В.Богомолов-Иван

Глава 3

Для этого ими привезена малая надувная лодка «штурмовка»,
однако Катасонов уговаривает Холина взять плоскодонку у меня в батальоне.
«Клевые тузики!» - шепчет он.
Вот черти - пронюхали! В батальоне пять рыбачьих плоскодонок - мы их
возим с собой уже третий месяц. Причем, чтобы их не забрали в другие
батальоны, где всего по одной лодке, я приказал маскировать их тщательно, на
марше прятать под сено и в отчетности об имеющихся подсобных переправочных
средствах указываю всего две лодки, а не пять.
Мальчик грызет леденцы и смотрит журналы. К разговору Холина и
Катасонова он не прислушивается.
Просмотрев журналы, он откладывает один, где напечатан рассказ о
разведчиках, и говорит мне:
- Вот это я прочту. Слушай, а патефона у тебя нет?
- Есть, но сломана пружина.
- Бедненько живешь, - замечает он и вдруг спрашивает: - А ушами ты
можешь двигать?
- Ушами?.. Нет, не могу, - улыбаюсь я. - А что?
- А Холин может! - не без торжества сообщает он и оборачивается: -
Холин, ну-ка покажи - ушами!
- Всегда - пожалуйста! - Холин с готовностью подскакивает и, став перед
нами, шевелит ушными раковинами; лицо его при этом остается совершенно
неподвижным.
Мальчик, довольный, торжествующе смотрит на меня.
- Можешь не огорчаться, - говорит мне Холин, - ушами двигать я тебя
научу. Это успеется. А сейчас идем, покажешь нам лодки.
- А вы меня с собой возьмете? - неожиданно для самого себя спрашиваю я.
- Куда с собой?
- На тот берег.
- Видали, - кивает на меня Холин, - охотничек! А зачем тебе на тот
берег?.. - И, смерив меня взглядом, словно оценивая, он спрашивает: - Ты
плавать-то хоть умеешь?
- Как-нибудь! И гребу и плаваю.
- А плаваешь как - сверху вниз? по вертикали? - с самым серьезным видом
интересуется Холин.
- Да уж, думаю, во всяком случае, не хуже тебя!
- Конкретнее. Днепр переплывешь?
- Раз пять, - говорю я. И это правда, если учесть, что я имею в виду
плавание налегке в летнее время. - Свободно раз пять, туда и обратно!
- Силе-ен мужик! - неожиданно хохочет Холин, и они втроем смеются.
Вернее, смеются Холин и мальчик, а Катасонов застенчиво улыбается.
Вдруг, сделавшись серьезным, Холин спрашивает:
- А ружьишком ты не балуешься?
- Иди ты!.. - раздражаюсь я, знакомый с подвохом подобного вопроса.
- Вот видите, - указывает на меня Холин, - завелся с пол-оборота!
Никакой выдержки. Нервишки-то явно тряпичные, а просится на тот берег. Нет,
парень, с тобой лучше не связываться!
- Тогда я лодку не дам.
- Ну, лодку-то мы и сами возьмем - что у нас, рук нет? А случ-чего
позвоню комдиву, так ты ее на своем горбу к реке припрешь!
- Да будет вам, - вступается мальчик примиряюще. - Он и так даст. Ведь
дашь? - заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
- Да уж придется, - натянуто улыбаясь, говорю я.
- Так идем посмотрим! - берет меня за рукав Холин. - А ты здесь побудь,
- говорит он мальчику. - Только не возись, а отдыхай.
Катасонов, поставив на табурет фанерный чемоданчик, открывает его - там
различные инструменты, банки с чем-то, тряпки, пакля, бинты. Перед тем как
надеть ватник, я пристегиваю к ремню финку с наборной рукоятью.
- Ух и нож! - восхищенно восклицает мальчик, и глаза у него загораются.
- Покажи!
Я протягиваю ему нож; повертев его в руках, он просит:
- Слушай, отдай его мне!
- Я бы тебе отдал, но понимаешь... это подарок.
Я его не обманываю. Этот нож - подарок и память о моем лучшем друге
Котьке Холодове. С третьего класса мы сидели с Котькой на одной парте,
вместе ушли в армию, вместе были в училище и воевали в одной дивизии, а
позже в одном полку.
...На рассвете того сентябрьского дня я находился в окопе на берегу
Десны. Я видел, как Котька со своей ротой - первым в нашей дивизии - начал
переправляться на правый берег. Связанные из бревен, жердей и бочек плотики
миновали уже середину реки, когда немцы обрушились на переправу огнем
артиллерии и минометов. И тут же белый фонтан воды взлетел над Котькиным
плотиком... Что было там дальше, я не видел - трубка в руке телефониста
прохрипела: «Гальцев, вперед!..» И я, а за мной вся рота - сто с
лишним человек, - прыгнув через бруствер, бросились к воде, к точно таким же
плотикам... Через полчаса мы уже вели рукопашный бой на правом берегу...
