Больной посмотрел на него с любопытством.
— Я это точно знаю, — продолжал Габриэль с легким смешком.
И невольно на миг мысленно окунулся в бесконечность, которая вот-вот откроется перед ним.
— Да, душа продолжает жить, — повторил Жозеф. — В некоторых религиях даже считается, что она возвращается на землю, чтобы продолжать совершенствоваться, — проговорил старик задумчиво. — Мне эта мысль нравится.
Замечание удивило Габриэля.
— Иногда говорят, что душа вправе выбирать свое новое существование. Бывает, она возвращается в свою семью, чтобы исправить причиненное зло. Отец становится сыном или, например, внуком. У иудейских мистиков это переселение душ называется гилгул. Впечатляет, не правда ли?
— Впечатляет.
— Вот и нужно иметь семью, людей, которых любишь.
— У вас нет семьи?
— Нет. Я не умел любить тех, кого мне доверяла жизнь. Совершил столько ошибок! Конечно, мне нужно снова сюда вернуться и постараться, чтобы они меня простили. А вы? Если бы вам предстояло умереть и снова воплотиться, кем бы вы захотели быть?
Габриэль задумался.
— Возможно... ребенком моей любимой, — признался он, глубоко взволнованный.
Жозеф улыбнулся.
— Сразу видно, что вы еще очень молоды... Но желание трогательное.
Они смотрели друг на друга, словно пытаясь найти в глазах собеседника ответы на самые невозможные вопросы.
— Да... Стать сыночком своей любимой, — задумчиво повторил Жозеф. — Ну что ж, идите. Сестры уже у себя, отдыхают.
— Мы скоро увидимся, — пообещал Габриэль, вставая.
— Не сомневаюсь, — прошептал Жозеф с улыбкой.
* * *
Как же колотилось у Габриэля сердце, когда он проник в бокс Клары! Она лежала на кровати с закрытыми глазами. Он подошел, стараясь не дышать, чувствуя, что от волнения может задохнуться. Остановился у кровати и стал смотреть на любимую: высокие дуги бровей, тонкий нос, бледные сухие губы. Синяки на лице, растрепанные волосы ничуть не вредили ее красоте. Как же ему захотелось вытянуться с ней рядом, обнять, прижать к себе. Как мучительна и жестока была невозможность утолить это страстное желание.
Внезапно Клара вздрогнула и открыла глаза. Свет показался ей резким, и она прищурилась.
— Габриэль?
У Габриэля все поплыло перед глазами, он не сумел ничего ответить.
Клара привыкла к свету и присмотрелась к своему гостю.
— Кто вы? — спросила она бесцветным голосом.
Габриэль обрадовался, что Александр ей незнаком, и постарался справиться с огнем, который бушевал у него в сердце.
— Пациент этой больницы. Меня уже выписали.
— Зачем вы пришли?
— Решил с вами поговорить.
— Со мной?
— Да, с вами. Я в курсе, что произошло.
— И почему вас это касается? — вяло поинтересовалась Клара, продираясь сквозь апатию, в которую погрузили ее транквилизаторы.
— Я... пережил то же самое.
Тень любопытства мелькнула в ее глазах.
— Беда пришла к беде? — У нее хватило сил на насмешку.
— Решил, что имею право.
Габриэль продолжал бороться с волнением и ограничивался короткими фразами, на которые у него хватало дыхания.
— Уходите. Оставьте меня в покое, — прошептала Клара, пряча лицо в подушки.
— Вам нужно выслушать меня, Клара.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— В больнице все о вас знают.
— Жалеют...
— Конечно.
— Ваши переживания меня не касаются, вам нечего мне сказать. Уходите.
Клара повернулась лицом к стене.
— Я потерял женщину своей жизни в автокатастрофе, — торопливо сказал Габриэль.
Он почувствовал, что Клара его слушает.
— Я хотел просить ее выйти за меня замуж.
Клара продолжала слушать.
— Как бы я хотел ей сказать, что люблю ее и мне ее не хватает. Но не нахожу слов, чтобы выразить свою любовь, рассказать о той пустоте, в которой вынужден выживать.
