Гроза моей души

Кантелетар

Октябрь, 1996

В конце урока письма отведено десять минут на свободное чтение. Учитель, шаркая в плоских туфлях вдоль рядов, следит, как мы читаем. Эта женщина высокая, тощая и некрасивая. Она носит широкие бесформенные платья, которые болтаются на ней, как на бельевой веревке. Мы зовем ее Школьной Доской.

Школьная Доска склоняется надо мной и бормочет:

— Читай, пожалуйста, про себя.

Ее цветочный парфюм действует на меня, как укол стоматолога. Я боюсь поднять голову и бормочу в книгу:

— М-м-м, но я думала, нужно читать про героев, а не про себя.

Кабинет заполняет хохот детей.

— Про себя — это значит молча, а не шепотом, — Доска игнорирует шум. — А ну-ка, дай сюда.

Она берет мою книгу, хмурится недолго на иллюстрации и говорит:

— Сказка — это слишком маленькое произведение. В вашем возрасте нужно читать что-нибудь серьезнее. Принеси в следующий раз книгу побольше.

После переезда в Волхов у нас попросту нет книг побольше для восьмилетней девочки. Несколько томов Даниэлы Стилл мама забрала у тети Маши, когда возвращалась за мной в Ростов. А для детских книжек есть библиотека. Это место я не люблю. Накануне мой одноклассник рассказал на перемене про работу его отца в морге — холодное тихое место, где «вечно спят люди». В межпоселенческой библиотеке у дома тоже вечно кто-то спит.

Но тем же вечером мама приносит для работы над статьей домой увесистую красивую книгу — «Кантелетар». Она мне приглянулась за свою побольшесть и интересные руны — так карелы называют свои песни. Мама даже не замечает, как я таскаю эту книгу каждый день в школу.

В конце четверти каждый должен рассказать возле доски и Доски о своей книге. После одного такого рассказа учитель причитает:

— Вы не должны говорить, что читаете книгу, потому что она интересная. Или потому что она ваша любимая. Или, — она запинается, словно и думать ей об этом противно, — или что она красивая. Запомните: книгу не судят по обложке.

После этого я выхожу перед всем классом со своим фолиантом. У меня дрожат руки. Затем я предельно честно и невозмутимо произношу:

— Я выбрала «Кантелетар», потому что... она большая.

Дети смеются. Доска насупилась и молчит. Это длится недолго, только я открываю рот, как она перехватывает:

— Розочка, ты ведь даже не понимаешь, о чем читаешь.

— Нет, я...

— Выбери для чтения что-нибудь дру...

— Нет, я понимаю, о чем читаю! — даже не замечаю, как ее перебиваю. — Мне нравятся песни Суоми. Я выучила одну наизусть.

Школьная Доска равнодушно поводит плечами и запахивается в палантин.

— Лучше было бы, наверно... э-э-э...

«Лучше было бы, наверно,

много лучше мне бы было

на земле не появляться,

не расти на белом свете,

солнца красного не видеть

и не знаться с этим миром.

Умерла бы я трехдневной...»

— Хватит!

Дети не смеются. И даже не улыбаются. Только смотрят на меня стеклянными глазами, как будто видят в первый раз. Притихли, как мышки.

Кто мне дал эту книгу? Никто. Я взяла ее у мамы.

— Пусть подойдёт ко мне сегодня после продленки, — учитель что-то дергало чиркает себе на листочке. — Все. Садись уже, наконец.

— Но я не остаюсь на продленке, я никогда на ней не остаюсь, потому что мне нужно на тренировку.

— Значит, в этот раз ты останешься.

После разговора с учителем мама весь вечер странно ухмыляется и молчит. Прячет лицо за ладонью, смотрит в темное окно. Чай остыл. Наконец, с раздражением говорит мне сидеть дома, пока не купит мне новое пальто — уже холодает, а из старого я знатно вымахала. Книгу она забрала. Целыми днями смотрю по видику кассеты из проката. Уже выпал первый снег.

Когда возвращаюсь в школу, я узнаю, что Доска уволилась, подала на развод и переехала в другой город. И навсегда исчезла из моей жизни.