Приступ сумасшествия

Глава 29. Беспокойный день

Лёша

Залив кипяток в чашку с рассыпчатым кофе, я тут же размешал его. Стучание ложки эхом раздавалось между стенами моей кухни. В квартире было тихо. Кромешная тишина. На улице идёт дождь, отскакивая от окон моей квартиры. Погода соответствовала настроению. Алининому. Ведь она страдала больше всех. И это убивало меня ещё сильнее. Наблюдать за тем, как она превращается в безвольного овоща. Днями сидит в комнате, не выходит, а если и выходит, то в туалет. Не ест. Просто лежит. Она даже не плачет, и это страшнее всего.

Я сделал глоток кофе, почувствовав свежесть, но она не заменила мне нормального настроения, которого не было с самого утра. Сегодня похороны, и я не знаю как, мать вашу, отвезти туда Алину. Она не выдержит, я знаю. Какая бы смелая она ни была, она не сможет посмотреть на своего мёртвого отца. Она даже в квартиру свою заходить не захотела, потому что боится. И я не уверен, что она вообще когда-нибудь туда зайдёт.

Тихо ступив на порог комнаты, я заметил под одеялом Алину, которая смотрела в потолок. Значит, не спала.

— Алина, нам нужно поехать на похороны, — хрипло сказал я, наблюдая, как её глаза слезятся, а руки сжимаются, выжимая из себя боль.

— Не хочу, — тихо ответила она, и это были первые слова за последние два дня. Это хотя бы что-то.

— Детка, я не буду тебя заставлять, но не пожалеешь ли ты потом? — мягко спросил я, присаживаясь на край кровати рядом с ней, прослеживая её пустой взгляд. Она просто смотрела в потолок. Даже не видела меня. — Алина, — шепнул я, поглаживая её по голове, но привычного мурчания от неё я не получил.

Переводя на меня вымученный взгляд, она кивнула и снова отвела глаза. Я не стал требовать от неё ничего больше. Потом я помог ей подняться и одеться. Каждый раз, случайно касаясь её голой кожи, я кидал на неё вопросительные взгляды, но она или не замечала этих прикосновений, или ей было всё равно. Но я не стал пользоваться её состоянием, поэтому попытался быстро собрать её вещи и выйти вместе с ней на улицу.

— Если тебе вдруг станет плохо, скажи мне, детка, ладно? — произнёс я, сажая её в только что приехавшее такси и встряхивая намокший от яростного дождя зонт.

Лишь кивнув, она снова отстранилась и посмотрела в окно. Пряди её чистых волос, которые я сам помыл, спадали на её бледное, слегка румяное от волнения лицо. Мне хотелось вечность провести, наблюдая за ней. Никогда не чувствовал подобного. Будто она — моя вселенная. И я никогда прежде не думал, что буду любить кого-то помимо себя или умершей матери. Теперь понимаю: будь Алина мертва, я бы страдал, винил всех и вся, но точно не любил бы. Не смог. Не смог бы вспоминать то, как она нежно улыбается и смотрит на меня. Она должна быть любима лишь живой. Она не достойна смерти, потому что смерть поглотит её, а она — луч света, который должен светить всегда. Независимо от настроения.