Габриэлю так хотелось протянуть руку, коснуться Клариных волос.
— Отсутствие — бездна, едва удерживаешься на краю, чтобы не скатиться. Кричать бесполезно, голос возвращается эхом. Пустота бездонна, она втягивает в себя весь мир. И кажется, нет другого выхода, кроме как броситься в эту бездну, слиться с пустотой. Только одна эта мысль преследует нас, когда пустота завладевает сердцем, связывает нас по рукам и ногам, внедряется в мозг. Мы забываем обо всем, что вокруг, обо всех, кто еще для нас существует. Мы хотим одного: прыгнуть и исчезнуть.
В коридоре послышался шум. Габриэль взглянул на часы. У него оставалось еще несколько минут.
— Подумайте о моих словах, Клара. Подумайте о любимом, которого потеряли. Представьте себе, чего он хотел бы для вас. Скажите себе: он со мной рядом, он ждет, что я очнусь. Ваша боль — мука для него. Он хотел бы уйти с легкой душой, но не может. Не может, пока не убедится, что вы способны жить. Согнуться под натиском горя не значит любить. Истинная любовь в том, чтобы встать, оторвать взгляд от бездны, вступить в схватку с пустотой и победить ее. Он хочет, чтобы вы выбрали жизнь.
Внезапно Клара привстала, повернулась и посмотрела на Габриэля-Александра глазами, полными слез.
— За кого вы себя принимаете, вещая мне свои истины? Вы пережили несчастье, горе и, возможно, можете понять мое. Но откуда вам знать, что он хочет, чего ждет от меня? Как вы смеете говорить, что он хочет, чтобы его забыли? Вы нашли утешение в религии, я уверена. И теперь тянете меня в свою веру! Хотите чувствовать себя нужным, заполнить свою пустоту. Уходите! Оставьте меня!
Габриэль уже слышал голоса медсестер и отступил к двери.
— Он не хочет, чтобы вы его забыли, — настаивал он на своем. — Он хочет продолжать жить в вас.
Клара расценила новое откровение как пощечину. Она впилась взглядом в собеседника, словно надеялась получить ответ на вопрос, который невозможно даже выразить в словах.
Габриэлю показалось, что она узнала его, что она смотрит ему прямо в душу.
— Уходите, — попросила она едва слышным голосом.
23
Габриэль вытянулся на кровати, понимая, что потерпел фиаско, и пытался найти в себе силы бороться дальше.
Разговор с Кларой не подвинул его к цели ни на йоту. Впрочем, на что он, собственно, надеялся? Что к нему, словно по мановению волшебной палочки, придут нужные слова и мгновенно подействуют на Клару, исцелив ее боль? Что на помощь прилетят потусторонние силы, которые устроили ему весь этот кошмар?
Скорее всего, он просто хотел увидеть свою любимую, немного поговорить с ней, почувствовать, как велика ее боль...
А стоит ли вообще продолжать бороться? Может, куда разумнее примириться с судьбой и спокойно ждать, когда Клара придет к нему в мир иной?
Однако Габриэля не оставляло твердое, неведомо откуда взявшееся убеждение, что Клара должна жить. И даже если пока ему ничего не удалось сделать, в пользу его упорства говорил один очень важный довод: если проводник вернул Габриэля на землю, значит, у него есть возможность изменить ход событий. И он не имеет права отчаиваться и должен цепляться за любую положительную деталь. И его разговор с Кларой вовсе не был бесполезным. Он сумел сказать ей много важного, она услышала его, она ему отвечала. Так что сдаваться нельзя.
Габриэль знал, что люди, замышляющие самоубийство, сосредоточиваются на своем горе, замыкаются в нем, ничего больше не хотят видеть, не думают, как их самоубийство переживут близкие.
Выходит, его задача — пробиться сквозь кокон боли, в котором замкнулась Клара, заставить ее увидеть окружающее. Помочь почувствовать близость людей, которые были ей дороги!
