Птица, что не поёт у персикового дерева

Запоздалое счастье |Цзян Чэн

AU, в которой счастье приходит с опозданием.

В комнате было настолько тихо, что даже дуновение ветра казалось оглушительно громким. Серые, выцветшие стены с облезшей краской давно не видели солнечного света. Плотно закрытые жалюзи не давали просочиться в это царство вечного сумрака ни одному лучу. Цзян Чэн сидел на одном из старых кресел в комнате главы ордена. Здесь всё осталось в точности, как он помнил из детства. Разве что потёки и лужи крови были тщательно смыты и росчерки от мечей в стенах залатаны после трагедии клана. Казалось, само время здесь больше не имело хода, остановившись ровно в тот момент, когда погибли все его обитатели. У Цзян Чэна просто не поднималась рука что-то здесь поменять. Он предпочитал жить в прошлом, хватаясь за хлипкую надежду, что когда-нибудь всё это окажется просто дурным сном.

Когда умерли его родители, Цзян Чэн изо всех сил старался быть сильным. Ведь у него была ответственность перед ними, его сестрой и Вэй Ином. Он во чтобы то ни стало должен был защитить их будущее. Теперь же, у него не осталось ни доброй старшей сестры, не раздражающего брата. Вэй Усянь погубил не только себя, но всё то, ради чего боролся Цзян Чэн и ради чего жил. Задорно играя на своей флейте, он поменял местами небо и землю, воссоздав настоящий ад на земле. Даже тогда Цзян Чэн готов был его простить и помочь спасти эту заблудшую душу с неправильного пути. Он был его последней семьёй, от которой тот не собирался отказываться. Попроси Вэй Ин помощи, и Цзян Чэн без раздумий прыгнул бы в адское пекло, но тот никогда не просил. Он дерзко улыбался, высоко поднимая подбородок, и под его мелодичную трель флейты всё мёртвые плясали свой мрачный и кровавый танец.

От этих воспоминаний, что мучали его на постоянной основе, от детских и весёлых проказ, до последней посмертной битвы. Всё это терзало и без того израненное и опустошённое сердце Цзян Чэна. Ему некому было задать вопрос: «Почему ты так поступил?», как не у кого было спросить совета. Казалось, на этой земле, в окружении миллионов людей был он один.

Слёз тоже не было. Казалось, они высохли навсегда в тот момент, когда он собственными глазами провожал своего брата в адские чертоги, забирая с собой его любовь и доверие в людей.

Тупо смотря в стену, Цзян Чэн отпил очередной кувшин вина «Улыбка Императора», думая, до чего же дрянной у него всё-таки вкус. Покрасневшие и воспалённые глаза не ведали покоя. Иногда Цзян Чэн жалел, что не способен забыться во сне, и чёртово тело культиватора всё продолжало и продолжало держаться. Ах, как бы ему хотелось обратиться пеплом в вечной усыпальнице своей дорогой семьи. Иногда он думал, что лучше бы он не спасал Вэй Ина в тот раз. Не закричи он, не дай себя поймать, брось он этого идиота умирать вместе с кланом – история была бы иной. Цзян Чэн думал об этом, и каждый раз его тело сотрясала мелкая дрожь. Он прятал измождённое бледное лицо в ладонях, коря себя за эти эгоистичные мысли.

Он бы не смог отказаться от своей семьи. Даже сейчас, разрываемый ненавистью и обидой, желавший смерти Вэй Ину как-никто другой... Даже сейчас Цзян Чэн поступил бы точно так же. Это была и его вина, что он не смог остановить этого глупого Вэй Усяня от дороги саморазрушения. До последнего дня, мига и вздоха он так и не смог его понять.

Вэй Ин умирал с улыбкой на губах, а живым, после его ухода оставалось только плакать, снедаемые сожалениями.

В какой-то момент, подняв глаза в потолку, до скрипа в суставах сжимая кулаки, Цзян Чэн подумал: «Ради чего я живу?». Всё, что было когда-то дорого его сердцу исчезло. Возможно, настал и его черёд?

Детский плач пробудил его от ужасающих и страшных мыслей, возвращая рациональность заблудшему сознанию. Неторопливо встав с дивана, немного покачиваясь от выпитого, нетвёрдым шагом Цзян Чэн подошёл к маленькой детской кроватке. Оттуда на него смотрели заплаканные глазки его племянника, что так похожи на его сестру. Склонившись над забавно куксившимся малышом, он нежно обнял его, баюкая в своих руках. Навсегда высохшие слёзы, как ему когда-то казалось, покатились по его лицу. Молочных запах Цзинь Лина напомнил ему, что всё ещё в этом пустом и уродливом мире остался его последний лучик света. Держа крохотное создание в своих руках, которое было соткано из чистой любви, доброты и надежды его семьи, он понимал, что не мог позволить себе сдаться.

Даже если весь этот чёртов мир перестал для него что-либо значить. Даже если боги отвернулись от него, и Дьявол устремил свой взор. Даже если всё стало ему ненавистно и презираемо, он будет жить. Этот маленький человечек стал его миром, его богом и его любовью. Ради этого крохотного лучика веры, Цзян Чэн никогда не сдастся, подарив всю благодать, что существовала на свете.

Словно почувствовав настроение своего дяди, Цзинь Лин перестал плакать, по-детски глупо улыбнувшись.