Город слепых

4. Молитвы хищных птиц

Утренний дозор застает его среди зарослей медовых маков, уже начавших закрываться в предчувствии дня, но застывших на половине: день так и не начался, мертворожденный. На ворсинках полусомкнутых бархатистых лепестков дрожит роса, заключающая в себе всю сладость, весь дурман этих цветов – взмах рукава сбивает ее на камни, среди которых шепчет ключ.

Конь, шедший впереди колонны, фыркает и тянет узду, когда Иман, выпрямившись и вытирая лицо от обжигающе-холодной влаги, поднимает руку в знаке приветствия.

Амаль-Арке: Ну! Полегче, Крылатый. (он хлопает коня по мощной шее, мускулы на которой кажутся выкованными из бронзы, и обращается к Джаэхару) Погляди на моего красавца, Иман! Совсем малец, толком не умеет ходить под седлом, но это еще ничего – волей Всевышнего, этот нрав я превращу в настоящую стать.

Он тянет повод на себя в попытке приструнить, и удила впиваются в рот коню, заставляя его гнуть шею, крутиться на месте и храпеть, раздувая ноздри.

Иман-Сефф: (поморщившись) Да, хороший конь. Гораздо крупнее старика Свирепого. Я вижу, он так и не оправился от болезни.

Высокий и грузный, с выступающим из-под нагрудных пластин брюхом, платье поверх которого натягивается, словно на животе беременной женщины, Амаль поднимает руку и делает знак отряду, чтобы тот двигался дальше, а сам спешивается, грузно перекинув ногу в звенящем монетами сапоге.

Амаль-Арке: Ну-ка, подмогни, брат.

Иман подает ладонь, и командир данаарской когорты, в прошлом году получивший звание соглядатая южной стены и с тех пор растолстевший до неприличия, тяжело опускается на траву рядом с дорогой. Его многослойные латы вздрагивают со страшным грохотом, из-за которого жеребец с хрипом встает на дыбы и мотает головой, пытаясь вырваться. Джаэхару приходится отступить: за последнее время и так слишком многое произошло, и иметь проломленный череп из одного только желания помочь Амалю, имеющему уже целый табун, справиться с конем, ему не хочется. Хотя и наблюдать, как тот вновь натягивает повод и тычет зверя рукояткой кнута, чтобы тот выгнул шею и прижал к ней морду, как того требует накрубская выездка, Иману тяжело. Он убирает руки за спину и ждет, безучастно глядя вслед уходящему дозору.

Амаль-Арке: (отдуваясь, наконец приструнив Крылатого) Люблю я возиться с лошадьми! С ними, знаешь, Иман, как с бабами – нельзя нежничать и показывать слабость, а то сразу на шею сядут. Хотя откуда тебе знать...