Дарра Артур. Когда я стану солнцем

Глава V Мой карманный день рождения

...Сквозь мартовские ветры весну было не проглядеть. Она как будто пряталась за занавесом, которому еще только предстояло упасть под трепетные возгласы замерзших зрителей. Вроде бы вот он март, вот она весна, но... зима всяческими способами напоминала о себе: снег на улицах еще лежал и, казалось, будет лежать ещё очень долго. И вот наступил мой день рождения. Снова прожит еще один год и снова этот внезапный, но до боли знакомый праздник. Его так долго ждешь, но наступает он все равно неожиданно. Бац! - и он здесь: на календаре вдруг самая знакомая дата. Родная дата. Она выделяется на фоне других личной значимостью. Это твой день. День из трехсот шестидесяти пяти, который поистине принадлежит только тебе. Утром я вышел из комнаты и сразу же почувствовал, как из кухни потянуло чем-то сладким. Это он. Мой любимый торт с бананами и кремом из вареной сгущенки. Мама готовила его редко, только по особым случаям, и сегодня был тот самый случай. Соблазнительный выпеченный цилиндр, усыпанный орехами и шоколадной крошкой, красовался на столе и дожидался, конечно, только меня. - С днем рождения, сынок, - поцеловала меня мама. - Будь умницей и хорошо учись. ...Несколько дней назад я стал чувствовать нечто особенное. Как будто неумолимо приближается что-то хорошее. Подобное предчувствие часто бывает в детстве, когда ты ждешь, к примеру, школьный новогодний утренник и уже обдумываешь, как же здорово будешь выглядеть в костюме Зорро, с пластиковой шпагой и черной повязкой на глазах. Ждешь этого дня неделями, а потом одним утром с воодушевлением просыпаешься и понимаешь: особенный день настал! И ты по полной программе развлекаешься на утреннике, изумляя отменным костюмом известного киногероя всех остальных. Что касается дня рождения, то чем старше я становился, тем больше испытывал от него разочарования. То есть, как и в детстве, за несколько дней до именин в душе теплится предчувствие чего-то радостного, как будто должно произойти что-то грандиозное. Но впоследствии, когда наступает этот самый день, он пролетает катастрофически быстро, и никогда не хватает времени насладиться им сполна. Да и можно ли им насладиться сполна?.. Я уселся за стол. Мама налила горячий смородиновый чай и разрезала волшебный торт. Вскоре к нам присоединился отец. Истинную причину его сегодняшнего присутствия я узнал прошлой ночью, когда вышел попить воды и случайно подслушал разговор родителей, доносившийся из их спальни. 'Хоть завтра изволь побыть дома, - сердито говорила мама. - Он твой единственный ребенок'. Отец в ответ молчал. 'Я тебе уже ничего не говорю о твоей работе', - добавила она, с упором на последнее слово. Тогда я быстро вернулся в свою комнату. Не хотел, чтобы они узнали, что я слышал их разговор. Я лег на кровать, закинул руки за голову и стал думать. И очень долго не мог уснуть. Несмотря на все это, проснулся я в хорошем настроении. И вот сидел на кухне, уминая уже третий кусок. Мне хотелось и самому научиться готовить такой торт, чтобы в будущем в любой момент я мог порадовать себя такой вкуснятиной. Но я знал, что его могут готовить только избранные. Как, к примеру, моя мама и... да и, наверное, больше никто. Еда мамы каким-то чудесным образом отличалась от любой другой - она была идеальна во всех смыслах. Было проверено лично мной на протяжении вот уже семнадцати лет. Ох, семнадцать лет!.. Мама вручила мне целлофановый пакет. Через мгновение я вынул из него белую толстовку с капюшоном. 'Сейчас на улице еще прохладно, - улыбнулась мама, - так что носи ее и не мерзни' Я поблагодарил и сразу же отправился в прихожую к большому зеркалу, чтобы примерить обновку. Толстовка оказалась подстать моей комплекции. - Для тебя есть кое-что еще, - добавила мама, когда я вернулся на кухню, и протянула мне маленькую шкатулочку. Я с интересом взял ее в руки. Легонькая, размером в спичечный коробок. Открыл - и достал оттуда пять тысяч рублей. 