Преданный

Прости, я случайно.

Хоть Агварес и распинался перед Юаном, буквально, некоторое время назад, но теперь, стоя перед этими пятью шкафами, что во много раз превышали его собственный рост с более чем двадцатью полками и бутылками, которые он не мог перечислить, просто потому что не знал таких цифр. Конечно, его пытались этому научить еще в те времена, когда он только попал в гильдию Югарес, но только увидев, как лицо мальчика кривится при виде бумаги и грифеля, старый Мастер решил, что тому лучше будет дать в руки меч, от вида которого Эгон сразу расцветал, а на щеках проступал радостный румянец.

Сейчас парень только и думал о том, чтобы вернуться обратно. Ведь там был Генрих, что не раз  журил его за проступки и в то же время развлекал в моменты скуки. Еще там был Мастер и товарищи, с которыми он побывал не на одном задании. Воспоминания тех моментов приятно напоминали о себе старыми шрамами, приятно покалывающих почти на каждом сантиметре тела. Конечно же, те времена были веселы и забавны, но все-таки здесь гильдиец должен пробыть всего лишь пару лет, так было сказано ему в условии задания. Да и вообще, просто находясь рядом с этим мужчиной, он получает деньги будто с неба, просто присматривая за ним. Разве это не истинное счастье — пропивать их и есть все, что только вздумается!

Но теперь, стоя у тех самых шкафов, Агварес понимал, что все будет не так просто, как он ожидал. Хотя бы из-за того, что Юан был местами похож на ребенка в своем молчании и упрямстве, которое хоть и было легко преодолеть, но все равно невероятно сильно раздражало. А еще раздражало то, что Эгон не знал, где находится этот несчастный и трижды проклятый бутыль!

Снова быстро проведя быстрым взглядом по всем этим неясным бутылям и пучкам засушенных трав, юноша попытался вспомнить, что же ему сказал тогда Самаэль, но в голове стоял только неясный гул и что-то вроде про пятую полку... и вроде как со стороны двери. Агварес, конечно, не был до конца уверен прав ли он, но идти переспрашивать не хотелось. Ведь все же парень пытался показать себя более надежным и ответственным, чем был на самом деле. Поэтому, еще немного пробуравив всю эту странную чушь взглядом, Эгон схватил небольшую стеклянную бутылочку в которой плескались крупные куски чего-то незнакомого, но сильно напоминающие стружки от коры березы.

Гильдийца это совершенно не смутило. Прихватив вместе со странным лекарством огромную посудину, которая немного напоминала разбитую, юноша вылил все содержимое в нее и поставил на тонкие железные прутья над парочкой толстых свечей. Вода начала понемногу выкипать, а Самаэль все еще не вышел из ванны. Агварес стал понемногу подмечать, что это самое лекарство пахнет совсем по другому. Понимая, что он уже во второй раз довольно сильно оплошал, Эгон начал думать над тем, что же ему теперь делать.

В тот момент парень уже сменил полотенце на  более менее сухие штаны, что были довольно просторны и не стесняли его движений. При этом они небольшим мешком свисали у тонких лодыжек, и цветом сами походили на цвет его смуглой от рождения кожи. Когда он вновь окинул их взглядом, то начал понемногу вспоминать о том, что слепец до сих пор сидит в ванне без одежды. А если учесть его тихий голос, то возможно он уже давно зовет его.

От этого понимания у юноши полезли глаза на лоб, а брови почти коснулись линии роста рыжих волос, и он, не задумываясь, широкими шагами подбежал к одному из тех шкафов, которые уже успел открыть и изучить. Резким движением Эгон вынул оттуда один потрепанного вида белый халат и, прижимая его к своей оголенной груди, ушел к Самаэлю, удачно позабыв о том, что оставил на слабом огне свечи. 

Слепец же, задвинув бардовую занавеску с грязной местами порванной тканью,  стоял в середине углубления, не желая садиться на прохладный камень. Длинными белоснежными волосами он скрывал свое покрасневшее лицо вместе с руками. Но этими жалкими попытками Юан не мог скрыть болезненный румянец и, тот покрывая его кисти, выглядывал небольшими пятнами на кончиках ушей и на широких худощавых плечах.

Самаэль был слишком худым.

Скорее даже болезненно худым. На его лице темнели впавшие щеки и глаза, а сам он весь осунулся. Из-за этого из тонкой шеи выпирало несколько позвонков, а остальные обычно скрывались непрерывной линией под тканью одежды.

Высокий, бледный, худой и осунувшийся — зрелище устрашающее, и, казалось, он отлично бы подошел на роль какого-нибудь болотного чудовища, сжирающего младенцев по ночам, но юный Агварес, водя рукой по старым глиняным стенам, думал лишь о том, что этот мужчина слишком уж сильно олицетворял его идеал.

Обдумывая это, Эгон не мог понять, почему же судьба так повернулась и человек, которого он искал всю сознательную жизнь, теперь мог быть так легко получен. Этот характер, это поведение и внешность — парень так долго грезил о том, что найдет себе хотя бы немного похожего спутника. Но теперь, снова и снова вспоминая то бледное лицо, Агварес даже представить себе не мог, что когда-нибудь и вправду сможет увидеть хотя бы кого-то подобного...но теперь гильдиец и не знал, что ему делать.

Раньше он часто получал розгами по спине, его не раз ударяли за то, что он смел ухлестывать за всеми, кто имел высокий рост, стройное и худощавое тело, и главное — длинные, белоснежные волосы. Кто же виноват, что все эти люди обычно были замужними девушками или мужчинами в возрасте. Никто не желал отвечать ему взаимностью, поэтому и приходилась настойчиво добиваться своего, ровно до того момента пока несчастные избранники не жаловались или Мастеру, или Генриху, и Эгон справедливо получал свое заслуженное наказание. Только в такие моменты, наказывавшие его близкие смотрели на него странно будто с сожалением. Но теперь юноша мог наконец-то получить желаемое, не опасаясь того, что за этим вновь последует хлесткий удар кнута.