* * *
Габриэль взял машину Дженны, чтобы съездить к себе, в свой настоящий дом. Затормозил у подъезда, бегом поднялся по лестнице. Перед дверью в квартиру пошарил в кармане, выудил монетку и открыл ею дверцу, за которой находились электросчетчики — на одном из них лежали ключи. Он держал их там во избежание неприятных неожиданностей.
Вошел, включил свет и словно бы осветил театральную сцену которую только что покинули актеры. Волнение перехватило ему горло. Все было так, словно они с Кларой только что закрыли за собой дверь, отправившись на свадьбу. Словно время повернуло вспять, и он оказался в мгновении их ухода, сохранившего и торопливые движения, и эхо их слов.
Габриэль сел в кресло и дал возможность заговорить вещам, помнящим об их с Кларой счастье.
Стоп! Не сметь тосковать! Габриэлю пришлось совершить над собой новое усилие: он встал и занялся тем, ради чего сюда приехал.
Ему нужны были номера телефонов. Он открыл компьютер, заглянул в записную книжку, взял нужные бумаги, на прощание оглядел комнату и вышел.
* * *
Габриэль набрал номер Сабрины. Кларина подруга была жизнерадостной, стойкой девушкой, и Габриэль ей симпатизировал.
— С кем я говорю? — спросила она не без агрессии.
— Добрый день, я... друг Габриэля.
— А-а... Подождите, найду место потише, — сказала она гораздо мягче.
Он слышал, как она прошла по бару, где работала, и вышла на улицу.
— Слушаю. Кто вы и откуда у вас мой телефон?
— Я... Франсуа, коллега Габриэля. Его друг. Ваш телефон нашел в его записной книжке, на работе.
— Мы с вами виделись? Знакомы?
— Да. Но вообще-то не слишком хорошо. Я был на дне рождения Габриэля. Мы с вами обменялись несколькими словами.
— Возможно. На дне рождения было столько народу!
— Я звоню вам по поводу Клары.
— Клары?!
— Да. Вы ее навещаете?
— Конечно, каждый день. Но... Она со мной не разговаривает.
— Именно это меня и беспокоит.
— Что вы хотите этим сказать?
— Понимаете, я совершенно случайно узнал, что она находится под особым наблюдением. Она в состоянии тяжелой депрессии, а отказ от общения чреват...
— Понимаю. Я сама думала об этом. Но Клара никогда так не поступит. Мне кажется, сейчас она принимает на себя всю тяжесть горя, а потом понемногу начнет с ним справляться.
— Самоубийство становится неожиданностью именно для близких, им не приходит в голову ждать такого конца.
Сабрину удивило мрачное предостережение.
— Вы хотите меня напугать?
— Да. Я не настолько хорошо знаком с Кларой, чтобы оказать ей дружескую поддержку. К тому же уезжаю на несколько дней в командировку. Но уверен, чтобы справиться, ей необходимо чувствовать, как любят ее близкие ей люди. Знать, что они в ней нуждаются.
— Клара знает, что может на меня положиться.
— Замечательно. Но хорошо, если бы, рядом с вами был и еще кто-то.
— Вы знаете, Клара необщительный человек. Кроме меня, у нее нет подруг.
— А родные?
— Ее мать не способна понять, что происходит. А Кевин навещает сестру каждый день. Как обычно, играет в непрошибаемого, но потрясен до глубины души. Клара и с ним не разговаривает.
— Главное быть с ней рядом, когда... Когда врачи отключат Габриэля от аппарата.
— Я слышала, что это произойдет через три дня.
Габриэль принял информацию к сведению. Она не противоречила тому, что он знал и сам. Тогда-то Клара и попытается его догнать.
— В этот день ее нельзя оставлять ни на секунду! — воскликнул он.
— Да, конечно. Я отпрошусь и буду сидеть рядом с ней.
Габриэль повесил трубку и почувствовал, что ему стало немного легче. У него возник план: в день его смерти Клара ни на единую секунду не должна оставаться одна, чтобы не совершить непоправимого.
