Астория натыкалась то на стул, то на кого-то из детей, часто присаживалась куда попало, сгибалась пополам и пыталась усилием воли загнать обратно очередную слезу размером с лесной орех. Ей не к лицу черный цвет, а на ней было надето скучное шерстяное платье именно черного цвета.
— Сильвия, не стягивай кофту, я тебя прошу, ну не стягивай! Ты замерзнешь в одном пальто... — умоляла она мою непослушную кареглазую дочку.
— Маме она не нравилась! — и обе замолкли.
Я не ушла сразу, да и можно ли сказать, что я уйду? Вон сколько моей крови ходит по земле, сколько моих мыслей вложено в эти юные головки, сколько воспоминаний я оставила Люциусу, Драко, Астории, Доминику, Алекс, Сюзанне!
Мой дух витал рядом с ними, а тело моё только готовились захоронить, и кто-то даровал мне возможность побыть еще немного с теми, кто мне дорог. И я ощущала, что мне нужно здесь быть, удостовериться, что все будет хорошо.
Внизу, в библиотеке, собрался весь ближний круг Лорда, и в гробовой тиши муж провозгласил тост за упокой своей жены. Я слышала мысли Пожирателей, среди них не было злорадствующих или равнодушных, все понимали, что я защищала родную кровь, и восхищались мной. Эйвери дрожащей рукой промокал глаза, Руквуд переминался с ноги на ногу и бормотал слова утешения министру, Белла вообще не понимала, что происходит, и озиралась, словно меня не досчитывалась. Она вернулась в Англию только к утру, и черный от горя Габриэль повторил ей новость о моей кончине раз десять, прежде чем она дергано кивнула и отвернулась от него, чтобы мальчишка не увидел, как сморщилось её лицо. Ей было жаль меня, она, уже давно пожилая ведьма, просто не ожидала, что переживет Гермиону.
Вскоре все переместились к склепу. Люди все пребывали и прибывали, их мысли смешивались в моей голове и превращались в зыбучие пески, затягивающие моё сознание в свои пагубные глубины. Но мне не нужны были все, мне нужны были лишь некоторые.
Вокруг все было белым, ледяным, чистым и радующим взгляд. Вот только темный гроб из красного дерева, да люди в черных одеждах разрушали такую идиллию морозного дня.
Я засмотрелась на свои белые холодные пальцы, на них ярко блестели два дорогих мне кольца — рунное и обручальное. Драко не позволил отцу снять печать Лилит и, пусть так необычно, но все же выполнил посмертное желание матери, исправив свою давнишнюю ошибку.
— Но, сын, после нас будут поколения, оно ценное...
— Нет. И мама, и Гермиона со мной бы согласились, не спорь! — и он прав.
Доминик рыдал в голос, ни мать, ни сестра не могли его успокоить, и я подошла к ребенку. Его замотали школьным зеленым шарфом, чем немного заглушили всхлипывания, но горе его было неподдельным и бескрайним.
«Тетя Герми, тетя Герми...» — больше он не мог ни о чем мыслить.
Мысли Астории я уже слышала, она с самого утра пересчитывала детей в уме, прощалась со светской жизнью и настраивалась на семейную. Она взяла себя в руки и сразу же заняла освобожденное мной место. Может, и вправду, оно её по праву, а я его слишком долго занимала? Ты уж постарайся, милая, ты сможешь, обязательно сможешь...
Люциуса поддерживал Драко, оба были не бледными, как обычно, а просто серыми.
«Она ради сына, ради сына...» — убеждал себя муж и сам себе не верил. Его подкосила моя смерть, и я не уверена, что он оправится. Маги живут долго, конечно, но только если хотят.
Эйден прижимал к себе замерзшую Сильвию и тихо плакал, его мысли мне не понравились, он во всем винил брата, и в его душе в ту самую минуту зарождалась злоба. И уже не только черная лоснящаяся на солнце перчатка была самым темным пятном в его личности, теперь нет.
Габриэль стоял особняком, но зато ближе всех к покойной матери. Его лицо напоминало выжженную пустыню: ни морщинки, ни складочки, ни единой эмоции, ни одной слезинки...
«Они поплатятся, они все поплатятся!» — огонь был не внешним, огонь сжигал его изнутри, превращая в пепел те немногие чувства, что когда-нибудь могли вытянуть его душу к свету. Он не оставил себе шанса, сам.
Алексия не шевелилась, держала под руку подавленного мужа и не отрывала от моего окаменевшего лица пристального взгляда синих родных глаз.
«Как ты посмела?! Ты всех бросила, ты меня бросила? Как ты могла...» — была бы я живой, то задохнулась бы от её горечи и возмущения.