Это понимание было… слишком неожиданным… слишком неправдоподобным.

Задумываясь об этом, ему хотелось врезаться головой об стену и биться о ту, пока он снова не очнется в своей старой кровати. Но гильдиец, сдерживая себя, лишь продолжил все также крепко прижимать к голой груди чужой халат и выводить странные круги на стенах, медленно продолжая шагать и прислушиваться к каждому шороху вокруг.

В коридоре было немного прохладно, но юноша, проведя всю сознательную жизнь в снегах, даже не обратил на это внимания. В это же время в купальне стояла настолько высокая температура, что та каленным воздухом отзывалась в тонких костях мага. Слепец же, крепко зажав веки и закусив губы, пытался растереть собственное продрогшее тело лечебными травами, что стояли в небольшой круглой баночке, но каждое движение ладонью ощущалось так будто по нему проводили одновременно чем-то острым и шершавым.

Юан  сгорал от этой боли. Все будто ломалось снова и снова. Теперь казалось, что его открытые раны никогда не затягивались тонкой кожей, а от глаз просто хотелось избавиться. Выдернуть их с корнем...но мужчина лишь медленно осел на желтоватые камни, прижав свои колени к груди и пряча в них покрасневшее лицо, в очередной раз просто стараясь перетерпеть эту боль.

— Эй, Самаэль, ты как там? — За пределами этой комнаты стали слышны довольно громкие и звонкие крики юноши, от которых Самаэль широко раскрыл свои глаза с дрожащими ресницами, стараясь не закричать от боли в ответ гильдийцу. — Самаэль, ты там уснул что-ли?!

Юан все также не мог ничего ему ответить, лишь сильнее прикусил язык и сжался всем телом, стараясь как-то успокоиться, а Эгон от этого молчания только сильнее стал колотить дверь, надеясь, что ему ответят. Когда маг в очередной раз услышал его вскрик, то, не сдержавшись, громко выкрикнул в ответ, точно также ударяя руками о камни, как это делал Эгон, стучась в хлипкую деревянную дверь.

— Да, Эгон! Я в порядке, можешь оставить меня ненадолго, пожалуйста! — Звуки за дверью сразу прекратились, слышались только тихие неловкие шорохи, а Самаэль от этого, сидя на коленях, начал дрожать только сильнее и, не выдержав, просто упал и скатился по гладкой стене, подставляя свое лицо тому малому источнику, что бил из щелей и стекал на мужчину сверху.

— Хорошо, хорошо, ты только не кричи так, я просто волновался за тебя. Ты там так долго, и ты слеп... и я подумал... — Ему почему-то стало невероятно неловко от своих слов, и Эгон, испытывая сильный стыд, начал понимать, что еще немного, и его язык просто в очередной раз заплетется в один узел, а сам он не сможет сказать нормально и слова. — Я просто принес тебе халат.

После этих тихих слов, сказанных почти шёпотом, Самаэль теперь слышал только его прерывистое дыхание, а потом чуть громче до него донесся все такой же неуверенный голос вместе с шорохом одежды. — Я оставлю его здесь, у двери.

Юан глубоко и облегчённо вздохнул, когда услышал топот, отдаляющихся шагов, и все также не желая подниматься со дна, попытался как можно сильнее свернуться клубком, обнимая своё тело и пытаясь согнать холод, разливающийся в грудной клетке и текущий до самых ступней.

Как только настала эта долгожданная тишина, Юану начало казаться, что его наконец-то отпускает. Мужчина уже собирался подняться, оперев дрожащее от холода тело на костлявые локти, но внезапно его затылок пронзила острая боль, которая рвала всю голову и тянулась к слезящимся глазам. От этого не удержавшись, маг снова рухнул на все тот же мерзкий камень, захлебываясь собственными немыми криками и слезами вперемешку с волосами, что очутились в его рту и теперь мокли от слюны, которую тот не мог даже сглотнуть.

Все это происходило из-за старых ран и собственного дара Юана. Его кожа, которая должна была подчиняться ему, теперь просто отказывалась приживаться на его теле после того злосчастного дня. Сколько бы мазей он не наносил на них, сколькими бы растворами не растирал — они не желали подчиняться и успокаиваться, разрывая тело своего хозяина на части и пытаясь ускользнуть от него вместе с водой. Самаэль знал, что эти нечастые приступы непослушания увеличатся, стоит ему только увидеть Эгона. Он старался себя подготовить к этому к этому хотя бы морально, но потерпел неудачу. Теперь ему только и осталось, что лежать на холодном камне, который даже при всем этом жаре не желал нагреваться.

— Черт… черт… черт… почему же все так сложно… Почему вы ушли, Учитель… почему ушел, Рафаил… Почему…

Учитель мертв, его пора бы уже было давно отпустить, но Самаэль не мог. Он был ему другом, отцом и самым близким человеком, отгородившим от всего того ужаса, который принес Родитель. Правда, после Учитель умер от его же рук, подставившись под удар. Почему он это сделал, Самаэль никогда не мог понять. Не мог понять и теми вечерами, сидя в запертой башне, откуда не мог даже выпрыгнуть, потому что те были наглухо заколочены, не пропуская и доли света. Слепец старался и умереть самостоятельно, но кожа тогда хоть и причиняла боль, но умереть не давала, заставляя переживать всю боль снова и снова. В ушах тогда раздавался один только звук —  хруст костей и тихое посмеивание.