Запретные чувства

16 глава

Pov Jeongkook

— Пап-пап, это как собирать конструктор, правда? — Мингю, сложив руки за спиной, чуть привстал на носочки и вытянул голову немного вперед, внимательно наблюдая за моими движениями.

— Почти, — улыбнулся я, разбирая специальный чемодан, в котором хранился мой саксофон.

— А он большой, пап. Держать не тяжело? Шея не болит?

— Альт не самый большой. Ты еще баритон не видел. Нет, шея не болит. Может, вначале и болела, но я уже не помню.

— Понятно, — Мингю обошел мое кресло и теперь стал с другой стороны, продолжая наблюдать за тем, как я собираю саксофон. — Ой, а это что? — глаза сына удивленно расширились, когда он увидел пушистую щётку, которую я вынул из саксофона.

— Специальная щётка. Ею я изнутри вычищаю саксофон, — я убрал щётку в сторону.

— Пап, ты как настоящий волшебник! Только волшебник из шляпы обычно достает что-нибудь, — Мингю потрогал пальцами щётку, будто решил сам убедиться в ее достаточной мягкости, затем снова продолжил наблюдать.

Мы отдыхали на даче. Я решил взять с собой саксофон. В последнее время, когда выпадал свободный день, меня всё чаще и чаще снова начало тянуть к музыке. За окном почти весь день лил дождь, поэтому мы с сыном расположились в гостиной с камином.

— Я не волшебник. Просто привык, чтобы щётка была внутри и не терялась.

— А это что за такой странный изогнутый предмет? Как он называется?

— «Эска», — коротко ответил я, осторожно вставляя ее в саксофон.

— «Эска», — эхом повторил Платон и кивнул, откладывая в памяти новое для себя название. — А зачем тебе помада? — сын заулыбался. — У мамы взял?

— Это не помада, а специальная смазка. Чтобы потом на «эску» можно было закрепить мундштук.

— Понятно, — снова кивнул Мингю.

Он был очень сосредоточен. Когда я принёс в гостиную чемодан, сын бросил все свои игры, телефон и присоединился ко мне. Мингю скучал по мне. Лиса никогда об этом мне не врала. Поэтому в эти выходные я твёрдо решил познакомить сына с музыкой, к которой я в свое время прикипел благодаря своему отцу.

— А всё равно похоже на помаду. Только белую, — Платон нагнулся чуть поближе, рассматривая ее.