* * *
Кевин не отвечал на звонки, и Габриэль решил повидать его, а заодно поговорить с мадам Астье.
Он был мало знаком с братом Клары. Клара делилась с Габриэлем своими тревогами относительно Кевина. Он внезапно бросил учебу, связался с парнями из их квартала, избегал сестру, не желая слушать ее упреки. Несмотря на это, она каждый месяц подкидывала ему немножко денег. Габриэль познакомился с Кевином на спектакле, который давала Кларина танцевальная группа. Молодой человек пришел с крайне вульгарной девицей в кричащем наряде, говорящей на сленге, держался высокомерно и ушел, не дожидаясь конца представления.
Второй раз Габриэль увидел его на празднике, который устроил в честь Клариного дня рождения. Габриэль знал, что у Клары мало друзей, и рассчитывал ее порадовать обществом брата. Кевин появился только в конце вечера и держался холодно. Клара всячески старалась расположить их друг к другу. Габриэль со своей стороны тоже приложил старания, и Кевин мало-помалу оттаял. Молодой человек был чувствителен, уязвим, но защищался грубыми манерами парня из предместья. Габриэль сумел понять, что хулиган и дебошир — только маска, что паренек страстно привязан к сестре, которая всегда любила его и оберегала.
Габриэль не спеша шел вдоль длинного ряда домов. Странное зрелище: совершенно одинаковые громадины, ощетинившиеся сотнями антенн-тарелок — единственным украшением фасадов. Сердце его сжалось при мысли, что Клара выросла в таком безотрадном квартале. Он представил ее маленькой девочкой, потом девушкой. Горделивая, изящная, она мчится летящей походкой танцовщицы по унылым улицам, провожаемая хищными взглядами парней.
Вот и дом, где живут Астье. С гулко бьющимся сердцем Габриэль поднялся на нужный этаж и остановился перед квартирой. Здесь он никогда не был. Не был знаком с матерью, знал, что Клара в непростых с ней отношениях. Она и сама навещала ее нечасто, но обязательно раз в неделю звонила, скорее из чувства долга, чем по сердечной привязанности, и каждый раз после телефонного разговора погружалась в молчание, сродни депрессии, не допуская Габриэля к этой стороне своей жизни.
Он позвонил, и через несколько минут ему открыла дверь немолодая женщина. Габриэль вздрогнул: перед ним стояла Клара в будущем — такой она стала бы, если бы они старели вместе. Клара в шестьдесят лет, рано постаревшая и неухоженная. Спутанные седые волосы висели по обеим сторонам лица, морщинистая кожа, мешки под глазами стерли черты и выражение. Мать Клары подняла на него равнодушный взгляд и ждала, что он скажет.
— Добрый день. Простите, что беспокою... Я... Я хороший знакомый Клары.
Женщина не стала дожидаться продолжения, повернулась и, волоча ноги, поплелась в комнату. Габриэль счел это приглашением следовать за ней. Он вошел, закрыл за собой дверь и пошел за мадам Асгье. Она уже сидела в кресле напротив балконной двери, словно решила полюбоваться открывающимся оттуда видом, но там виднелся лишь унылый ряд домов, и она столь же уныло смотрела на него.
Потоптавшись, Габриэль сел на диван. Он ждал от Клариной матери вопросов, любопытства, но она, похоже, успела забыть о его существовании.
— Вы, конечно, навещаете Клару? — начал он разговор.
Она помолчала несколько секунд и неожиданно, будто вспомнив о кастрюле, оставленной на плите, поднялась и ушла на кухню.
Смущенный, Габриэль не знал, что ему делать, и внимательно осмотрел комнату. Все здесь говорило о безрадостном смирении — разрозненная жалкая мебель, вытертый ковер, несколько выцветших сувениров. Однако хозяйка из последних сил боролась за уют — в комнате было чисто прибрано. Габриэль поискал фотографии на потрескавшемся буфете, на стенах с облупившейся краской, но не нашел.
Мадам Астье вернулась из кухни с двумя чашками кофе, поставила одну перед Габриэлем и вновь уселась в кресло.
