В.Богомолов-Иван

Глава 1

В ту ночь я собирался перед рассветом проверить боевое охранение и,
приказав разбудить меня в четыре ноль-ноль, в девятом часу улегся спать.
Меня разбудили раньше: стрелки на светящемся циферблате показывали без
пяти час.
- Товарищ старший лейтенант... а товарищ старший лейтенант... разрешите
обратиться... - Меня с силой трясли за плечо. При свете трофейной плошки,
мерцавшей на столе, я разглядел ефрейтора Васильева из взвода, находившегося
в боевом охранении. - Тут задержали одного... Младший лейтенант приказал
доставить к вам...
- Зажгите лампу! - скомандовал я, мысленно выругавшись: могли бы
разобраться и без меня.
Васильев зажег сплющенную сверху гильзу и, повернувшись ко мне,
доложил:
- Ползал в воде возле берега. Зачем - не говорит, требует доставить в
штаб. На вопросы не отвечает: говорить, мол, буду только с командиром. Вроде
ослаб, а может, прикидывается. Младший лейтенант приказал...
Я, привстав, выпростал ноги из-под одеяла и, протирая глаза, уселся на
нарах. Васильев, ражий детина, стоял передо мной, роняя капли воды с темной,
намокшей плащ-палатки.
Гильза разгорелась, осветив просторную землянку, - у самых дверей я
увидел худенького мальчишку лет одиннадцати, всего посиневшего от холода и
дрожавшего; на нем были мокрые, прилипшие к телу рубашка и штаны; маленькие
босые ноги по щиколотку были в грязи; при виде его дрожь пробрала меня.
- Иди стань к печке! - велел я ему. - Кто ты такой? Он подошел,
рассматривая меня настороженно-сосредоточенным взглядом больших, необычно
широко расставленных глаз. Лицо у него было скуластое; темновато-серое от
въевшейся в кожу грязи. Мокрые неопределенного цвета волосы висели клочьями.
В его взгляде, в выражении измученного, с плотно сжатыми, посиневшими губами
лица чувствовалось какое-то внутреннее напряжение и, как мне показалось,
недоверие и неприязнь.
- Кто ты такой? - повторил я.
- Пусть он выйдет, - клацая зубами, слабым голосом сказал мальчишка,
указывая взглядом на Васильева.
- Подложите дров и ожидайте наверху! - приказал я Васильеву.
Шумно вздохнув, он, не торопясь, чтобы затянуть пребывание в теплой
землянке, поправил головешки, набил печку короткими поленьями и так же не
торопясь вышел. Я тем временем натянул сапоги и выжидающе посмотрел на
мальчишку.
- Ну, что же молчишь? Откуда ты?
- Я Бондарев, - произнес он тихо с такой интонацией, будто эта фамилия
могла мне что-нибудь сказать или же вообще все объясняла. - Сейчас же
сообщите в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь.
- Ишь ты! - Я не мог сдержать улыбки. - Ну а дальше?
- Дальше вас не касается. Они сделают сами.
- Кто это «они»? В какой штаб сообщить и кто такой пятьдесят
первый?
- В штаб армии.
- А кто это пятьдесят первый? Он молчал.
- Штаб какой армии тебе нужен?
- Полевая почта вэ-че сорок девять пятьсот пятьдесят...
Он без ошибки назвал номер полевой почты штаба нашей армии. Перестав
улыбаться, я смотрел на него удивленно и старался все осмыслить.
Грязная рубашонка до бедер и узкие короткие порты на нем были
старенькие, холщовые, как я определил, деревенского пошива и чуть ли не
домотканые; говорил же он правильно, заметно акая, как говорят в основном
москвичи и белорусы; судя по говору, он был уроженцем города.
Он стоял передо мной, поглядывая исподлобья настороженно и отчужденно,
тихо шмыгая носом, и весь дрожал.
- Сними с себя все и разотрись. Живо! - приказал я, протягивая ему
вафельное не первой свежести полотенце.
