Володя купил таблетки, которые прописал Игорь, и принимал их уже пару дней. Но, похоже, они не действовали — Володя засыпал так же долго и тяжело. Успокоительные делали его вялым, но не опустошали голову, не избавляли от тяжелых, мрачных воспоминаний, бесконтрольно кружившихся в мыслях. Вот и сейчас, в третьем часу ночи, он лежал и не мог избавиться от образов, что вспыхивали под закрытыми веками.
Володя с Брагинским вместе забирали тело отца из морга и везли в церковь, где ждали все, кто пришел проводить его в последний путь. Володя впервые занимался похоронами и многого не знал, поэтому удивился, что тело не было окоченевшим, а конечности двигались легко. Когда ехали в автобусе, на повороте гроб качнуло, и отца прижало к одной из стенок, а руки съехали набок. Вдвоем с Брагинским они вернули телу прежнее положение, поправили его, Володя положил ладони обратно на грудь. И это тактильное ощущение — то, какими мягкими и холодными были пальцы и плечи отца, — записалось на подкорку.
Володя засыпал. На улице шумел дождь, дома похолодало настолько, что пришлось надеть футболку. Он замерз и, проваливаясь в сон, инстинктивно обхватил себя за плечи — показалось, что держит плечи отца. Проснулся. Это были его, Володины, плечи. Холодные и почему-то непривычно мягкие.
Он поднялся, снял футболку, пусть и стало еще холоднее. Поменял позу, чтобы не касаться руками своего тела, но ладони продолжали ощущать мягкое, прохладное и вялое, будто неживое, не тело даже, а какой-то биоматериал.
Володя рывком сел на кровати. Сердце грохотало в висках, дыхание захлебывалось.
— Надо отвлечься, надо отвлечься, — принялся повторять он. Но, на что отвлечься, придумать не мог. Неожиданно вспомнился недавний визит Маши. Он прокрутил в голове их встречу от начала до конца, попытался обсудить с собакой. Герда спала в ногах, тихонько похрапывая.
Он вспомнил, как Маша, слушая его, слышала только себя и вынесла из разговора совершенно неверное, зато столь желаемое: что ее сын хороший, а вот его друг — плохой. Видимо, она была такой всегда — крайне эмоциональной и глуповатой. Но раньше, в юности, в «Ласточке», она скрывала эти черты, хотя Володе иногда удавалось разглядеть ее настоящую.
Мысли о Маше помогли забыть недавний кошмар. Он наконец смог удобно устроиться на кровати и начал проваливаться в сон. Засыпая, увидел Машу. Совсем юную красивую девушку в коротком платье. Она, вся в слезах, стояла голыми коленками на бетонных плитах и умоляюще смотрела на него. Стирая руки в кровь, писала мелом поверх нарисованного на асфальте яблока: «Ненавижу».
Рано утром Володю разбудило СМС с неизвестного номера:
«Прости за то, что тебе наговорила. Я была сама не своя. Но сейчас все еще хуже...».
Догадаться, от кого это сообщение, не составило труда. Володя ничего не ответил, положил телефон на тумбочку. Хмыкнул — его очень позабавило многоточие в конце — и завернулся в одеяло. Сон без сновидений не собирался выпускать его из своих объятий, наоборот — только сжал в них еще крепче, увлекая в такой желанный, с таким трудом достигнутый покой.
* * *
ВЫ ЧИТАЕТЕ
о чём молчит ласточка
Romanceофициальное продолжение книги " лето в пионерском галстуке"