Габриэль поблагодарил и отпил глоток обжигающего кофе.
— Да, я ее навещала, — наконец сообщила мадам Астье безразличным тоном.
— Ваша дочь в плохом состоянии.
— Клара со всем справится, — буркнула мать, словно бы сердясь за это на дочь.
— Не уверен, что сейчас у нее хватит сил и желания справиться, — заметил Габриэль, огорчившись равнодушием Клариной матери. — Попал в автокатастрофу ее самый близкий друг. Клара знает об этом и не может с этим смириться.
Габриэлю показалось, что на лице женщины мелькнула тень улыбки.
— Вы его знали?
— Друга Клары? Да.
— Правда он был красивым и богатым? Сын так сказал. Но он часто врет.
— Да. Он из состоятельной семьи и неплохо зарабатывает, — подтвердил Габриэль, мысленно отметив, что не стал говорить о себе в прошедшем времени.
— Моя дочь всегда меня удивляла. Ей удавалось принимать решения, строить свою жизнь. Уехала же она отсюда, стала жить по-другому. Так что она выкарабкается.
— Клара любит этого человека, она в депрессии, и боюсь, у нее недостанет сил выкарабкаться, как вы говорите. Я знаю, что в юности Клара прошла через тяжкие испытания. Ведь ее отец, ваш муж, тоже погиб в автокатастрофе. Она сумела справиться, оказалась способна принимать решения, но... Сейчас ей невыносимо тяжело. Ей нанесен удар в самое сердце.
И снова на губах седой женщины промелькнула улыбка и даже сразу не исчезла, задержалась немного. Габриэлю показалось, что мать Клары над ним посмеивается.
— Что такого смешного я сказал? — поинтересовался он не без раздражения.
— Вы сказали, отец Клары погиб... в автокатастрофе?
— Да. И что?
— Она это рассказывает своим друзьям?
Тон женщины покоробил Габриэля.
— Отец Клары вовсе не погиб в автокатастрофе, — заявила мадам Астье, глядя в лицо Габриэля. — Клара отправила его в тюрьму. Он заболел там, а потом через несколько лет умер.
Габриэлю стало не по себе. Он нервно заерзал на диване, приглаживая волосы.
Мадам Астье наблюдала, как подействовало ее откровение.
— Говорю вам, она сильная.
Неужели Клара такая прямая, такая цельная, могла скрыть от него такое? Ложь, передергивания были для нее нестерпимы. Она всегда ждала от него только правды. Она...
— Клара отправила отца в тюрьму? — переспросил Габриэль.
Мать Клары сдвинула брови, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, как все было. Ей не очень-то хотелось делиться воспоминаниями.
— Да. Она рассказала полицейским, что он меня бьет. И что ее бьет тоже.
— А он не бил?
— Почему не бил? Бил, конечно. Но она не имела права сажать его в тюрьму.
— Я чего-то не понимаю...
— А чего тут не понимать? Я его любила. Поди знай, почему, но любила. Он ведь не всегда был такой. И я никогда не забывала, что он крепко любил меня, был со мной ласковым, и всегда ждала, что он снова будет прежним. Его сгубили беды, обычные, житейские. Потерял работу, стал попивать, а во хмелю буянил, никого ему не было жалко. А когда проспится, всегда извинялся.
— И детей своих тоже бил?
— Поначалу не бил. Но Клара полезла на рожон.
Печальная улыбка тронула лицо, которое не пощадили время, горе и сожаления.
— Я сердилась на нее, зачем лезет в драку. Считает, что ли, что сильнее меня? А потом поняла: она меня защищает, принимает на себя колотушки. Она за меня боялась. Она ведь и впрямь была покрепче, чем я.
Перед глазами Габриэля поплыли картины этих схваток, и комок подступил к горлу.