Он стянул рубашку, обнажив худенькое, с проступающими ребрами тельце,
темное от грязи, и нерешительно посмотрел на полотенце.
- Бери, бери! Оно грязное.
Он принялся растирать грудь, спину, руки.
- И штаны снимай! - скомандовал я. - Ты что, стесняешься?
Он так же молча, повозившись с набухшим узлом, не без труда развязал
тесьму, заменявшую ему ремень, и скинул портки. Он был совсем еще ребенок,
узкоплечий, с тонкими ногами и руками, на вид не более десяти-одиннадцати
лет, хотя по лицу, угрюмому, не по-детски сосредоточенному, с морщинками на
выпуклом лбу, ему можно было дать, пожалуй, и все тринадцать. Ухватив
рубашку и портки, он отбросил их в угол к дверям.
- А сушить кто будет - дядя? - поинтересовался я.
- Мне все привезут.
- Вот как! - усомнился я. - А где же твоя одежда?
Он промолчал. Я собрался было еще спросить, где его документы, но
вовремя сообразил, что он слишком мал, чтобы иметь их.
Я достал из-под нар старый ватник ординарца, находившегося в
медсанбате. Мальчишка стоял возле печки спиной ко мне - меж торчавшими
острыми лопатками чернела большая, величиной с пятиалтынный, родинка.
Повыше, над правой лопаткой, багровым рубцом выделялся шрам, как я
определил, от пулевого ранения.
- Что это у тебя?
Он взглянул на меня через плечо, но ничего не сказал.
- Я тебя спрашиваю, что это у тебя на спине? - повысив голос, спросил
я, протягивая ему ватник.
- Это вас не касается. И не смейте кричать! - ответил он с неприязнью,
зверовато сверкнув зелеными, как у кошки, глазами, однако ватник взял. -
Ваше дело доложить, что я здесь. Остальное вас не касается.
- Ты меня не учи! - раздражаясь, прикрикнул я на него. - Ты не
соображаешь, где находишься и как себя вести. Твоя фамилия мне ничего не
говорит. Пока ты не объяснишь, кто ты, и откуда, и зачем попал к реке, я и
пальцем не пошевелю.
- Вы будете отвечать! - с явной угрозой заявил он.
- Ты меня не пугай - ты еще мал! Играть со мной в молчанку тебе не
удастся! Говори толком: откуда ты?
Он закутался в доходивший ему почти до щиколоток ватник и молчал,
отвернув лицо в сторону.
- Ты просидишь здесь сутки, трое, пятеро, но, пока не скажешь, кто ты и
откуда, я никуда о тебе сообщать не буду! - объявил я решительно.
Взглянув на меня холодно и отчужденно, он отвернулся и молчал.
- Ты будешь говорить?
- Вы должны сейчас же доложить в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь
здесь, - упрямо повторил он.
- Я тебе ничего не должен, - сказал я раздраженно. - И пока ты не
объяснишь, кто ты и откуда, я ничего делать не буду. Заруби это себе на
носу!.. Кто это пятьдесят первый?
Он молчал, сбычась, сосредоточенно.
- Откуда ты?.. - с трудом сдерживаясь, спросил я. - Говори же, если
хочешь, чтобы я о тебе доложил!
После продолжительной паузы - напряженного раздумья - он выдавил сквозь
зубы:
- С того берега.
- С того берега? - Я не поверил. - А как же попал сюда? Чем ты можешь
доказать, что ты с того берега?
- Я не буду доказывать. Я больше ничего не скажу. Вы не смеете меня
допрашивать - вы будете отвечать! И по телефону ничего не говорите. О том,
что я с того берега, знает только пятьдесят первый. Вы должны сейчас же
сообщить ему: Бондарев у меня. И все! За мной приедут! - убежденно выкрикнул
он.
- Может, ты все-таки объяснишь, кто ты такой, что *за тобой будут
приезжать?
