Шанс на новую жизнь

Глава 1

Примечание:
Уважаемые читатели,
Первая глава переписана. Точнее переписано вступление. На основной сюжет это не влияет абсолютно, но лучше перечитать.

С уважением,
группа авторов.

***

Наша история началась в середине июня, в городке Литтл-Уингинг недалеко от Лондона. Это был абсолютно обычный английский провинциальный городок, где большинство жителей знакомы друг с другом, ходят в гости, сплетничают у калитки... Даже домики практически у всех были одинаковыми. А если вы не знаете человека лично, то уж через соседку племянницы вашей соседки вас точно знают. И все всегда было «как у всех».

Вот и в доме номер 4 по Тисовой улице почтенная семейная пара тоже старалась поддерживать имидж «абсолютно нормальной семьи». Больше всего хозяйка дома ненавидела, когда что-то «ненормально». Если спросить у соседей, кто живет в этом небольшом двухэтажном коттедже с красивой ухоженной лужайкой, то они ответят: прекрасная семья Дурсль с добрым сердцем. А как может быть иначе, если вся улица знала, что миссис Дурсль взяла на воспитание сына своей младшей сестры! Это же такой благородный поступок. К тому же все в округ знали, что приемный ребенок из не благополучной семьи.

Но... очень часто не всё такое, каким кажется. Вы знаете, что такое айсберг? Вот и эта семья его напоминала. Как и положено, главой семьи был Вернон Дурсль. Крупный тучный мужчина, с короткой толстой шеей, красным лицом и огромными руками. Его жена — Петунья Дурсль, в девичестве Эванс, в противовес мужу была худой высокой блондинкой с вытянутым «лошадиным» лицом. И как всякая порядочная жена — негласный лидер семьи. Пока мистер Дурсль старался заключить как можно больше выгодных контрактов на продажу своих дрелей, его жена вела хозяйство и собирала местные сплетни. Это было не просто хобби женщины. Это была ее страсть! Она всегда прекрасно знала, у кого что произошло, кто с кем крутит роман, кто у кого от кого родился, в каком магазине, что новенькое появилось и по какой цене. Вечером вся эта информация вываливалась на голову уставшего супруга. А Вернон, нет-нет, да и использовал иногда в своей работе наблюдения супруги. На своей улице они считались респектабельной семьей. И практически каждый день кто-нибудь из соседских кумушек звал миссис Дурсль к себе на пятичасовой чай. Поговорить, посмотреть, посплетничать. Но главной страстью женщины был ее единственный, долгожданный сын — Дадли. Молодая семья долго готовилась к этому ответственному шагу. И когда простого маркетолога повысили до начальника отдела продаж, они решились на пополнение. Полтора года семья Дурсль жила спокойным привычным ритмом. Ребенок рос крепким, здоровым и обещал стать маминой радостью и папиной гордостью.

Однако всё изменилось промозглым ноябрьским утром, когда миссис Дурсль вышла на крыльцо поставить пустые банки для молочника и нашла младенца, завернутого в куцее детское одеяло, которым обычно прикрывают детей на прогулке в жаркий летний день, чтобы не продуло. Нежно-синий цвет говорил о том, что ребенок лежит тут давно, как минимум часов шесть. Стоило Петунье наклониться над ним, как он открыл свои зеленые глаза и тихо заплакал. Потом был тяжелый разговор с мужем. Непонятное давящая боль в голове, не менее неприятный разговор с полицией и органами опеки. Целых две недели беготни по всяким инстанциям, и в результате ребенка оставили у родной тети, выправив ему свидетельство о рождении на имя Гарри Джеймса Поттера, 31 июля 1980 года рождения. Вот только радости это законным опекунам не принесло.

Целых полгода к ним ходили представители различных проверяющих и следящих за жизнью сирот ведомств, строго наблюдающих, чтобы у приемного ребенка было все, и даже немного больше, чем у родного. Ведь, что покупать родному решают родители, а чем должен быть обеспечен приемный ребенок давно прописано во всяких кодексах, указах, постановлениях, методиках и прочей крайне важной и полезной чиновничьей литературе. Учитывая, что семья Дурсль рассчитывала только на одного ребенка, все это сильно било по семейному бюджету и нервам. Петунья, постоянно находящаяся с детьми и этими органами проверки, уже начала лезть на стену от безысходности. Ведь, если им что-то не понравиться, они заберут не только Гарри — чему все были бы откровенно рады — но и Дадли. А этого Петунья не могла допустить. Все изменилось в один момент, когда одним весенним днем к ним на чай зашла милая старушка мисс Фигг, жившая в доме напротив. Миссис Дурсль сама не заметила, как начала жаловаться на всякие проверки незнакомому человеку. Однако после этого разговора они сошли на нет. Сначала проверяющие приходили раз в две недели, потом раз в месяц, потом про них, наконец-то, забыли.