— Как-то она вернулась с братом из школы, а я лежу вся в крови, и лицо у меня разбито. Не знаю, что на отца нашло, никогда он еще так не дрался. Малыш как закричит, как бросится на отца, а тот ему оплеуху. Тогда Клара схватила на кухне нож и пригрозила ему. Уходи, говорит, отсюда. Стыдно ему стало, и он ушел. А Клара вызвала полицию. Я ее умоляла этого не делать, но она меня не послушала. «Он маленького ударил!» — крикнула она, да так, словно после этого жить уже нельзя. Когда полиция приехала, я ничего говорить не стала, а Клара подала жалобу. И отца посадили на три месяца и запретили к нам приближаться. И он больше к нам не вернулся. Умер несколько лет спустя, больной, один-одинешенек.
Женщина замолчала, погрузившись в свои нерадостные воспоминания.
— И вы... Так и не простили свою дочь?
— Сначала очень обижалась. Я всегда верила, что он станет прежним, таким, как был. А со временем поняла, что Клара тоже с кровью его отрезала, как-никак отец.
Габриэль услышал, что открылась входная дверь.
Кевин вошел и застыл на пороге.
Габриэль под впечатлением рассказа своей собеседницы смотрел на паренька с особым чувством, потом встал и протянул ему руку.
— Я хороший знакомый Клары, — представился он.
Парень не пожелал пожать протянутую руку.
— Пришел сказать, что тревожится за Клару, — объяснила сыну мать. — Но я не знаю, чего уж он так боится. Я ему объяснила, что сестра у тебя крепкая.
— Могу я с тобой поговорить? — спросил Габриэль.
Кевин нехотя кивнул и мотнул головой, приглашая выйти с ним за дверь.
На лестнице он помчался через три ступеньки вниз, а на первом этаже внезапно обернулся, схватил обеими руками Габриэля за воротник и с неожиданной силой прижал к стене. Габриэль не успел и глазом моргнуть, как почувствовал у своего горла нож, и Кевин, трясясь от ненависти, глядя бешеными глазами, прошипел:
— Что тебе у нас понадобилось, мразь поганая?
— Я... Я не понимаю...
— Я же знаю тебя, гада! Из-за тебя моя сестра лежит на больничной койке! Мне в полиции показали твою фотку. Хотели узнать, может, я тебя знаю.
И тут Габриэль вспомнил, как он выглядит.
— Я пришел, чтобы...
— Мы тебя простили?
Подросток был неузнаваем. Перед Габриэлем стоял молодой бандит с безумным взглядом и улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. Кожей он чувствовал лезвие ножа.
— Погоди, успокойся. Дай слово сказать...
— Откуда узнал наш адрес? — прошипел Кевин.
— Не важно. Важно, что жизнь твоей сестры в опасности. Вот из-за чего я к вам пришел!
Паренек от неожиданности ослабил хватку, его шокировало услышанное. Он попытался понять смысл, но не мог его уловить и разъярился еще больше.
— Нашел дурака басни рассказывать? Ты ее едва не укокошил, а теперь о здоровье волнуешься? Сбрендил, что ли? Из сумасшедшего дома сбежал?
— Выслушай меня, очень тебя прошу, — спокойно произнес Габриэль. — Я пришел, чтобы с твоей сестрой не стряслось плохого. Она может наделать глупостей.
Подросток убрал нож и отступил назад.
— Каких еще глупостей?
— Я слышал, как врачи говорили, что она может покончить с собой.
Кевин уставился в пол.
— Быть не может. Клара такого никогда не сделает.
— Ты уверен?
— Уверен. Клара, она не слабачка.
— При чем тут слабачка? Она угнетена, перенесла тяжелый удар. У нее депрессия. Под влиянием болезни люди меняются.
— Конечно, ей сейчас тяжело. Но меня она ни за что не бросит.
— Возможно. Но сейчас она никого не видит от горя, забыла обо всех. А в тот день, когда отключат аппарат, и ее жених...
— Хлыщ-то этот, — пренебрежительно отозвался подросток, не скрывая, что эту причину для беспокойства считает и вовсе не серьезной.
Габриэля не порадовало столь пренебрежительное мнение Кевина на его счет. Насчет человека, уже погибшего или находящегося при смерти.
