Ты моя малышка!

17

До рези в глазах белый потолок — первое, что я увидел после пробуждения. Я возненавидел эту картину еще в тринадцать лет. Но сейчас ситуация обстоит совсем по-другому.  Превозмогая слабость и легкое головокружение я повернул головой налево и с удивлением обнаружил спящую на каком-то убогоньком стульчике Ниннин. Ну и как долго эта бестолочь тут сидит?! Хотя, признаюсь, приятно.  Вдруг Ниннин начала вертеть головой, хмуря бровки и часто дыша. Похоже, моей малышке снится плохой сон. Решив разбудить ее, я произнес насколько мог громко:

— Руби.

Голос хриплый, еле слышный, но Дженни услышала — она резко вздрогнула и открыла красивущие осоловелые глазки нереально синего цвета. 

— Чонгук! Господи, наконец-то ты проснулся, — взволнованно протараторила Дженни,пересаживаясь ко мне на койку. — Надо позвать врача... 

— Не,Руби, подожди. Давай поговорим, — голос уже получше, но все равно еле слышен.

— Как папа? — задал волнующий меня вопрос я. 

— Операция прошла успешно, он еще не очнулся, но врачи говорят, что он уже идет на поправку. Твоя мама с ним сидит постоянно, тебя мне доверила, — каким-то надтреснутым голосом произнесла Руби, опустив глаза. 

— Руби, посмотри на меня, — перепугался я не на шутку. Малышка только покачала головой и стороны в сторону.

— Руби, пожалуйста, посмотри на меня. 

— Я... Я...  Нет, маленькая, не надо плакать. Ну из-за чего, спрашивается? Все же хорошо! Папа идет на поправку, с его здоровьем он через недельку будет с врачами драться за выписку, я вообще завтра буду бегать — ну из-за чего? 

— Иди ко мне.  Она аккуратно, пытаясь не задеть капельницу, легла ко мне под бок. Я же выткнул эту капельницу к чертовой матери и обнял этого маленького ангела, поглаживая ее по волосам. Ниннин тихонько посапывала, роняя слезы на мое плечо. 

— Я так испугалась! За тебя, за твоего папу...  — Да чего из-за меня-то пугаться? Подумаешь, пару капель крови взяли, страх какой.  Ниннин потихоньку начала успокаиваться, и мне становилось легче — женские слезы меня просто убивают. 

— Так, погоди. Ты за меня испугалась... Значит, я тебе нравлюсь?  Ниннин стала садиться, параллельно утирая слезы. Если она сейчас увидит мою улыбку, побьет. Но малышка только закатила глаза, словно говоря: "Господи, какой же дебил!". 

— А ну-ка сотри эту самодовольную улыбочку! 

— Извиняюсь, конечно, но не могу. И вообще, не заговаривай мне зубы! Отвечай на поставленный вопрос! 

— Ну допустим, нравишься. И что с того? — с вызовом спросила Ниннин. 

— А вот что, — сказал я и резко потянул ее на себя.  Конечно, уронить ее труда не составило. Ниннин улеглась прямо на меня, руки и ноги располагая по бокам от моего тела. Еще смотрит на меня так... странно. На губы мои посмотрела. Оу, намек понят, желание исполнено, слуга целует госпожу.  Думаю, не стоит тысячный раз говорить, что сердце забилось быстрее, в животе залетали бабочки и тому подобное. Но вдруг меня постигло огромное разочарование — госпожа не возжелала боле целоваться, но, к счастью, с меня, своего верного слуги, не слезла.  — Тем, — как-то стеснительно произнесла Дженни, — надеюсь, ты понимаешь, что...  Тут она уж совсем замолкла, опустив глаза. А щечки-то розовые. Понятно, моя девочка думает о сексе. С одной стороны, это очень заманчиво, ведь со времени нашего первого поцелуя в той подсобке все мои мысли заполонила эта девчонка, и спать с кем-то другим возможным уже не представлялось. А с другой стороны я прекрасно понимаю, что ради нее я готов ждать сколько угодно, поэтому поспешил ее успокоить:  — Не дрейфь, мне тоже в тюрьму не очень хочется. Ну вот сяду я, а ты хахаля какого-нибудь найдешь. Я-то сяду и выйду, а вот твой хахаль ляжет и не встанет, и опять все по кругу. Не, ну оно мне надо? Оно мне вообще не надо! Ниннин  уже вовсю смеялась, и мне хотелось улыбаться. Просто улыбаться, не от чего-то особенного, а просто от того, что я здоров, папа жив, а Ниннин рядом.  Вот говорят, улыбка без причины — признак дурачины. Дурачина — это тот человек, который так сказал. Потому что улыбка без причины — признак истинного счастья.