В гуще народа, между Амандой Руквуд и каким-то сослуживцем Драко, в пальто из плотного твида и вязаной шапке стоял Том Марволо Риддл. Если бы у меня была возможность плакать или смеяться, я бы так и сделала. Он не знал, что я его вижу, ведь знай, ни за что не явился бы! Я подошла к нему, пройдя сквозь Макнейра, отчего тот чихнул, и прислушалась, а услышав, отшатнулась.
Он любил Габриэля! Мой сын никогда не сможет любить сильнее, чем это зло во плоти, и вперемешку с пустотой его изможденной души там жила жгучая благодарность и сожаление.
«Я был не прав, выбора между скукой и страданием не существует...» — ну, может, в этом ты и ошибся, но в том, что твой мир мне чужой, ты прав. Так что береги Габриэля и даже не думай погибать! Риддл резко обернулся, словно услышал меня, но увидеть так и не смог, к сожалению.
Если посмотреть Лорду в лицо и убедиться, что мир не безнадежен, я была даже рада, то вот Гарри и Рон не вызывали во мне таких чувств. Снова оборотное зелье! Но меня уже не провести, я вижу, кто есть кто, и слышу мысли мужчин. Рон не понимает, почему товарищ решил прийти и что-то там сказать, он не верит в успех. А еще и мороз стоит жуткий, и домой ему хочется, и Хьюго болеет...
Гарри засунул руки в карман джинсов, чтобы не выдать себя, начав поправлять дужку несуществующих очков, и оглядывал всех присутствующих грустными зелеными глазами. Он не мог поверить, что перед ним моя семья, мои друзья и вся моя жизнь! Не мог! Он внимательно рассмотрел сцепившего зубы и кулаки Драко, готового вторить Доминику и еле сдерживающего такой свой порыв, залюбовался неяркой, а оттого завораживающей красотой Сильвии, заскрежетал зубами от злости, остановив взгляд на сгорбившемся лорде Люциусе Малфое, и чуть было не упал, заметив в толпе Риддла, и не подозревающего, что Поттер мог осмелиться прийти в Малфой-мэнор. Ну что же, все это уже не мои проблемы, не моя жизнь, разберутся как-нибудь.
Но безразличие меня покинуло, как только я услышала Гарри.
«Ну где же ты, Габриэль, где же ты...» — сын понял, что к нему обращаются, и обернулся, выискивая собеседника в толпе, но еще до того, как он его обнаружил, Рона кто-то толкнул. Тот грубо ответил на вежливое извинение, и Поттер поспешил удалиться, а жаль, я бы хотела услышать, что он так сильно хотел высказать моему сыну.
Напоследок Гарри успел прошептать:
— Прощай...
Прощай? Ты попрощался со мной пятнадцать лет назад, сделав свой выбор не в мою пользу, и я не обижаюсь, просто не смей меня жалеть, Поттер. Я знала тебя недолгих шесть лет и на протяжении этого времени все равно страдала вместе с тобой, боролась вместе с тобой, любила вместе с тобой. Чем ты мне отплатил тем страшным летом, ты подумал? Если на то пошло, и Грэгори, и Драко, да даже Блейз — они роднее и ближе мне, чем ты. Кстати, я чувствую сейчас тоску Забини, он будет сильно скучать по мне, а ты, Гарри, скучал?! Нет, я сама знаю ответ, и тебе повезло, что при жизни я не задала этот вопрос. Мой старший сын — наша общая вина. Расплачивайся теперь сам!
Так что его прощание меня не заинтересовало и не тронуло, я вслушивалась в слова, произносимые Габриэлем. Слова были древние и темные, и я мучительно вспоминала, где могла их слышать или читать?
Сын хотел украсть мои воспоминания, мою память, оставив себе хоть частичку любимой мамы! Глупый, я уже давно приготовила объемную колбочку, её тебе вручат после оглашения завещания, что я, зря тут все рассказывала? Нет, ты не все узнаешь, конечно, но тебе хватит, чтобы понять и простить. И Эйдену покажешь, и повзрослевшим дочерям, и своим детям, если тем будет еще интересно, так что не трать силы, милый, они тебе понадобятся. В моих воспоминаниях тебе предстоит прожить всю жизнь своей матери, найти себе новых врагов, понять моих старых друзей, и ты сможешь! Малфои сильные, очень сильные...
На руках у Беллы угукнула Эйприл, ребенка женщине вручили впопыхах, пока готовили цветы и дописывали прощальную речь, а забрать так и не забрали. Курносая, живая, сероглазая, она перебирала хрустальные подвески на массивных серьгах женщины и не понимала, что теперь сможет говорить с матерью лишь на портрете. Ей будет труднее всех, но время не вернуть, а если бы я и смогла его вернуть, по-другому все равно не поступила бы. Малышка уткнулась в плечо Лестрейндж и решила заплакать, успокаивая дитя, та крепко сжала её маленькую ладошку.
