Бесы

На других гранях и реальностях

Смерть неизбежна — ЩЕНКИ

Казалось, что голова вот-вот оторвётся от бледной шеи с уже выраженными морщинками и упадёт в провал в матрасе от всей своей тяжести. Сон едва отпустил жалкое тело, а голову уже заполонили разнообразные мысли, что как саранча плодились, не переставая поедать остатки разума и сознания. Он только раскрыл глаза, а уже устал от всего человеческого, земного. В голове всплывает яркая картинка залитого кровью коридора, оружие убийства в ладони, выстрел точно в висок. На секунду вспыхивает страх. Неужели он правда убил человека? Может, стреляющий просто промазал? Сеченов распахивает тяжёлые веки и оглядывает своё лежащее тело. Накрытый тёплым колючим пледом он был всё так же частично раздет, но на теле не было крови офицера, в которого он так любовно втыкал свой инструмент. Лишь на запястьях замерли синяки, как признак борьбы с попыткой изнасиловать его, а чуть выше, на сгибе локтя зияла крохотная рана от иглы шприца. Но даже это не смогло переубедить Дмитрия, и тревожность накрыла его с головой. Осторожно, борясь с головокружением и слабостью, что плотно затянули свои лапы вдоль всего тела инженера, он приподнимается на локтях и заглядывает на стол. Среди оставшегося беспорядка, чужих чертежей и пустых бумаг лежали и его чертёжные инструменты, в том числе и циркуль. Чистый, холодный металл тускло блестел, приветствуя хозяина, что так пристально разглядывал его в полумраке. Не было ни единого признака того, что он был причастен к преступлению.

Дмитрий шумно выдыхает, укладываясь обратно в постель, и натягивает покрывало повыше, прячась в нём как в коконе. Это был всего лишь сон, а это не могло не радовать. На секунду он противится своим выводам, ругая себя за такие эмоции, но затем примеряется с горькой правдой. С живым немцем у него есть мнимая безопасность, еда, тепло. Да и мог ли он убить человека собственными руками? Вряд ли. Но его жизнь по прежнему принадлежит офицеру, немецкому правительству, кому угодно, но не ему самому, что настоятельно раздражало. Две стороны его натуры сцепились друг с другом, не желая уступать и приходить к единому мнению. С одной стороны, он не хочет зависеть от кого-то, подчиняясь любой прихоти, словно безвольный раб, а с другой, это весьма выгодно, ведь он больше не несёт никакой ответственности за свои действия и может позволить себе огромный разгул вседозволенности.

Паника отпускает его и позволяет оглядеть комнату, погружённую в темноту. Он проспал весь день, так и не приступив к работе, как велел Михаэль. Но волновало его не это. Куда больше беспокоило то, что творилось в соседней комнате. Через щель в двери сочился свет и шум. Множество гостей смеялись, вели разговоры. Их бокалы гремели, а на фоне играло радио, периодически сбиваясь с волны вещания и противно шумя. Сеченов с безразличием прислушивается к разговорам на немецком языке, но сколько бы он не слышал смех, ему все ещё казалось, что весь диалог — это сплошное ругательство. Он не знает, сколько за стеной человек, кто каждый из них и чем они занимаются, но точно осознаёт, что у него есть время на то, чтобы прийти в себя, осмыслить всю тяжесть своей участи и переварить все события ещё раз, словно от этого ему могло стать хоть на толику легче.