После этого жизнь черноволосого малыша с непонятным шрамом на лбу в виде молнии кардинально изменилась. Не стало больше игрушек, новой одежды, альбомов для рисования, своей комнаты. Теперь он жил в чулане под лестницей, дружил с пауком Руди, ел, что ему оставят родственники и много работал по дому. Сначала это были мелкие поручения тети: убрать игрушки за кузеном, выкинуть мусор из комнаты. Потом работа стала прибавляться. К моменту нашего рассказа Гарри уже полностью убирал весь двухэтажный дом — только на чердак его не пускали — мыл посуду, готовил завтраки и обед, выносил мусор, сам ходил в магазин за четыре квартала, следил за приусадебным участком, поливая и пропалывая цветы на клумбах, подравнивал дорожки, подстригал траву. А в выходные еще мыл дядину машину. Сначала он старался сделать все быстро и сказать тете, что справился, чтобы его похвалили за помощь. Но очень быстро понял, что это была его очередная ошибка. Хвалить его никто так и не стал, считая, что это самая мизерная возможность отблагодарить их за всю их заботу о нем. И, видя, что мальчик быстро со всем справляется, тетя начинала еще больше грузить его работой. А если он что-то ломал, бил, ронял, что-то спрашивал, просил рассказать или просто попадался не в том месте не в то время, его наказывали.

Самым частым наказанием было закрыть его в чулане без права выхода куда-либо на день или чуть больше. Если родственники считали, что он сильно провинился — например, разбил любимую Дадличкину чашку — то могли оставить и без еды, в лучшем случае со стаканом воды. Но хуже всего стало, когда вокруг Гарри стали происходить странные вещи. То кузена отшвырнет в сторону, когда он пытался «пошалить», то бишь стукнуть двоюродного брата и смыться, то волосы от растут, то на дереве окажется, хотя стоял на земле. Однажды тетя прибежала на звук бьющейся посуды и увидела белого от испуга племянника, сидящего на полу перед абсолютно целой её любимой тарелкой... В тот раз тетя, не дожидаясь дядю, выпорола его ремнем по спине и попе, куда попала, и заперла в чулане... Каждый раз, когда тетя замечала такие странности, она долго и со вкусом ругалась, обвиняя Гарри в «ненормальности, как и его придурошные родители» и запирала в чулане без еды и воды на несколько дней. А вечером... больше всего мальчик ненавидел это «вечером»! Потому что после ужина дядя Вернон узнавал о дневном происшествии, и к голодовке добавлялась порка. Тогда он в первый раз услышал, что он «ненормальный», «урод», «выродок», и что лучше бы он умер вместе с родителями, или лучше бы его сразу отдали в приют... С тех пор, стоит им или увидеть проявление чего-то непонятного или услышать от Дадли, что Гарри опять занимается «ненормальными вещами», как Гарри пороли и запирали в чулане без еды, со стаканом воды на весь день. И вот когда Дадли понял этот момент, для Гарри начался сущий Ад. Проще было перечислить дни, когда он не сидел в чулане, чем когда он был наказан.

В доме 4 по Тисовой улице утро началось с громкого мужского крика.

— Поттер! Урод малолетний! Ты, неблагодарная ошибка природы! Бегом иди сюда! Немедленно!

Маленький мальчик привычно подскочил на своей кровати, судорожно доставая из-под худой подушки старые, клееные переклеенные очки, тут же хватаясь за брюки и рубашку. Он прекрасно знал, что если не явится через минуту, то будет опять наказан. А этого очень не хотелось. Прошлое наказание закончилось только вчера, и он очень надеялся хотя бы на завтрак.

— Поттер! Я долго буду ждать?! Совсем обнаглел! Ты месяц не вылезешь из своей комнаты, если сейчас же не явишься!