'На карманные расходы' - подмигнула мама, указывая на отца. Я сразу же понял, что толстовка от нее, а денежный подарок от него. - Спасибо вам большое! - сказал я радостно. Отец тоже улыбнулся, но только очень скромно, как бы имея в виду: 'Да что ты, сынок, это же такая мелочь'. В эмоциях отец был открытым. И всегда то, что он по-настоящему чувствует, можно было прочесть на его лице. Дальше мы сидели за столом и пили чай. Хоть и почти в привычном для нас молчании, но все же это не портило положительной атмосферы. Во второй половине дня я выбежал на улицу, одетый в новую толстовку и укутанный шарфом. До дома Мефины быстрым шагом минут семь ходьбы. Сегодня был выходной, поэтому она сразу согласилась провести этот день со мной. Так уж повелось, что в мой день рождения всегда идет снег. Каждый год. Это устоявшаяся небесная традиция. Вот и в этот раз всех людей, оказавшихся на улице, посыпало снегом, словно сахарной пудрой. Последнее лакомство уходящей зимы. Совсем скоро из замерзшей земли пробьется трава и, благодаря теплым солнечным лучам, начнет прорастать все выше, радуя своим предзнаменованием неизбежного лета. А его я ждал с особенным трепетом. Мы с Мефиной провели большую часть дня в кино и пиццерии. Когда сумерки опустились на город, мы вышли к нашему парку. Несколько человек неспешно бродили по дорожке, но наша скамейка была пуста. Купив по пути чипсы и апельсиновый сок, мы следующие минут десять сидели молча и аппетитно жевали, порой глупо улыбаясь друг другу, когда наши руки соприкасались в пакетике чипсов. По-прежнему шел крупный снег. Было непривычно тепло. В своей новой толстовке я сливался с окружающей снежной обстановкой. На Мефине же была надета легкая красная курточка, на худеньких ножках - синие зауженные джинсы и кроссовки. Несомненно, с наступлением весны полезно менять цвета одежды, чтобы прочувствовать изменения до самых мелочей. Ощутить дыхание перемен. - Эта толстовка тебе очень даже идет, ты знаешь? - сказала Мефина, глядя на меня. - В ней ты такой милый. - Ну спасибо, - ответил я, - а без нее я, значит, не милый? - И без нее ты милый, но в ней ты еще милее. Я промолчал, опустив взгляд и смущенно покачивая головой. - И к тому же - очень добросердечный. Но толстовка тут ни при чем, - добавила она, похлопав меня по плечу. Я почувствовал, как лицо мое начало краснеть. ...Дело в том, что несколько часов назад, когда мы переходили на перекрестке дорогу, произошло одно маленькое, но примечательное событие. Из-под машины, припаркованной вдоль тротуара, выскочил голубь. И не обычный, а весь измученный, облезлый, почти без перьев, с трудом передвигаясь на своих лапках-спичках. Сразу же за ним бежала кошка: серой окраски, с хищным взглядом и в боевой готовности. Стало понятно сразу, что голубь обречен на гибель, но, несмотря на это, еще пытается спастись. Во мне вдруг возникло невыразимое чувство жалости к этой измученной птице, которая еле-еле ковыляла по асфальту. Она с трудом допрыгала до тротуара, на котором стояли мы с Мефиной в ожидании зеленого сигнала светофора; кошка неумолимо следовала за ней и уже готовилась совершить коварный прыжок, чтобы настичь свою жертву. Кошка и сама была вся облезлая, с пораненным ухом и, по всей видимости, не на шутку голодная. Но я все равно не мог просто стоять и смотреть, как этого несчастного голубя разорвет на кусочки маленькое серое животное. От того и вмешался в их дела, даже толком ничего не успев понять. Я двинулся на кошку и, встав в странную позу, пригрозил ей руками. Она замерла. Остановился и голубь, не зная, куда ему идти дальше. Ведь помимо кошки вокруг были не менее пугающие люди. Голубь попытался привести крылышки в движение и оторваться от земли, но безуспешно - слишком измучен голодным охотником. Кошка в свою очередь, испугавшись моих размахиваний руками, юркнула снова под машину и, не вылезая, неотрывно наблюдала за голубем, как бы выжидая нужный момент для атаки. Не долго думая, я протянул Мефине деньги и попросил ее сходить в продуктовый магазин, что находился неподалеку. Через несколько минут она вернулась с пачкой семечек и упаковкой кошачьего корма. Пока я сыпал испуганной птице семечки, Мефина подошла к машине и, нагнувшись, подозвала к себе кошку. Та сразу же выбралась из своего убежища и с жадностью принялась за еду. Голубь же сначала испугался того, что я пытаюсь его покормить, но все-таки попробовал одну семечку, а за ней и вторую. Мы с Мефиной встретились взглядами и улыбнулись, забыв, куда шли. Мимо нас продолжали проноситься люди, перемещаясь с одного края пешеходного перехода на другой. Вскоре кошка, доев всё без остатка, куда-то удрала. И теперь лишь оставалось понять, что же станет с птицей. Но долго думать не пришлось. Голубь вдруг, будто набравшись сил, стал расправлять свои крылышки. 