Красная изнанка

Глава 3

— Поздравляю.—Фил, скорчившийся на соседнем сиденье, пилил площадку перед местами взглядом и вертел в руках какой-то до смешного маленький бинокль.

— С чем?

— Тебя пытались подорвать дважды, и оба раза смерть миновала. Ты везучей девяноста семи процентов населения.

— Самый везучий неудачник на этой гребаной планете.

Марк поежился от ураганного порыва. На дворе был разгар лета, но ветер здесь порой гулял ледяной. Даже трава внизу казалась тусклой как стиранная миллион раз футболка.

Трибуну, на которой они сидели, зрители усеяли почти полностью. Отсек для Высшей элиты занимали «ниггеры» и еще какие-то мужики в париках вроде тех, что носил Фил. Марк, который чина пока не удосужился, занимал место чуть ниже. Чтобы не точить лясы в одиночку, Фил тоже пересел на несколько рядов вниз, хотя по его виду казалось, что он готов слинять с этого поминального стадиона прямо сейчас, если старшие дадут добро.

Эшафот внизу угрожающе пустовал, глядя на стенку из людей одним большим плетеным глазом, который покачивался на ветру, словно маятник безумного Шляпника.

Действительно ли хотел Марк такой участи для Овчинникова? В конце концов в старом Лютохвате убивали много, и не виселицей, а визгливой пулей, причем целыми штабелями во времена Микетича, позднее по одному-два за неделю. В газетах про это не писали, зрителей не приглашали—люди мерли как мухи в отрыве от кипучей жизни страны, и все делали вид, что это в порядке вещей, так нужно, так должно быть, так сказал один старый гондон, превратившийся из простого смертного в Иисуса Христа для атеистов.

«Он хотел тебя подорвать. Чтобы ты разорвался на ошметки».
«Пусть теперь подохнет сам».

Какой-то новоэлитовец прошел мимо них и поздоровался. Слух Марка резануло выдуманное имечко, которое ощущалось на нем как громоздкое колючее рубище. Родители назвали его в честь Аркадия Микетича, и, хоть к вождю революции теплых чувств он никогда не испытывал, от родного имени отказаться было сложно.
Марк посмотрел на Фила. Вот кому было наплевать. Коул. Так сыновей именовали члены Кооператива ударников литпрома. Безумные писаки, штампующие тонны помпезных слов о социализме.

— Слушай, Фил. Я много чего сейчас не понимаю, но почему Овчинников решил взорвать именно меня? А как же мужики из высшей элиты, из новой элиты? Не то чтобы моя башка представляла большую ценность в сравнении с ними, как раз наоборот.