Гарри, спотыкаясь об слишком длинные штанины, которые он не успел подвернуть, кинулся на кухню, спросонья думая, что не успел приготовить завтрак. Однако, ни тети, ни, тем более, дяди там не было. Он уже выбежал в коридор и решал, куда бежать в первую очередь: в спальню родственников или в гостиную, когда услышал тяжелые шаги сзади и почувствовал прилетевший подзатыльник. В этот раз дядя совсем не пытался удержать свою силу, и мальчик влетел в противоположенную стену. Еле удержавшись на ногах, он быстро обернулся. Схватив того за ухо, дядя потянул ребенка в гостиную.

— Поттер! Урод паршивый! Что это такое?! Я пришел в комнату, а ваза лежит на полу! Разбитая! Я уверен, что это ты сделал, неблагодарный! — зарычал Вернон на племянника, тыкая его лицом в осколки вазы, как нашкодившего щенка в лужу. — Как ты посмел разбить любимую вазу Петуньи?! Ты такой же бесполезный, ненормальный выродок, как твой папаша! — бросив мальчика на осколки, абсолютно не обращая внимания на раны на лице и руках того, выхватил ремень из брюк и отвесил еще несколько ударов по спине со всей своей мощи.

Гарри старался свернуться в комок, пряча лицо и руки — они и так болели, да и работу под дому никто не отменит... Оправдываться было бесполезно. Это он выучил за пять лет лучше азбуки. Только больше достанется. Хотя ему было очень интересно, почему дядя решил, что вазу разбил он, Гарри, когда он только что проснулся? Но... мальчик не был виноват только в том, что зимой идет снег... Да и то... не всегда...

Увидев, что племянник закрывает лицо, дядя еще больше рассвирепел. Схватив ребенка за ухо, он потащил мальчика к двери, попутно стегая ремнем, куда попадет.

— Ты! Тварь! Неблагодарная! Это! Уже! Не! В первый! Раз! Мне надоело! От тебя! Одни! Убытки! Ты! Не ценишь! Нашего! Хорошего! Отношения! К себе! Пошел! ВОН! Из! Моего! Дома! Чтобы! Я! Тебя! Больше! Никогда! Не! ВИДЕЛ!!! Урод ненормальный! — под эти крики он выволок мальчика за дверь и, отвесив на прощание пинок, захлопнул дверь.

Гарри остался лежать на дорожке, которую вчера сам же посыпал новой мраморной крошкой. Сейчас эта крошка жалилась и впивалась в раны на руках и лице, вызывая дополнительную боль. Но сил подняться у малыша не было. Сказывались пять дней на воде и утренние побои. Бежавшие из глаз непроизвольные слезы только добавляли мучений... Пролежав минут пять, он еле-еле поднялся на ноги. Одежда была окончательно порвана. Рукав, который он пришил в седьмой раз неделю назад, практически оторвался и держался только на паре стежков подмышкой. Брюки старались сползти при каждом шаге: ремня у него никогда не было, а веревка, поддерживающая предмет одежды, упала где-то в коридоре. Ботинки же он не успел надеть вовсе, ... решив, что сначала приготовит завтрак, а потом сбегает за обувью.

Оперевшись о куст розы, даже не обращая внимания, что они-то были колючими, Гарри перевел дух. Голова нещадно болела, очки очередной раз сломались, и часть стекла выпала, а и без того нечеткое изображение еще и кружилось. Переведя дух, мальчик сначала хотел вернуться и попросить прощения. Когда его выгоняли из дома в предыдущие три раза, это срабатывало, и его, после демонстративных унижений, возвращали в дом. Правда, после этого начинали эксплуатировать еще сильнее, наказывать чаще, а Дадли бил практически каждый раз. Когда умудрялся поймать Гарри. Ведь мальчику тоже не хотелось постоянно ходить в побоях. И если от дяди было не скрыться, то от кузена... Однако, в этот раз, дверь была заперта на ключ. Его действительно не ждали. И не хотели видеть.

Подтянув очередной раз брюки, подвернув штанины, и кое-как стянув на груди рваную рубашку, мальчик пошел со двора, когда-то приютившего его дома, куда глаза глядят. Идти, собственно говоря, ему было некуда. Бабушка и дедушка мамы и тети погибли еще до его рождения. А о родне своего отца мальчик ничего не знал. Ему даже имя его родителей было не известно. Тетя только говорила, что отец был пьяницей, а мать нигде не работала. Да еще как-то сказала, что они разбились на машине. Только он и выжил. И всегда добавляла, что она бы пережила, если бы и племянник погиб.

