Гроза моей души

Настоящее зло

Ноябрь, 1999

Почему нельзя побыть хотя бы десять минут в покое и тишине? Гогочут, орут, носятся, чавкают, сморкаются, сшибают друг друга... Кажется, мальчишки не изменились со времен палеолита.

Мы с Люсей сидим на подоконнике в коридоре второго этажа школы, никого не трогаем и занимаемся своими привычными вещами: подруга вся в книжке, а я пытаюсь отключить голову, подперев ее рюкзаком, чтобы немного подремать. Иногда я стучу каблуком в раздолбанный плинтус, чтобы его еще сильнее раздолбать.

— Да я тебе говорю, они уже писали контрольную...

У меня навострились уши. Сердце скачет в темпе вальса. Этот голос в шуме толпы я всегда выловлю. Мой сосед — Никита Грачев — неожиданно близко.

— Не-а, бред какой-то, нам бы географичка сказала.

— Я слышал, она их тоже не предупреждала.

Парочка друзей все спорит и спорит. Но внезапно умолкает. Щурюсь одним глазом и замечаю, что они в этот момент замечают нас. Вернее, Люсю. На что им я — до меня никому нет дела.

— Слышь, — говорит друг Никиты Грачева, который на голову ниже его, — слышь, в очках.

Свистит. Люся ничего не замечает. Ее действительно ограждают от мальчиков линзы вкупе со чтением и небольшим самомнением. Последнее обычно спасает ее от подобных нападок. А я превращаюсь обратно в спящую статую.

— Вы уже писали на этой недели контрольную по географии?

В ответ тишина.

— Мы же давали вашему классу ответы по истории. Почему вы никогда не делитесь?

— Половина из них была неправильной, — наконец говорит Люся.

— И что?

— Мои тоже могут оказаться абсолютно неверными.

Никита Грачев только усмехается, а его друг не на шутку злится.

— Суровая ботаничка, — бросает первый, потянув приятеля за лямку ранца. — Ладно, пойдем, а то не успеем в столовку забежать.

— Шмара зубрильная.

Оба разворачиваются и уже уходят, но... Чем они дальше, тем выше градус накала моих нервов. Как же чешутся руки. Слезаю с подоконника.

— Роз?

Не отвечая Люсе, ненавязчиво подхожу сзади и со всей силы толкаю мальчишку с грязным языком в спину — тот спотыкается и падает на пол.

Этого недостаточно.

Прыгаю на него и наваливаюсь всем весом, зажимаю его руки ногами.

— Ты что творишь! Уйди! Отпусти! Дура!

Душу. Душу усерднее, впиваясь в его кожу ногтями и представляя, что пальцы — это раскаленные тиски правосудия. Моя туфля слетает, и обидчик, схватив ее, пытается отбиться. Даже пару раз заряжает мне по шее, но это меня не останавливает.

— Отстань, дура! — он переворачивается на спину и отцепляет от себя мои руки. — Свихнулась совсем?

Плюет мне в лицо, но я уворачиваюсь, и брызги разлетаются по моим взлохмаченных волосам. Никита Грачев подхватывает меня за подмышки и оттаскивает в сторону. Вмиг вскакиваю, с трудом дышу. Сталкиваюсь с ним взглядом. Так близко. Так близко мы никогда еще не были. Даже в автобусе.

— Эй!

Оплеуху от меня он не ожидает. Следующих побоев он избегает лишь потому, что цепляется за мой кардиган, наполовину его стягивает и по инерции падает вслед за мной. Пытаюсь применить старую тактику, но он зажимает мне кисти рук до боли, так сильно, что у меня наворачиваются слезы. Выкручиваюсь и каблуком даю ему под дых, слышу его тяжелый вздох. Руки сразу же высвобождаются. Оставшись в белой майке, отползаю назад, пока резко не утыкаюсь спиной в стену.

Никита Грачев не спешит подниматься. Привстав на локоть, он держится за бок и исподлобья с крайним недовольством смотрит на меня. Теперь он точно до конца жизни будет меня ненавидеть. Что я наделала? Что я наделала! К этому моменту и обрушиваются все последствия, которых в моменте ни для меня, ни для него не существовало.

Подоспевший учитель по русскому и литературе в первую очередь отчитывает Никиту Грачева. Очень строго, на весь коридор.

— Да не трогал я ее, это она все первая начала! Это все она. Она! Она первая ударила! Дрыга!

Затем ругает другого мальчика. И лишь после того, как отправляет обоих к завучу, мрачно оборачивается ко мне, буравя сердитыми глазами. Как бы тем самым говоря: «Мы обе понимаем, что настоящее тут зло — это ты».