Утро начинается не с кофе, а с пачки сигарет. Алессия открывает глаза в тусклом, сером свете, просачивающемся сквозь плохо задернутые шторы, и сразу нащупывает твердую, помятую пачку на столике. Её лицо бледно, глаза подведены остатками макияжа, а в голове ещё звенит эхо ночных ритмов. Окурки в пепельнице — как напоминание, что ночь не оставила ей ничего, кроме усталости и привкуса табака. С первой затяжкой в лёгкие врывается горечь, заполняющая её, будто заменяя завтрак и пробуждая тело к дню, которого ей совсем не хочется.
Алессия живет от ночи к ночи, по-настоящему оживая лишь под мерцающим светом клубов, среди гудящей музыки и чужих лиц. Там, в полумраке, она теряет себя, будто растворяясь в безразличии окружающих, забывая обо всём на несколько часов. Там нет Софии и её забот, нет вопросов, нет даже собственной совести — только мрак и холодное спокойствие.
Телефон зазвонил тогда, когда она едва вспомнила, что завтра уже началось. София — её голос звучал сквозь этот будничный шум так неуместно, так раздражающе. Алессия увидела имя на экране, но не стала отвечать. Она не собиралась впускать этот голос в свой мир, где всё, что имеет значение, — это тишина, сигареты и ещё один вечер, уходящий в ночь. Она оставила телефон лежать экраном вниз, выключив звук, чтобы ни один зов из внешнего мира не нарушил её хрупкого спокойствия. Две сигареты подряд, пока за окном хмурое утро начинало затягиваться тучами. Она стояла у окна, глядя на пустынную улицу, по которой лишь изредка проезжали машины, и на миг в её голове всплыла мысль: "А что, если всё это не имеет смысла?" Но она тут же прогнала её, зная, что сегодня ночью снова пойдёт туда же, снова растворится в клубной тьме, забыв обо всём.
Алессия затушила очередной окурок, бросив его в пепельницу, уже полную недокуренных сигарет, и прошла в ванную, чувствуя на себе тяжесть ночных воспоминаний. Она включила холодную воду, намочила лицо, но даже ледяные капли не могли стереть печать ночи. Там, в её памяти, всё ещё звучали громкие басы, вспыхивали огни. Она привыкла к этой жизни — пусть и пустой, но своей, которой она управляла. София была всего лишь фоновой тенью, тем, что можно не замечать, если не смотреть в эту сторону слишком долго.
Весь этот день прошёл в тумане. Она бродила по квартире, ощущая внутреннюю пустоту, которую ничто не могло заполнить. Но когда наступил вечер, всё изменилось: этот момент ожидания, когда ты надеваешь самое лучшее, зная, что в очередной раз уйдешь в ночь, был тем, что заставляло её забыться, пусть и ненадолго.
С наступлением темноты Алессия снова почувствовала знакомое оживление. Она облачилась в чёрный топ и кожаную куртку, бросила беглый взгляд на себя в зеркале — смазанный взгляд, полные тени глаза. Она выглядела так, будто ночь была её естественной стихией.
Спустившись по лестнице, она почти физически ощущала, как каждый шаг отдаляет её от дневной апатии и приближает к чему-то другому — к ярким огням, к заглушающему всё шуму. Она выскользнула на улицу и направилась к клубу, который уже стал для неё вторым домом. Ей нравилось это место — бармен знал её по имени, охранники никогда не просили документы, а сама атмосфера обещала забвение.
К полуночи клуб был заполнен людьми, и Алессия вновь слилась с толпой, уносясь в ритм, который забирал мысли и тревоги. Она танцевала, не думая ни о чём. В какой-то момент, когда она уже практически забылась, её телефон завибрировал в кармане. Она вздрогнула, выныривая из опьяняющей волны звуков, и вытащила телефон. На экране снова высветилось имя — София.
Алессия остановилась, почувствовав укол раздражения, а потом вдруг почувствовала тягучую тоску, которую пыталась заглушить в себе. Этот звонок вызывал странное чувство. Она знала, что София звонила не просто так, что для неё это важно. София всегда была рядом, не осуждая и не указывая. Но сама Алессия попрекала свою девушку во всем.
Она посмотрела на экран ещё несколько секунд, затем вернула телефон обратно в карман, так и не ответив. Она снова вернулась к танцам, но на этот раз музыка звучала как-то глуше. Тень звонка преследовала её, как напоминание о том, что кто-то за пределами этого зала, этого клуба, всё ещё пытается достучаться до неё.
С каждым новым тактом, с каждым ударом баса Алессия пыталась подавить навязчивое чувство, которое возникло внутри. Она танцевала, качаясь в ритме музыки, но этот танец стал каким-то механическим, почти бездушным. Казалось, всё вокруг замедлилось, как будто чужой голос, тянущий её из этой тьмы, сумел проникнуть внутрь, оставляя в сердце неприятный осадок. Она дошла до бара, заказала ещё один бокал чего-то крепкого, стараясь найти в нём спасение от этих мыслей. Но алкоголь, вместо привычного забвения, лишь расплылся по ней странной, чужой теплотой, будто кто-то внутри сдавленно шептал, что пора что-то изменить. Алессия тряхнула головой, словно могла стряхнуть эти мысли. Ей было страшно и непривычно ощущать это — щемящее чувство, что она стоит на пороге какого-то поворота.
Она вспомнила, как София всегда сдержанно улыбалась, когда встречала её по утрам, даже зная, что Алессия только вернулась с очередной ночной авантюры. Вспомнила её терпеливые слова, которые она всегда отметала как «пустые». Казалось, даже в своих стремлениях София была слишком наивной, как будто верила в Алессию больше, чем сама Алессия верила в себя.
Алессия допила бокал и вышла из клуба, на несколько минут обретя тишину среди гулкого шума ночного города. Холодный воздух резанул её по лицу, освежая мысли и, в то же время, наводя на тревожные вопросы, от которых она всю жизнь убегала. Стоя на пустынной улице, среди огней, ярких витрин и отголосков музыки, она в первый раз задумалась, что было бы, если бы она ответила на звонок. Что бы она услышала от Софии? И почему эта мысль её сейчас не отпускает?
