Не виноваты планеты

8

Через открытое окно в комнату врывается порывами ветер. Листы со стола с шелестом летят на пол. Глеб даже не провожает их взглядом. Он слишком занят для этого.

      Последние дни в нём энергии столько, что ебануться можно. В голове мыслей под завязку. Строчки, рифмы, метафоры и образы - они сопровождают его повсюду. Ухватиться за каждую, выписать неровным торопливым почерком, пока остальные не разбежались безвозвратно - задача практически невыполнимая. Зачеркивать, перефразировать. Мелодии наигрывать на гитаре. По сто раз прокручивать в голове удачные сочетания слов, пока нет времени или возможности записать. Только бы не упустить.
На подоконнике в ряд - пустые банки из-под энергетиков. На ворохе страниц - вкривь и вкось размашистый почерк, в заметках телефона - набранные мимо кнопок тексты. Разбираться потом в этом хаосе заебёшься, но об этом он подумает как-нибудь после. Потом.

      Этот мощный всплеск активности - Глеб прекрасно осознаёт, что за маленький северный зверёк подкрался незаметно, но упорно старается не акцентировать на этом внимание. Пишет, пока пишется. После той творческой пропасти, в которую он упал после тура - это как божья подать. А он ведётся, хотя знает, куда эта дорожка узенькая ведёт. Поэтому похуй становится на всё. На сон, еду. Всё это настолько второстепенным становится… Его такая эйфория кроет от одного осознания, что он снова пишет. И слова живо трепещут внутри него везде, где бы он ни был и каким бы он ни был - даже подбуханный на вписках, где он в последние дни очень частый гость. Это тоже расслабляет по-своему - разгонять пустяковые темы, утонув в просиженном диване где-то в историческом центре Петербурга. Обстановка, достойная его тонкой творческой натуры.

      В дурмане опьянения тоже есть один несомненный плюс - головная боль от переполняющих изнутри череп мыслей смазывается и растворяется бесследно. Тормозит бешено крутящиеся в голове шестерёнки. Пиши пьяный, редактируй трезвым - так, вроде, говорится? План надёжный, как швейцарские часы.
     
      Вокруг знакомые-незнакомые лица, он мажет по ним невнимательным взглядом, останавливаясь вдруг на одном. Она на подоконнике сидит, свесив вниз одну ногу, а вторую вытянув вдоль окна. В закатном солнце пушистые волосы кажутся светящимся нимбом - переёбывает уже от одной только ассоциации. Киру он давно не видел уже, только в кружочках в телеге, которые она изредка заливала в общий чат их маленькой тусовки. Вспомнить, что она там задвигала на них - хоть убей, не получается. Но Глеб помнит, как подумал мимолетом, что девчонка в перерывах между вписками учебники по философии и русских классиков на домашнем чтении штудирует. И вопросом задавался, как она вообще в компании таких долбоебов оказалась, вся из себя такая умная и начитанная. И вписалась, самое главное. Помнит, что писал ей в личку тогда, всем скопом мысли свои вываливая. О чем - в памяти тоже уже стёрлось.
Залипает на ней будь здоров. Смотрит, как губами к горлышку бутылки прикладывается, и сквозь желтоватое стекло солнечные блики играют. Как голову назад запрокидывает, выдыхая в потолок сладкий дым. Он не чувствует его - в комнате так много посторонних запахов, что хрен разберёшь какой-то конкретный - но помнит. Сладкую вишню, мяту - приятнее, чем тяжелый никотин. Так ей подходит… Сидит, не разговаривая ни с кем, курит. Задумчивая и мрачная. Думает о чем-то или просто все мысли отпускает?
     
      Его отвлекает тычок под рёбра. Да, они ведь базарили о чём-то, пока он не выпал окончательно. Даня продолжает что-то ему затирать, широко жестикулирует. Поймать вновь нить разговора оказывается неебически тяжело - фокус внимания сместился в совершенно другую сторону - чьи-то релизы, что-то ещё про концерты, так много информации, что срастить всё это в одну цельную картинку не выходит от слова нихуя. Сидит только кивает как болванчик, пока в диалог включается кто-то ещё.