Мракоборец и Глава Аврората

*** 3. 3автра будет поебать и месье ***

*°°°*

В Гордриковой впадине, на которую надвигалась такая же удушающая ночь (Марк даже проверил палочкой на присутствие Кадавров, если дементоры вызывали холод, разврезлый шторм, снег и потом замирание, то кадавры: наоборот невыносимую жару, до-рези-под-веками сыпучий и едкий радиоактивный песок, жажду) последствия глобального потепления, до какого не было никакого дела, хоть всё уйди, изменись, останься, исчезни, захлопни...

— Нет.
— Ради меня.
— Да.

Невероятный, отдающий ароматом кинзы, спелых помидоров, вишни и гроздей винограда, первый поцелуй, где смешивалось; граничилось с дикой дурацкой реальностью: их, до обдирной перхоти вместо муки Малфою, вырванных волос и прокусов, первый раз случился...в барьере, стоя между мирами, он манил и доказывал «я лучшее место для», «я лучшее место», «я лучшее» и до простого «я».

Марку на кладбище стыдно мешать память со секском...трахом, происходящей иногда и ярко, и вспышками, и с магией и...с близостью не стыдно. Никакого.

Перед лицом раскрасневшийся Фарук, лежащий перед ним на столе: их столе, в Аврорате, глубокая средневековщина, несмотря на всю борьбу с этим, славного волшебника и замечательного человека, Гарри Поттера. Подкаченный торс, пересечённый многочисленными шрамами, заросший (женатые завидуют, скрипя зубками, не походишь-расслабишься с кущерями перед дамой), проколотые, сложной конструкцией пирсинга, соски. Многочисленные татуировки, умело за рамки-границ не выходящие, играющие и обладающие восхитительной манкостью для пальцев и взгляда, шрамы.

Трусы. Члены: у него их два, один чуть подлиннее и уже, другой, огромный такой, толстый (на уме только слово «хер»); оба подрагивают, вызывая желание немедленно их вылизать, сделать своими, приватизировать.

— Иди сюда, — рука танговым па движется к кучеряшкам, — Ма-а-ар-р-рк, — Фаруку нравится растягивать имя своего мракорборца, дразнить, держать лапищами, испещрённые мозолями, жонсьеровский подбородок и тянуть, иногда чуть с нажимом, к своему паху.

Мистеру Жонсьеру сегодня похуй (ты победила, Рид), завтра будет поебать и месье.

Один член, второй, в горло вбиваются ритмично, ласкают соски, держат руки и не дают обхватить собственный орган. Никак.

— Не сейчас, Главный Аврор, не сейчас, — пережатое основание, кольцо, снова во рту тесно, мокро, горячо, твёрдо, быстро.

— Я ж потом тебя... — воспитание чистого, карьера Инквизитора гасят слова в...в Годриковой Впадине, пошатнувшийся и едва не потерявший сознание Марк Жонсьер, накрывает рукой пах. Падает на землю. Дрянь!

Он почти потерял себя: слёз нет, эмоции притуплены, воспринимаются плохой постановкой театра, когда декорации никакие: пустые, мёртвые, обыденные и люди, доставшие с таким трудом билеты, разочарованы.

Надо возвращаться. В Нью-Пари. В реальности. Что-то здесь не так. Что-то здесь не так: нюх профессиональной ищейки, опыт, предсказания, в которые не верилось?

*°°°*