадного лагеря, где Стаховский почти потерял разум? Всё происходящее там казалось ему страшным сном, который он так старается забыть. Только Алик никогда не сможет забыть его первую любовь, что всегда заполняла эту дыру. Порой он задавал ей немые вопросы: "Как ты там? Ты осталась жить в Москве? Ты счастлива, в отличии от меня?" 
А ещё больше мужчине нравилось закрывать глаза, сосредотачиваться на событиях прошлого и вспоминать всё с каждым появившемся кадром в голове. Альберт готов был заснуть и не просыпаться, лишь бы вновь ощутит её присутствие.

***

— Знаешь, Алик, — Маша наклонила голову и заглянула в глаза юноши, —  Я вот думаю, а может мне на учителя пойти, как мама? Или вообще на инженера? Ты как думаешь, что мне больше пойдёт: строгая одежда или каска?

Алик улыбнулся, поглаживая пальцами тыльную сторону ладони конопатой. Он любил слушать её голос, чувствовать тепло, исходящее от неё. В мыслях Стаховского бушевал ураган и было сложно даже вымолвить слово, а когда это получалось, то парню было ужасно стыдно.

— Ты будешь моей натурщицей! — выпалил Альберт, сжимая в кулак зелёную траву. И прямо сейчас парень готов был дать себе пощёчину. Он заметил смущённый взгляд конопатой, от чего он ощущал ещё большую неловкость, — Если хочешь конечно же.