Мракоборец и Глава Аврората

*** 5. Стылыми коридорами***

*°°°*

Стылыми, мрачными коридорами с мраморным узором, он шёл, двигался кое-как. Его вело. Подрагивающий неон в подсобке, со стенами, изрисованными, испещрённый и подсвеченный почерками всяких «это я», «нет это я» старые кладовые. Ряд других заклинаний, спутанных и местами завивающихся, пусть скрытых, невидимых от глаз. Купол гудит.

Какой закон святее твоих врожденных чувств?

Шутка. Одна из фаруковских, мешающих нормально спать, где не будет будоражащих и раздирающих тебя образов: с максимально-подчёркнуто выкрученными характеристиками, дерзостью и заразой (нельзя так называть чувства), все глубже проникающей, пропитывающей вообще всё. Даже ненавистные стены, измаранные.

Любви покорно все, любовь... одной судьбе.

Голос кажется живым и не уйдёт никогда, не вырвется, не выжжется, не...ему всё равно. Однако: морок, мираж, наваждение. Слетает пыль, оседая на чёрный китель: под ним, точно второй шкурой сплелась мантия. Темно-синяя, иногда голубая, как небо или бездна (атолл) неизвестного моря; не хочется атоллом таким, точно таким же, да, с испытаниями ядерного оружия. Чёрный надоел ему здесь.

Ужас, продолжающий сжимать горло проржавевшей рукой поломанного киборга, не отступал; множился, препарируя и пригвоздив. Хохот.

За счастье должно нам несчастием платить.

Смотрящий мертвенными глазами, располовиненный Фарук, улыбался, протягивая синюшную руку. Приближался.

— Какая смертная как ты была любима? Как ты боготворима? — вспышка, пульс под двести, вспышка, полоска. Мышцы каменные. — Однажды чувства истощив, где новых взять для новой страсти? — Марк думал: «Новое! Новое! Новое! — тошнота подступила, угрожая выплеснуться желчью на новые ботинки: кожа дракона, волос единорога, щитки мантикрабы. — Рид, как ж я вам завидую, легче...» — Не истина, но блеск в поэте совершенство.

Марка, всё же, вывернуло. Жуткое видение, усиливаясь во стократ и напитываясь страхом, шагнуло ближе. — Мерлин! — рука опытного мракоборца, Главы чёртового Аврората, дрогнула: заставить себя смеяться, веселиться, радоваться, пусть на и на его искажённый, изуродованный и... — Ридикулус!

Болезненный гром выходил, выплёскивался, разрывая лёгкие и давя (щекоча) на кончик языка. Смех мистеру Жонсьеру почудился (каким кажется извержение вулкана в, фейерверк где-то, не здесь) не своим.

— Месье Жонсьер! — кажется Вейсс...

*°°°*