Редкопейринги

Не любовь

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Том Риддл

Хуже сломанной палочки может быть только сломанный хроноворот. Трещина на циферблате совсем небольшая — её сразу и не заметишь, если не знать, куда смотреть. Я очень редко его достаю: воспоминания до сих причиняют боль. Впрочем, это всё, что у меня осталось.
Воспоминания да навязчивое внимание Риддла, который отчего-то решил, что из нас получится замечательная пара.
Я больше не пытаюсь его переубедить. Бесполезно. Просто стараюсь не замечать, но это так же трудно, как не увидеть летящий в лицо бладжер.
— Грейнджер.
— Риддл.
Вот и весь разговор. Остаются только взгляды, навязчивые и липкие, да шёпот в темноте. Мы оба старосты. Он — Слизерина, я — Рейвенкло.
Я не могу терпеть его за лицемерие и жестокость, порой доходящую до абсурда, он ненавидит меня за честность и принципиальность.
С третьего курса ничего не меняется.
День проходит, наступает вечер, до отбоя каких-то полчаса. Я стою на восьмом этаже и пытаюсь представить нашу гостиную в башне Гриффиндора: красные шторы, потрескивающее пламя в камине, уютно свернувшегося Живоглота в кресле, Гарри и Рона, играющих в шахматы — я так скучаю по ним! — но понимаю, что их-то в Выручай-комнате не будет. Дверь медленно появляется в стене. Я толкаю её и вхожу внутрь.
Риддл ждёт меня. Смотрит пристально и усмехается. В нём всё слишком: слишком смазливое лицо, слишком много самоуверенности, слишком много хитрости. Каждый раз, когда я его вижу, мне хочется наложить на него проклятие. Что хочется ему, я и так знаю.
Подчинения. Признания. Преклонения.
Он болен, но и я не здорова.
Риддл протягивает руку, я сжимаю её. Он выдыхает, словно опасался, что я оттолкну и уйду. У меня часто появляется такое желание, но мне кажется, что стоит поддаться ему — и всё потеряет смысл.
Что пока Риддл держит меня за руку, то всё ещё остаётся человеком.
Это глупо, самонадеянно, абсурдно, но всё же я верю в это.
Верю с третьего курса, когда перенеслась во времени больше, чем на полсотни лет, когда Риддл не позволил меня заколдовать своим однокурсникам, когда рассказал, за что ненавидит магглов.
Порой мне кажется, что эта вера меня погубит, порой — что сможет спасти.
— Спасибо.
Не знаю, за что он благодарит меня, но отвечаю:
— Всегда пожалуйста.
Улыбаюсь почти искренне, делаю шаг навстречу и оказываюсь в кольце сильных рук. Между нами нет любви, лишь ненависть да желание доказать друг другу свою правоту. 
Мне хочется произнести его имя, но слово застревает в горле, царапает колючками и превращается в ненавистное «Волдеморт». Я зажмуриваюсь, утыкаюсь лицом в его мантию и вдыхаю запах, приятный, пряный, и на мгновенье позволяю себе забыть о том, кто мы.
Он не забывает. Заставляет посмотреть на себя, прикасается губами к моему лбу, словно знает, о чём я думаю, и прощает за это.
Между нами нет любви, но он никогда не отпустить меня, а я не смогу уйти.
Он это знает, я это знаю, но нам всё равно.