Он молчал.
Я некоторое время разглядывал его и размышлял. Его фамилия мне ровно
ничего не говорила, но, быть может, в штабе армии о нем знали? - за войну я
привык ничему не удивляться.
Вид у него был жалкий, измученный, однако держался он независимо,
говорил же со мной уверенно и даже властно: он не просил, а требовал.
Угрюмый, не по-детски сосредоточенный и настороженный, он производил весьма
странное впечатление; его утверждение, будто он с того берега, казалось мне
явной ложью.
Понятно, я не собирался сообщать о нем непосредственно в штаб армии, но
доложить в полк было моей обязанностью. Я подумал, что они заберут его к
себе и сами уяснят, что к чему; а я еще сосну часика два и отправлюсь
проверять охранение.
Я покрутил ручку телефона и, взяв трубку, вызвал штаб полка.
- Третий слушает. - Я услышал голос начальника штаба капитана Маслова.
- Товарищ капитан, восьмой докладывает! У меня здесь Бондарев.
Бон-да-рев! Он требует, чтобы о нем было доложено «Волге»...
- Бондарев?.. - переспросил Маслов удивленно. - Какой Бондарев? Майор
из оперативного, поверяющий, что ли? Откуда он к тебе свалился? - засыпал
вопросами Маслов, как я почувствовал, обеспокоенный.
- Да нет, какой там поверяющий! Я сам не знаю, кто он: он не говорит.
Требует, чтобы я доложил в «Волгу» пятьдесят первому, что он
находится у меня.
- А кто это пятьдесят первый?
- Я думал, вы знаете.
- Мы не имеем позывных «Волги». Только дивизионные. А кто он
по должности, Бондарев, в каком звании?
- Звания у него нет, - невольно улыбаясь, сказал я. - Это мальчик...
понимаете, мальчик лет двенадцати...
- Ты что, смеешься?.. Ты над кем развлекаешься?! - заорал в трубку
Маслов. - Цирк устраивать?! Я тебе покажу мальчика! Я майору доложу! Ты что,
выпил или делать тебе нечего? Я тебе...
- Товарищ капитан! - закричал я, ошарашенный таким оборотом дела. -
Товарищ капитан, честное слово, это мальчик! Я думал, вы о нем знаете...
- Не знаю и знать не желаю! - кричал Маслов запальчиво. - И ты ко мне с
пустяками не лезь! Я тебе не мальчишка! У меня от работы уши пухнут, а ты...
- Так я думал...
- А ты не думай!
- Слушаюсь!.. Товарищ капитан, но что же с ним делать, с мальчишкой?
- Что делать?.. А как он к тебе попал?
- Задержан на берегу охранением.
- А на берег как он попал?
- Как я понял... - Я на мгновение замялся. - Говорит, что с той
стороны.
- «Говорит», - передразнил Маслов. - На ковре-самолете? Он
тебе плетет, а ты и развесил уши. Приставь к нему часового! - приказал он. -
И если не можешь сам разобраться, передай Зотову. Это их функции - пусть
занимается...
- Вы ему скажите: если он будет орать и не доложит сейчас же пятьдесят
первому, - вдруг решительно и громко произнес мальчик, - он будет
отвечать!..
Но Маслов уже положил трубку. И я бросил свою к аппарату,
раздосадованный на мальчишку и еще больше на Маслова.
Дело в том, что я лишь временно исполнял обязанности командира
батальона, и все знали, что я «временный». К тому же мне был всего
двадцать один год, и, естественно, ко мне относились иначе, чем к другим
комбатам. Если командир полка и его заместители старались ничем это не
выказывать, то Маслов - кстати, самый молодой из моих полковых начальников -
не скрывал, что считает меня мальчишкой, и обращался со мной соответственно,
хотя я воевал с первых месяцев войны, имел ранения и награды.
