(𝙣𝙤𝙩) 𝙘𝙝𝙞𝙡𝙙𝙧𝙚𝙣❜𝙨 𝙨𝙩𝙤𝙧𝙞𝙚𝙨

Глава 7.1.

Дни потянулись нескончаемыми вереницами. Мужчина заботился обо мне: кормил, покрывал мои ноги пахучей мазью, отпаивал отварами, но каждый раз он вёл себя так, словно я вещь, принадлежащая ему. При этом лесной не утруждал себя разговорами и не рассказывал кто он, откуда, и почему выбор его пал на меня.

Это так раздражало.

Чонгук часто пропадал и оставлял меня одну. Бывало и на целый день. Возвращался всегда с добычей. Но я не заметила у него, ни копья, ни лука, ни ножа. Как он убивал косуль и зайцев - для меня оставалось загадкой. Кроме того, приносил он их освежёванными и выпотрошенными. А порой даже чуть надкусанными. Словно у животного какого он отобрал тушу. Это настораживало.

Всё в этом мужчине пугало. У нас, у деревенских, как было: сдружились с парнем, на речку ходили, танцевали, потом он к родителям с курочкой наседкой. Коль примет тёща будущая такой дар - всё готовиться к свадьбе, а нет, так тут по-разному бывало. Если хлопец настойчивый, он с козой явится. Всячески показывать себя будет: за девушкой, полюбившейся ему, ухаживать, цветы дарить, сладости с города привозить. Семье её уважение демонстрировать. Мой батька приёмный часто рассказывал, как он новый забор городил, чтобы ему мамку мою в жены отдали. Только когда с поросёнком свататься пришёл - добро дали.

Год пороги её дома отбивал, но своё получил.

Вот и я так хотела.

Конечно, время сейчас не то, но уважения хоть какого-то я ведь заслужила. Что же со мной, как с живностью бестолковой.

А ещё меня заботила его личность, как лесного. Вот кто он? Ясно, что непросто человек, но про жителей леса говорили так много и столько небылиц невероятных, что сложно было определить, где про них правда, а что вымысел людской.

Вот и сейчас, смотря в узкую полосу окна, я наблюдала его возвращение. В одних штанах, босой с тушей косули на плече он шёл расслабленно по свежевыпавшему снегу и даже не ёжился от холода. Казалось, он, вообще, его не ощущает.

Осмотревшись, лесной безошибочно поймал мой взгляд. Нахмурился. Скинул тушу у колоды, на которой лежал колун, и пошёл в дом. На его плече и груди запеклась кровь жертвы.

Я тихо отошла от окна и вернулась на печь, которая за эти дни мне просто опостылела. Войдя, мужчина, не обращая на меня внимания, прошёлся до угла и, оторвав рукав от моего лучшего платья, намочил его в ведре с водой и принялся обтираться, оставляя на коже розовые разводы. Мне же было до боли обидно за свои вещи. Я их так берегла, ухаживала, штопала. А он. Отвернувшись, я снова уставилась в маленькое оконце.