Литтл-Уингинг хоть и был небольшим городком, но и его жители спешили на работу. И только эта спешка мешала прохожим подойти и выяснить: откуда на их улицах взялся такой оборванец. К моменту усилившегося людского потока на улицах, Гарри уже успел уйти из их квартала, где его все знали, поэтому прохожие не узнавали в мальчике племянника респектабельной миссис Дурсль, маленького хулигана и будущего уголовника, как говорила сама миссис. Чтобы не вызывать лишних вопросов и подозрений, Гарри пришлось свернуть на малоприметную улицу. Она значительно отличалась от Тисовой улицы. Дома стояли или заколоченными, или просто опустевшими. Да и сами дома выглядели намного беднее, чем здания в центре городка. Сады так давно заброшены, что искать какие-либо плоды было бесполезно. Дорожки не мелись, лужайки не подстригались. Гарри, держась за ближайшую скамейку, рассматривал гнетущий пейзаж, решая, что вот сейчас чуть-чуть отдохнет, уж больно сильно ноги болели, и пойдет выбирать себе крышу над головой. Чем он будет питаться, он еще не знал, но вот, что во время дождя и непогоды ему будет, где укрыться, понимал точно. Однако сил идти знакомиться с новым домом, не было совсем. И он опустился на ближайшую скамейку, укутываясь в длинные полы рубашки. Последней мыслью затихающего сознания было: «Хорошо, что больше никто не будет меня бить»...

А во сне он увидел милую рыжеволосую девушку. Плакая, она укачивала на руках самого Гарри, нежно шепча: «Милый, прости, что так получилось... Мы были такими дураками... Прости, что нас больше нет рядом...». Она целовала мальчика, обнимая его. Укачивала, ревела и опять шептала: «Родной мой, маленький мой... Потерпи еще чуть-чуть... Ты проснешься... И будешь счастлив... Ты только верь... Но не всем... Верь делам, а не словам, маленький мой... Не совершай наших ошибок». Когда Гарри перестал плакать вместе с девушкой, она запела колыбельную.

Twinkle, twinkle, little star, / Ты мигай, звезда ночная!
How I wonder what you are! / Где ты, кто ты — я не знаю.
Up above the world so high, / Высоко ты надо мной,
Like a diamond in the sky! / Как алмаз, во тьме ночной.
Twinkle, twinkle, little star, / Ты мигай, звезда ночная!
How I wonder what you are! / Где ты, кто ты — я не знаю.

When the blazing sun is gone, / Только солнышко зайдет,
When he nothing shines upon, / Тьма на землю упадет, -
Then you show your little light, / Ты появишься, сияя.
Twinkle, twinkle, all the night. / Так мигай, звезда ночная!
Twinkle, twinkle, little star, / Так мигай, звезда ночная
How I wonder what you are! / Где ты, кто ты — я не знаю.

Then the traveller in the dark, / Тот, кто ночь в пути проводит.
Thanks you for your tiny spark, / Знаю, глаз с тебя не сводит:
He could not see which way to go, / Он бы сбился и пропал,
If you did not twinkle so. / Если б свет твой не сиял.
Twinkle, twinkle, little star, / Ты мигай, звезда ночная!
How I wonder what you are! / Где ты, кто ты — я не знаю.

In the dark blue sky you keep, / В темном небе ты не спишь,
And often through my curtains peep, / Ты в окно ко мне глядишь,
For you never shut your eye, / Бодрых глаз не закрываешь,
Till the sun is in the sky. / Видно, солнце поджидаешь.
Twinkle, twinkle, little star, / Ты мигай, звезда ночная!
How I wonder what you are! / Где ты, кто ты — я не знаю

As your bright and tiny spark, / Эти ясные лучи
Lights the traveller in the dark, — / Светят путнику в ночи.
Though I know not what you are, / Кто ты, где ты — я не знаю,
Twinkle, twinkle, little star. / Но мигай, звезда ночная!
Twinkle, twinkle, little star, / Ты мигай, звезда ночная!
How I wonder what you are! * / Где ты, кто ты — я не знаю**