тепло

часть 1

Машеньку невыносимый холод пробирает прямо до костей, красит щёки акварелью в пунцовый цвет. Там же застыли солоноватые и ещё влажные следы от слёз, а вдобавок разводы размазанной туши. Маша кутается в свой пуховик, крупно дрожит всем телом то ли от истерики, то ли от крепкого мороза. Хлопья пушистого снега летят прямиком на её волосы, засыпают цветастый шарф и лёгкие брендовые кроссовки. Она даже не видит куда бредёт, пусть маршруты своего района ей знакомы с детства. У Маши на глазах только пелена из собственных слёз. Внутри всё бьётся на мелкие осколки, впивается в плоть и ощущается как жгучая пытка.
Она прокручивает в голове такие неприятные слова матери уже в раз, наверное, сотый. Крики той отскакивают от стенок сознания, рушат внутренние стены.
Сегодняшним вечером Маша решила, что это станет последней каплей. Ей хватило всех этих мучительных страданий за семнадцать лет жизни. Речи про неблагодарную натуру, бесконечный круговорот послушания, потакание любой прихоти. Терпеть побои от матери по синьке стало чем-то обыденным и до ужаса привычным. А крики вечерами уже и громкая музыка из колонок не заглушала, ведь знакомый с детства голос пробивался даже через самые стойкие стены. Бессмысленно шататься по улицам до поздней ночи, а после выслушивать лекции о том, что такое поведение себе позволить могут лишь шлюхи. Показательно пускать слёзы перед школьными учителями, потому что собственное достоинство меньше, чем страх получить новую гематому на своём теле. Этот бред стал смыслом её жизни, но ведь ни одна жизнь не должна быть похожа на ад.
Зарывать в глубокую яму собственные чувства, чтобы никто из друзей не знал, тоже было самым обычным делом. Ведь быть популярной девочкой в школе с проблемами в семье никак нельзя, так не принято. А в её положении был единственный выход – тщательно скрывать всё дерьмо, в котором она утопала с самых ранних лет.
На заснеженной дорожке позади ещё виднелись следы от единственной пары ног, что освещались яркой вывеской круглосуточного магазина. Маша заходит и в моменте радуется, ведь в помещении тепло, а костяшки закоченевших руки наконец-то светлеют. С колонок ненавязчиво звучит приевшаяся всем попса, а вокруг она не видит даже продавцов, не говоря уже о покупателях. По пустующему гипермаркету Маша бредёт к отделу с алкоголем, потому что свято убеждена в том, что ничто другое её сегодня не спасёт. И когда глаза начинают уже разбегаться, она хватает первую попавшуюся бутылку крепкого.
На кассе ей приходится стоять минут десять в ожидании, пока сонный кассир её заметит и выйдет из подсобки, после безразлично зевая и пробивая чекушку.
Маша роется в заднем кармане джинс, доставая смятые купюры и монетки, а после протягивая всё сразу в ладонь парня.
— Тут не хватает, — он поднимает глаза на Машу, выпросительно поднимая брови, — 50 рублей.
Она тихонько матерится себе под нос и снова рыщет по карманам, в попытках найти хоть что-то, но всё, что попадается под руки это упаковка жвачки и старые чеки.
И когда уже готовится сказать, что придётся провести "отмену ", чужая рука решительно протягивает карту, а за спиной раздаётся смущённый женский голос:
— Я оплачу.
Маша поднимает взгляд и видит перед собой только огромные глаза и неловкую ухмылку.
Они выходят из гипермаркета вместе, сразу притягивая к себе пушистые снежинки. Никто не решается начать диалог, может, потому что обе совсем не знают, как вообще можно прокомментировать все происходящее. Маше до бесконечности неудобно и выдавить из себя она может только одно слово:
— Спасибо..
Карина как всегда смущённа, странноватая и жутко чудная, но никогда не пытается скрыть собственной сути. Она жила на этаж ниже Маши, чертовски любила готовить завтраки, мурчащих котов и комнатные растения. Она терпеть не могла кофе, но обожала чай с лимоном. Таскала свитера чуть ли не круглый год и всегда спала до обеда. Она ощущалась как тепло и уют, как что-то совершенно родное и недоступно чуждое одновременно.
Пожалуй, Машу изнутри всегда поедала зависть. У Карины есть настоящий дом и его понятие, а у неё присутствуют лишь досадные воспоминания.
— Пройдёмся? — Карина протягивает свою тёплую ладонь и холодные руки Маши сами к ней тянутся.
В ней живёт невыносимая тяга помогать другим, а потому Машу ей до жути жалко. Ведь она и сама привыкла засыпать под отдалённые крики из за стен.
Они бредут по белоснежным сугробам, под желтовато-ярким светом уличных фонарей и ненавязчивые диалоги. Карина боится рушить эту крепость отдалённой аккуратности между ними, маленькими шажками подступаясь к ней столь недоступной.
— И как же ты тут оказалась? — Карина пялится на носки своих ботинок, старается не смущать.
— Сама не знаешь? — Маша ведь не дура, сама знает, что та всё слышала. Уж больно в этих многоэтажках картонные стены.
— Пожалуй, догадываюсь, но хочется верить, что это не так. — она берёт бутылку из чужих рук, жмурясь сразу после глотка.
Они снова неуклюже молчат пару минут и Карина решается сделать шаг вперёд, что, возможно, приравнивается для неё к шагу в пропасть.
— Ты ещё не замёрзла? Может, зайдем куда-нибудь? — И Маша в ответ солнечно улыбается, активно кивая и делая глоток дешевого коньяка.
Маше кажется, что на ступеньках подъезда точно теплее, чем на улице. Наверно, от того, что чужие руки ласково обхватывают всё её тело. Это не дом, но сейчас ей определённо хорошо. Клонит в сон, ведь слёзы сильно выматывают, а алкоголь на голодный желудок ещё никому не шёл на пользу.
Машенька тонет в комфорте объятий, забываясь в них. То, что было так необходимо ей всю жизни оказалось незаметным и чертовски близким.
И она медленно тянется к лицу Карины, осторожно обхватывая его ладонями, считая количество чужих вдохов и обдавая губы горячим дыханием. А та замирает на секунды, в страхе сделать хоть что-то не так, но слишком быстро отмирает, прижимаясь своими губами к чужим.
Поцелуй сладко растягивается словно мёд. Машины губы на вкус как ванильное мороженое, а ещё слишком приятно влажные. У неё они мягкие, настолько, что Карина не находит внутренних сил отпрянуть, продолжая дарить своё бесценное тепло.