Разговаривать таким тоном с командиром первого или третьего батальона
Маслов, понятно, не осмелился бы. А со мной... Не выслушав и не разобравшись
толком, раскричаться... Я был уверен, что Маслов не прав. Тем не менее
мальчишке я сказал не без злорадства:
- Ты просил, чтобы я доложил о тебе, - я доложил! Приказано посадить
тебя в землянку, - приврал я, - и приставить охрану. Доволен?
- Я сказал вам доложить в штаб армии пятьдесят первому, а вы куда
звонили?
- Ты «сказал»!.. Я не могу сам обращаться в штаб армии.
- Давайте я позвоню. - Мгновенно выпростав руку из-под ватника, он
ухватил телефонную трубку.
- Не смей!.. Кому ты будешь звонить? Кого ты знаешь в штабе армии?
Он помолчал, не выпуская, однако, трубку из руки, и вымолвил угрюмо:
- Подполковника Грязнова.
Подполковник Грязное был начальником разведотдела армии; я знал его не
только понаслышке, но и лично.
- Откуда ты его знаешь?
Молчание.
- Кого ты еще знаешь в штабе армии?
Опять молчание, быстрый взгляд исподлобья - и сквозь зубы:
- Капитана Холина.
Холин - офицер разведывательного отдела штабарма - также был мне
известен.
- Откуда ты их знаешь?
- Сейчас же сообщите Грязнову, что я здесь, - не ответив, потребовал
мальчишка, - или я сам позвоню!
Отобрав у него трубку, я размышлял еще с полминуты, решившись, крутанул
ручку, и меня снова соединили с Масловым.
- Восьмой беспокоит. Товарищ капитан, прошу меня выслушать, - твердо
заявил я, стараясь подавить волнение. - Я опять по поводу Бондарева. Он
знает подполковника Грязнова и капитана Холина.
- Откуда он их знает? - спросил Маслов устало.
- Он не говорит. Я считаю нужным доложить о нем подполковнику Грязнову.
- Если считаешь, что нужно, докладывай, - с каким-то безразличием
сказал Маслов. - Ты вообще считаешь возможным лезть к начальству со всякой
ерундой. Лично я не вижу оснований беспокоить командование, тем более ночью.
Несолидно!
- Так разрешите мне позвонить?
- Я тебе ничего не разрешаю, и ты меня не впутывай... А впрочем, можешь
позвонить Дунаеву. Я с ним только что разговаривал, он не спит.
Я соединился с майором Дунаевым, начальником разведки дивизии, и
сообщил, что у меня находится Бондарев и что он требует, чтобы о нем было
немедленно доложено подполковнику Грязнову...
- Ясно, - прервал меня Дунаев. - Ожидайте. Я доложу.
Минуты через две резко и требовательно зазуммерил телефон.
- Восьмой? Говорите с «Волгой», - сказал телефонист.
- Гальцев?.. Здорово, Гальцев! - Я узнал низкий, грубоватый голос
подполковника Грязнова; я не мог его не узнать: Грязное до лета был
начальником разведки нашей дивизии, я же в то время был офицером связи и
сталкивался с ним постоянно. - Бондарев у тебя?
- Здесь, товарищ подполковник!
- Молодец! - Я не понял сразу, к кому относилась эта похвала: ко мне
или к мальчишке. - Слушай внимательно! Выгони всех из землянки, чтобы его не

видели и не приставали. Никаких расспросов и о нем - никаких разговоров!
Вник?.. От меня передай ему привет. Холин выезжает за ним, думаю, часа через
три будет у тебя. А пока создай все условия! Обращайся поделикатней, учти:
он парень с норовом. Прежде всего дай ему бумаги и чернила или карандаш. Что
он напишет - в пакет и сейчас же с надежным человеком отправь в штаб полка.
Я дам команду, они немедля доставят мне. Создашь ему все условия и не лезь с
разговорами. Дай горячей воды помыться, накорми, и пусть спит. Это наш
парень. Вник?
- Так точно! - ответил я, хотя мне многое было неясно.