'Лети! - просил я его мысленно. - Пожалуйста, лети!' И он полетел! Когда мы наелись чипсов, Мефина отряхнула руки и потянулась к своей сумке. Я сразу же догадался, что она оттуда что-то достанет. И верно - завернутый в яркую упаковку прямоугольник размером в лист А4. - С твоим Днем, Максимка! - торжественно воскликнула она, вручая свой подарок. Я с неподдельным интересом принялся разворачивать упаковку, стараясь не порвать ее. Внутри оказалась фотокартина. Тот самый пейзаж, который открывался перед нами во всем своем великолепии. - Пусть эта фотография станет напоминанием о том моменте, когда мы познакомились. Это наш общий горизонт. Пусть он всегда будет с тобой. - Спасибо, Мефина, - сказал я. - Теперь вид с этого обрыва останется со мной на всю жизнь, и, что бы ни случилось, я никогда его не забуду. - Именно! - улыбнулась она, радуясь, что мне пришелся по душе ее подарок. Я сравнил фото в лакированной деревянной рамке с реальным пейзажем. Огромная заснеженная равнина. Картина даже передавала то спокойствие, которое здесь всегда ощущалось. Темнело. Мы просидели не один час. Время летело, как частицы в адронном коллайдере, - невыносимо быстро. - Ты не поверишь, но даже сейчас мне грустно, - тихо произнес я. Распогодилось. Снегопад закончился. Небо стало цвета сапфира. Неминуемо приближалась ночь. - Почему же грустно? - повернулась ко мне Мефина. - Мне, несомненно, радостно от того, что сегодняшний день для меня особенный. Но, как и всегда, к вечеру я понимаю, что он заканчивается. И завтра наступит уже другой день, и он будет другим, чужим, не моим... Мефина, кивая, вздохнула, видно, сразу понимая, о чем я говорю. Я немного помолчал, находясь в раздумьях и вылавливая сосредоточенностью только самое важное из того, что я сегодня понял. В моей голове пролетали десятки мыслей, но выделял я только несущие определенный смысл. Утренние переживания по поводу моего личного праздника помогли мне сделать окончательный вывод. Я проговорил его сначала про себя, а затем произнес вслух. - Мне кажется, я кое-что уяснил... Если задуматься, то мой день рождения не наступает именно в марте. Он наступает тогда, когда я сам этого захочу. Ведь день рождения - это не отметка на календаре, а настроение. То настроение, которое бывает только один раз в году, в этот особенный день. Чувство чего-то важного в этой дате исходит изнутри, рождаясь во мне. И я уверен, что могу воспроизводить это чувство всегда, и не важно, какое число на календаре. Будь то зима или лето. День рождения находится внутри, праздник именно там. И когда мне грустно, я могу всегда его вынуть наружу и улыбнуться: 'Эй, сегодня же мой день рождения!'. И это не будет самообманом. Это будет самое настоящее переживание личного праздника. - А что, хорошо сказал, - улыбнулась Мефина, обдумывая мои слова. - Мне тоже нужно это запомнить! Буду отмечать свои дни рождения по тридцать раз в год. А почему нет, верно? Я обрадовался своему умозаключению. В эту минуту оно было для меня неоспоримым фактом. Мы решили, что пора идти. Я проводил Мефину до угла ее панельного десятиэтажного дома, откуда она обычно уже шла сама метров десять и заворачивала к подъезду. Я всегда дожидался, пока она благополучно зайдет в него, и лишь потом отправлялся домой. Мы обнялись, стоя на нашем привычном месте прощаний. Затем Мефина зашагала одна. - И кстати, - обернулась она через несколько метров. - С завтрашнего дня начинаем подготовку к ЕГЭ по математике. - Нет проблем! - улыбнулся я, разведя руками. - У тебя или у меня? - А?.. - У тебя дома