Я еще не решил, что сделаю с финкой: оставлю ее себе или же, вернувшись
после войны в Москву, приду в тихий переулочек на Арбате и отдам нож
Котькиным старикам, как последнюю память о сыне...
- Я тебе другой подарю, - обещаю я мальчику.
- Нет, я хочу этот! - говорит он капризно и заглядывает мне в глаза. -
Отдай его мне!
- Не жлобься, Галыдев, - бросает со стороны Холин неодобрительно. Он
стоит одетый, ожидая меня и Катасонова. - Не будь крохобором!
- Я тебе другой подарю. Точно такой! - убеждаю я мальчика.
- Будет у тебя такой нож, - обещает ему Катасонов, осмотрев финку. - Я
достану.
- Да я сделаю, честное слово! - заверяю я. - А это подарок, понимаешь -
память!
- Ладно уж, - соглашается наконец мальчик обидчивым голосом. - А сейчас
оставь его - поиграться...
- Оставь нож и идем, - торопит меня Холин.
- И чего мне с вами идти? Какая радость? - застегивая ватник, вслух
рассуждаю я. - Брать вы меня с собой не берете, а где лодки, и без меня
знаете.
- Идем, идем, - подталкивает меня Холин. - Я тебя возьму, - обещает он.
- Только не сегодня.
Мы выходим втроем и подлеском направляемся к правому флангу. Моросит
мелкий, холодный дождь. Темно, небо затянуто сплошь - ни звездочки, ни
просвета.
Катасонов скользит впереди с чемоданом, ступая без шума и так уверенно,
точно он каждую ночь ходит этой тропой. Я снова спрашиваю Холина о мальчике
и узнаю, что маленький Бондарев из Гомеля, но перед войной жил с родителями
на заставе где-то в Прибалтике. Его отец, пограничник, погиб в первый же
день войны. Сестренка полутора лет была убита на руках у мальчика во время
отступления.
- Ему столько довелось пережить, что нам и не снилось, - шепчет Холин.
- Он и в партизанах был, и в Тростянце - в лагере смерти... У него на уме
одно: мстить до последнего! Как рассказывает про лагерь или вспомнит отца,
сестренку - трясется весь. Я никогда не думал, что ребенок может так
ненавидеть...
Холин на мгновение умолкает, затем продолжает еле слышным шепотом:
- Мы тут два дня бились - уговаривали его поехать в суворовское
училище. Командующий сам убеждал его: и по-хорошему и грозился. А в конце
концов разрешил сходить с условием: последний раз! Видишь ли, не посылать
его - это тоже боком может выйти. Когда он впервые пришел к нам, мы решили:
не посылать! Так он сам ушел. А при возвращении наши же - из охранения в
полку у Шилина - обстреляли его. Ранили в плечо, и винить некого: ночь была
темная, а никто ничего не знал!.. Видишь ли, то, что он делает, и взрослым
редко удается. Он один дает больше, чем ваша разведрота. Они лазят в боевых
порядках немцев не далее войскового тыла{3}. А проникнуть и легализироваться
в оперативном тылу противника и находиться там, допустим, пять - десять дней
разведгруппа не может. И отдельному разведчику это редко удается. Дело в
том, что взрослый в любом обличье вызывает подозрение. А подросток,
бездомный побирушка - быть может, лучшая маска для разведки в оперативном
тылу... Если б ты знал его поближе - о таком мальчишке можно только
мечтать!.. Уже решено, если после войны не отыщется мать, Катасоныч или
подполковник усыновят его...
- Почему они, а не ты?
- Я бы взял, - шепчет Холин, вздыхая, - да подполковник против.
Говорит, что меня самого еще надо воспитывать! - усмехаясь, признается он.
Я мысленно соглашаюсь с подполковником: Холин грубоват, а порой
развязен и циничен. Правда, при мальчике он сдерживается, мне даже кажется,
что он побаивается Ивана.
Метрах в ста пятидесяти до берега мы сворачиваем в кустарник, где,
заваленные ельником, хранятся плоскодонки. По моему приказанию их держат
наготове и через день поливают водой, чтобы не рассыхались.
Присвечивая фонариками, Холин и Катасонов осматривают лодки, щупают и
простукивают днища и борта. Затем переворачивают каждую, усаживаются и,
вставив весла в уключины, «гребут». Наконец выбирают одну,
небольшую, с широкой кормой, на трех-четырех человек, не более.
- Вериги эти ни к чему. - Холин берется за цепь и, как хозяин, начинает
выкручивать кольцо. - Остальное сделаем на берегу. Сперва опробуем на
воде...
Мы поднимаем лодку - Холин за нос, мы с Катасоновым за корму - и делаем
с ней несколько шагов, продираясь меж кустами.
- А ну вас к маме! - вдруг тихо ругается Холин. - Подайте!..
Мы «подаем» - он взваливает лодку плоским днищем себе на
спину, вытянутыми над головой руками ухватывается с двух сторон за края
бортов и, чуть пригнувшись, широко ступая, идет следом за Катасоновым к
реке.
