Цикл КПФ. Сосед

2. Такие разные головы

Однажды мелкий извращенец привычно разделся и расхаживал голым по дому. Ему минуло уже ......надцать, в паху начинали пробиваться отдельные жёсткие и длинные тёмные волоски, а на подбородке и кадыке появился светлый пушок, который можно было пока не брить. Он трогал себя за лобок, дёргал за эти волоски почти в недоумении. Похоже, ему не нравилась мысль, что это такое гладкое и красивое место начнёт зарастать.

— Говно, — глубокомысленно высказался парень и ещё раз дёрнул за два волоска в тщетной попытке вырвать с корнем.

Мужчина, в точности знавший, когда родителей, работавших на фармацевтическом заводе, нет (они попадали по субботам, и иногда по вторникам и четвергам, в одну двенадцатичасовую смену), легонько постучался в дверь — привычную соседскую двойную дверь напротив.

Мальчик быстро открыл и сразу прыгнул ему на шею, обвивая худыми, немного неуклюжими ногами. Мужчина не спеша зашёл в квартиру и прошёл в его комнату – «детскую», как её наивно называли родители. Застыл посреди комнаты с мальчиком на весу и задал свой единственный, не менявшийся из визита в визит вопрос:

— Чего ты хочешь сегодня?

Обычно под этой фразой подразумевались снэки, фрукты и сладости: мужчина был богат и мог позволить себе круглый год довольно редкие деликатесы. Услышав ответ, он ненадолго отлучался домой и возвращался с пакетом орехов макадамия или калифорнийскими фисташками, очищенными и поджаренными в кленовом сиропе – вкуснятина, которую пробовал далеко не каждый.

Но в этот раз мальчик голодно сглотнул и шепнул ему на ухо что-то из ряда вон выходящее.

Мужчина вздрогнул и ссадил его на компьютерный стул с колёсиками.

— Нет. Я не для этого сюда прихожу, малыш. Сексом с тобой займётся сверстница... или сверстник. Я слишком стар.

— Дык мне никто не нужен! — вспыхнул подросток и ринулся к нему, снова напрыгивая и обхватывая руками и ногами. – Мои одноклассницы – шлюхи тупые, а пацанам я в жизни не признаюсь, что регулярно мацаю себя и мечтаю, чтоб мне в шоколадную дырку что-нибудь затолкали. Говномесов на районе нет, точно тебе говорю.

Мужчину передёрнуло. К речи мальчишки он за год (или два?) так и не привык.

Мелкий между тем продолжал наседать, толкая гостя к своей кровати, упираясь здорово выросшими кулачками в стену и заставляя мужчину лечь поперёк. Ну хотя бы для начала – поперёк. Насел сверху, не то просительно, не то требовательно.

— Давай поебёмся, — снова горячо выдохнул он, но уже громко и чётко, не на ухо. — Я только тебя хочу, ночью иногда проснусь, о тебе подумаю — и сразу же стоит. Замацал весь хуй уже, терзал и душил, и пачку салфеток с кухни спиздил, и все уже измарал. И мне всё мало. Я не дрочки хочу, я тебя-я-я-я хочу. Выеби меня в попец, ну? Чего тебе стоит? Так, чтоб колом всё торчало и болело, чтоб мне там в какую-то точку током ебашило, я что-то читал про это дело, не всё понял, но главное расчехлил. Выеби, ну!

— Не хочу, — неожиданно ответил мужчина и холодно глянул парню в широко распахнутые серо-голубые глаза. — Если трахну — больше не приду.

— Да почему?! Я что, заразный? Или ты? Ты спидозный?!

— Диван тебя побери, да нет же! Мне интересно проводить с тобой тут время ровно до тех пор, пока ты не испорчен! Понял теперь или нет? Попользованным ты прекратишь для меня своё существование, не тупи.

— Нет, не въехал, ну. Объясни! Нормальными словами растолкуй.

— Если трахну, — медленно начал мужчина ещё раз, схватившись за край тёмно-вишнёвого галстука, — ты узнаешь, каково это. Ну, с членом в жопе. Как это, скакать на чьём-то распухшем хозяйстве и кончать от того, что в жопе — хорошо и приятно делается. Чистеньким больше не будешь. Таким, которого трогать и целовать хочется. Так понятнее?

— Э-э?.. — парень поднял бровь. — Но это ж твой хуец будет! И я помоюсь перед делом, клизму хоть сейчас поставлю, от говна там протереть всё.

— Кретин... — мужчина ударил себя ребром ладони в лоб раздражённо и устало. — Я о другой чистоте, душевной. О невинности твоей полной.

— А в церкви у батюшки меня отмолить нельзя, что ли, будет?

— Да иди ты к ебени матери, болван недоделанный! — и мужчина, побелев как простыня, бросился вон из чужой квартиры.