или у меня? - Ты знаешь, мне сегодня очень понравилась та пиццерия... - А-а-а, я понял, - сощурился я, наведя на нее указательный палец, - это будет моя плата за подготовку, верно? - Ну-у как сказать, - Мефина смешно закатила глаза. - Я могу ограничиться только соком. - Нет-нет, все в порядке, - улыбнувшись, сказал я, пересчитывая рукой в кармане подаренные отцом деньги. - Пожалуй, легкий перекус я смогу нам позволить. Она посмеялась и двинулась дальше, приближаясь к подъезду. Я стоял неподвижно, глядя ей вслед. И вдруг на меня нахлынула какая-то странная волна чувств, и в эти секунды я стал крайне восприимчив к ним. Мне вдруг захотелось полностью отдаться глубокому смыслу какой-нибудь идеи, которая бы и дальше поддерживала мое состояние удивительной оживленности. Я окликнул Мефину. Она остановилась. - Слушай... - подбежал я к ней. - Помнишь, как сегодня бедного голубка чуть не съела кошка? - Конечно, помню, - ответила она. - Можешь сказать, почему, когда мы делаем что-то хорошее, например, спасаем кого-нибудь, то после этого чувствуем себя хорошо? Только сейчас, неожиданно для самого себя, я осознал, что держу Мефину за руку. Зачем я взял ее за руку?.. Мефина несколько секунд молчала. А затем чуть нагнулась вперед и прошептала мне на ухо несколько слов: - Наверное, потому, что спасая других, мы спасаем самих себя. После чего медленно развернулась и пошла дальше. Несколько минут я стоял в одной позе и шепотом повторял ее слова. Вернувшись домой, я узнал, что отец после обеда уехал в обсерваторию. 'А почему бы мне не спасти еще кого-нибудь в этот день, пока он не завершился? - подумал я. - Отца непременно нужно спасать от работы. Что ж это он, снова останется там ночевать? Делать все равно нечего, съезжу-ка к нему, трамваи еще ходят'. В темноте обсерватория выглядела, как всегда, мрачновато. Я взглянул на время в телефоне. Половина десятого. Оглядев наш 'Ниссан', припаркованный во дворе, я подошел к дверям здания. Заперто. Несколько раз безуспешно подергав дверь, я обошел обсерваторию. Затем потянулся к окну первого этажа и поднялся на карниз. Уже много лет форточку в этом окне держали открытой для проветривания коридора. Она была такой узкой, что вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову залезать сюда. Но моему худому телу это было под силу. Оказавшись в темном коридоре, я отряхнул руки и огляделся. Тишина. Посмотрев наверх, в щель между перилами, я увидел вдалеке пучок света. Я стал подниматься, но на третьем этаже вдруг замер. Голоса... Кажется, отец там не один. Я прислушался. Какое-то научное собрание? Так поздно? Скрываясь в темноте коридора, я на цыпочках поднялся на четвертый этаж и подкрался к чуть приоткрытой двери, из которой сквозил яркий свет ламп. Голоса становились все отчетливее. Вот только о чем они говорили, я никак не мог разобрать. Какой-то странный язык. Пригнувшись, я заглянул в помещение. Неизвестная мне женщина, со светло-каштановыми волосами и в красивом белом пиджачке, лежала на столе, крепко вцепившись руками в его край. Перед ней стоял какой-то мужчина в расстегнутой рубашке. Вдвоем они трясли стол с такой силой, что канцелярские принадлежности скакали словно от землетрясения. Что это за люди? Что за женщина? Что за мужчина? Где отец?.. Отец... Да ведь это он и был... Его борода, его рубашка... Я отпрянул от двери и прижался к стене. В горле что-то застряло, дышать стало тяжело. А ведь я, дурак безмозглый, думал, что он пропадает на работе потому, что изучает звезды... Внезапно мной стала овладевать необычайная злость и обида за маму. В этот момент мне безумно сильно хотелось что-нибудь ударить, разбить, сломать. Так... о чем я сегодня говорил Мефине?.. Нужно просто достать свой день рождения и вернуть то легкое и радужное настроение? Да, так и сделать! ...так и сделать... Но как я ни старался в эту минуту отыскать в своем 'кармане' еще совсем недавнюю жизнерадостность, ее там больше не было. Видно, по пути сюда где-то выпала и потерялась. Да... на сегодня волшебство закончилось. Я выбрался из здания, сел в трамвай и в глубокой задумчивости покатил домой.