У берега я обгоняю их - предупредить пост охранения, по-видимому, для
этого я и был им нужен.
Холин со своей ношей медленно сходит к воде и останавливается. Мы
втроем осторожно, чтобы не нашуметь, опускаем лодку на воду.
- Садитесь!
Мы усаживаемся. Холин, оттолкнувшись, вскакивает на корму - лодка
скользит от берега. Катасонов, двигая веслами - одним гребя, другим табаня,
- разворачивает ее то вправо, то влево. Затем он и Холин, словно задавшись
целью перевернуть лодку, наваливаются попеременно то на левый, то на правый
борт, так что того и гляди зальется вода, потом, став на четвереньки,
ощупывая, гладят ладонями борта и днище.
- Клевый тузик! - одобрительно шепчет Катасонов.
- Пойдет, - соглашается Холин. - Он, оказывается, действительно спец
лодки воровать, дрянных не берет! Покайся, Гальцев, скольких хозяев ты
обездолил?..
С правого берега то и дело, отрывистые и гулкие над водой стучат
пулеметные очереди.
- Садят в божий свет, как в копеечку, - шепелявя, усмехается Катасонов.
- Расчетливы вроде и прижимисты, а посмотришь - сама бесхозяйственность! Ну
что толку палить вслепую?.. Товарищ капитан, может, потом под утро ребят
вытащим, - нерешительно предлагает он Холину.
- Не сегодня. Только не сегодня... Катасонов легко подгребает.
Подчалив, мы вылезаем на берег.
- Что ж, забинтуем уключины, забьем гнезда солидолом, и все дела! -
довольно шепчет Холин и поворачивается ко мне:
- Кто у тебя здесь в окопе?
- Бойцы, двое.
- - Оставь одного. Надежного и чтоб молчать умел! Вник? Я заскочу к
нему покурить - проверю!.. Командиpa взвода охранения предупреди: после
двадцати двух ноль-ноль разведгруппа, возможно, так и скажи ему: возможно! -
подчеркивает Холин, - пойдет на ту сторону. К этому времени чтобы все посты
были предупреждены. А сам он пусть находится в ближнем большом окопе, где
пулемет. - Холин указывает рукой вниз по течению. - Если при возвращении нас
обстреляют, я ему голову сверну!.. Кто пойдет, как и зачем, - об этом ни
слова! Учти: об Иване знаешь только ты! Подписки я от тебя брать не буду, но
если сболтнешь, я тебе...
- Что ты пугаешь? - шепчу я возмущенно. - Что я, маленький, что ли?
- Я тоже так думаю. Да ты не обижайся. - Он похлопывает меня по плечу.
- Я же должен тебя предупредить... А теперь действуй!..
Катасонов уже возится с уключинами. Холин, подойдя к лодке, тоже
берется за дело. Постояв с минуту, я иду вдоль берега.
Командир взвода охранения встречается мне неподалеку - он обходит
окопы, проверяя посты. Я инструктирую его, как сказал Холин, и отправляюсь в
штаб батальона. Сделав кое-какие распоряжения и подписав документы, я
возвращаюсь к себе в землянку.
Мальчик один. Он весь красный, разгорячен и возбужден. В руке у него
Котькин нож, на груди мой бинокль, лицо виноватое. В землянке беспорядок:
стол перевернут вверх ногами и накрыт сверху одеялом, ножки табурета торчат
из-под нар.
- Слушай, ты не сердись, - просит меня мальчик. - Я нечаянно, честное
слово, нечаянно...
Только тут я замечаю на вымытых утром добела досках пола большое
чернильное пятно.
- Ты не сердишься? - заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
- Да нет же, - отвечаю я, хотя беспорядок в землянке и пятно на полу
мне вовсе не по нутру. Я молча устанавливаю все на места, мальчик помогает
мне, он поглядывает на пятно и предлагает:
- Надо воды нагреть. И с мылом... Я ототру!
- Да ладно, без тебя как-нибудь...
Я проголодался и по телефону приказываю принести ужин на шестерых - я
не сомневаюсь, что Холин и Катасонов, повозившись с лодкой, проголодались не
менее меня.
Заметив журнал с рассказом о разведчиках, я спрашиваю мальчика:
- Ну как, прочел?
- Ага... Переживательно. Только по правде так не бывает. Их сразу
застукают. А им еще потом ордена навесили.
- А у тебя за что орден? - интересуюсь я.
- Это еще в партизанах.
- Ты и в партизанах был? - словно услышав впервые, удивляюсь я. - А
почему же ушел?
- Блокировали нас в лесу, ну, и меня самолетом на Большую землю. В
интернат. Только я оттуда скоро подорвал.
- Как подорвал?
- Сбежал. Тягостно там, прямо невтерпеж. Живешь - крупу переводишь. И
знай зубри: рыбы - позвоночные животные... Или значение травоядных в жизни
человека...
- Так это тоже нужно знать.
- Нужно. Только зачем мне это сейчас? К чему?.. Я почти месяц терпел.
Вот лежу ночью и думаю: зачем я здесь? Для чего?..