— Она его любит.
— Знаю.
— А ты? Ты ненавидишь?
— Тебе-то какое дело?
— Хочу... понять.
— Ты с ним одного поля ягода, вам не понять, как мы живем. Она для него была забавой. Он ее охмурил.
— Ты думаешь, он не любил ее? — возмутился глубоко задетый Габриэль.
— Любил. Как свою машину, свои часы. Трофей. Красивая женщина, почему не побахвалиться?
— Она была с ним счастлива.
— Имела возможность помечтать. А про себя всегда знала...
— Что знала? — распсиховался Габриэль.
— Что в один прекрасный день он ее бросит.
— Она говорила тебе это?
— Да. На свой лад, конечно.
— И когда?
— За несколько дней до аварии. Они тогда здорово поссорились.
Кевин опомнился, и лицо его снова окаменело.
— Да чего ты меня потрошишь? Хочешь все свалить на сестру? Мол, чувствовала себя несчастной, потеряла над машиной контроль? Или сама в дерево втюхалась? Это ты задумал?
— Да ничего подобного. Я виноват в аварии. И уже признал свою вину.
Кевин пытался понять, что привело к ним этого человека, чьи слова и манера себя вести мешали выплеснуться его агрессии. А ему так хотелось ее выплеснуть...
— Что бы ты ни задумал, — заявил Кевин, жалея, что не получается говорить более жестко, — я тебе не советую трогать мою сестру!
Габриэль, погрузившись в свои мысли, был настолько подавлен, что ничего не ответил.
Кевин, видя тоскливую печаль, в которую погрузился странный посетитель, отпустил его.
— Давай мотай отсюда, — приказал он.
— Следи за сестрой. Не оставляй ее. Будь с ней рядом, когда врачи отключат аппарат Габриэля.
— Мотай, я сказал.
Габриэль повернулся и побрел по улице. Светило солнце, но тепла не было. Он едва волочил ноги, такими они стали тяжелыми. Добравшись до машины, рухнул на сиденье и закрыл глаза. Ему нужно было набраться сил, чтобы продолжить свою миссию. А что, собственно, продолжить? Все его попытки выглядели смехотворно по сравнению с тем, чего он хотел бы добиться...
24
— А вот и мой ангел-хранитель, — прошептал Жозеф, увидев у себя в боксе Габриэля.
Габриэль взял стул и сел возле больного старика. Он показался ему еще более слабым.
— Знаете, Александр, мне почему-то нравится думать, что вы не совсем из здешнего мира. Да, вы кто-то вроде ангела, которого мне послали, чтобы он добрыми словами облегчил мне уход. Вот до чего можно додуматься, когда ты один как перст, когда все твои привычные представления, нажитые жизненным опытом, работой, размышлениями, вдруг рассыпались перед неотвратимой явью конца.
Габриэль — ангел... проводник. Он не мог не улыбнуться очередной насмешке судьбы.
Он взял Жозефа за руку и ощутил слабое биение его жизни. Болезнь одолела тело, но остаток жизненной энергии еще светился в глазах.
— Я был бы рад познакомиться с вами пораньше, — прошептал Жозеф, растроганный дружеским жестом Габриэля. — Мне кажется, мы бы многому друг друга научили.
— Вы бы меня научили, без всякого сомнения. А я? Чем я мог бы быть вам полезен? — пожал плечами Габриэль.
— Возможностью поделиться, — улыбнулся старик. — Раньше я всегда считал, что желание поделиться продиктовано самовлюбленностью. С какой радости считать свой опыт ценностью, которую нужно передавать? Чему такому особенному ты научился? Тем более что твои познания и умения хороши в первую очередь для тебя. Каждый человек в особицу, и нечего лезть со своим к другим. Но с тех пор как я болею, я о многом начал думать иначе. По-другому стал смотреть на вещи. Невозможная гордыня — считать себя особенным. Верить, что распоряжаешься своей жизнью, — тоже большая ошибка. Воображать, что жизнь начинается и кончается тобой, — тут уж и не знаю...