Держи её, Белла, держи крепко и не отпускай, не смей отпускать!
Искусная рука скульптора вырезала из белого мрамора с черными прожилками мою фигуру в полный рост, её положили на крышку саркофага, и мне на миг показалось, что я живая и вот-вот проснусь. Мастер сверялся со свадебной фотографией, потому вышла я неприлично юной, одетой в то «счастливое» платье с сапфирами, и смотреть на такую молодость и невинность не мог не только Люциус, но и я сама. Вот и пришло осознание, что больше не существую, нет меня...
Я понимаю, что не заслужила света по ту сторону, что все эти годы тонула в крови, и мне наверняка предстоит застрять на одном круге с Нарциссой, да и то, если повезет. О многом я сожалею, во многом раскаиваюсь, но просить прощения не буду. Не дождетесь!
Мой облик почти растаял, что-то плохое и темное затягивало меня к себе, но я из последних сил подплыла к мужу и нежно прошептала:
— До свидания, мой самый родной чужой человек...
* * *
— Сегодня, 6 января 2014 года, на 35 году жизни, в самом расцвете жизненных сил, коварной рукой предателя интересов Британии и Великого Темного Лорда, была убита леди Гермиона Малфой — почетный глава Визенгамота и достойный представитель своей семьи, фамилия которой на все века останется символом истинной преданности! Принести свои соболезнования родным и близким почившей можно будет завтра, 7 января в 11.00 на родовом погосте Малфой-мэнора. Редакция, в свою очередь, скорбит вместе со всем народом и сообщает, что леди Малфой посмертно удостоена ордена Мерлина I степени. Да прибудет с нами Темный Лорд! — Артур закончил читать и отшвырнул газету, чуть не свалившись со скамьи.
— Дорогой, не нервничай! Андромеду это уже не вернет, проклятый мальчишка...
— Молли, когда же это закончится, когда?!
Гарри, рассматривающий причудливые узоры на стекле, прислонился лбом к холодному стеклу, остужая свой разум, и пытаясь загнать воспоминания о далеком детстве в еще более далекий угол. Но смешная умная девочка не желала прятаться. Она была везде: и в уютной гостиной Грифиндора, и в Выручай-комнате, и за партой рядом с ним и Роном, и в библиотеке, помогая ему с домашним заданием, и в его душе, полной жгучей ненависти к Гермионе Малфой и её сыну, но не способной избавиться от любви к Гермионе Грейнджер, его лучшему другу...
— Когда похороны?
Артур сощурился и сверился с газетой.
— Завтра в одиннадцать, а что? Ты же не собираешься рисковать, там же будет этот, как его... Габриэль! Не глупи, мальчик мой!
— Я должен попрощаться, — он уже все решил и не позволит себе указывать.
— С ней?! — Рон подавился какао и закашлялся.
— И поздороваться! — Гарри вновь повернулся к окну, он увидел как по снегу смешно и неуклюже шагает Лили, проваливаясь в сугробы. Джинни ругала дочь за намоченный комбинезон с медвежонком на груди, в котором дочка и сама выглядела как самый настоящий мишка. Отцовское сердце таяло и, несмотря на холод в доме и за его стенами, именно любовь подсказала ему верный ответ, путь и не такой, как все они когда-то хотели...
— И что ты ему скажешь? — его друг бегал по комнате и размахивал руками. — Ему нельзя ничего сказать, он — зло, Гарри, настоящее зло! По сравнению с ним Волдеморт просто душка!
— Ну, он еще этого не знает... — задумчиво протянул его собеседник, прислушивающийся к скрипу входной двери. Жена уговорила малышку вернуться домой, пообещав ей за то целую гору сладких пирожков с клубникой.
— Ну и? — скептически поинтересовался мистер Уизли. — Так что сказать собираешься?
— Признаюсь, что мы проиграли.
— Ты с ума сошел?! — Рон упал в кресло и взъерошил свою шевелюру.
— Нет, не сошел, мы сдадим ему Майкла.
— Нет, Гарри, только не это! Я столько лет их всех за нос вожу, а тут — сдать? Ты болен, приятель, точно болен!
— Серьезно? — мужчина покачал головой и невесело усмехнулся. — Гермиона просто тебя пожалела, придурка неконтролируемого! С чего ты вообще на неё напал средь бела дня?!
— Ну, я...
— Не отвечай, так умным кажешься.
— Гарри! — миссис Уизли возмутилась.
— Мы проиграли, Молли, как только он появился на свет! Не смотрите вы на меня так! Возможно, мы сами виноваты, не прими мы того решения Чарли... — миссис Уизли вышла, а Гарри пожалел о сказанном. Он не хотел бередить не зажившие раны женщины, не хотел.
— Значит, всё, конец?
— Да, Артур, конец, он сильнее, намного сильнее...
