Очарованая Горцем

****

- Капитан?

- Буди сестер! Скажи, пусть молятся, слышишь?

Всего за несколько предрассветных часов, что прошли с момента нападения на аббатство Святого Христофора, людям Эдварда удалось перебить почти половину вражеского отряда. Однако потери, которые понесло само аббатство, были больше. Неизмеримо больше...

Укрывшись на колокольне, Давина молча разглядывала безжизненные тела, устилавшие внутренний дворик монастыря. Отвратительная вонь горящей смолы и обожженной человеческой плоти забивала ноздри, невыносимо щипало глаза. Смахнув слезы, она бросила взгляд поверх монастырских стен - там, на лугу, звенели мечи и кипел бой. Всадники сражались с таким остервенением, как будто их ненависть до сих пор не была утолена. Впрочем, при чем тут ненависть?

Они бились из-за нее, хотя ни один из них не знал ее до сего дня. А вот она знала их хорошо. С того самого дня, как Эдвард впервые рассказал ей о них, не было дня, чтобы их лица не являлись ей в ночных кошмарах.

Из-за резкого ветра слезились глаза, слезы струились по ее щекам... Те, кого она считала своей семьей, лежали на земле, мертвые или истекающие кровью. Смахнув слезы, Давина со страхом попыталась отыскать взглядом тело Эдварда. Спустя час после того как начался штурм монастыря, он поднялся к ней на башню и приказал спуститься в часовню - молиться вместе с сестрами. Давина наотрез отказалась, и тогда он просто перекинул ее через плечо, словно мешок с зерном, и сам отнес в часовню. Но Давина не собиралась прятаться, поэтому, улучив удобный момент, тихонько пробралась обратно на колокольню. Ее лук отправил десяток-другой осаждающих на встречу с Создателем. Но их было слишком много.

Она так долго боялась, представляя себе этот день. Ей казалось, она заранее подготовилась к этому. Привыкла к мысли о смерти. Да, она была готова к гибели, но к своей... Как вообще можно приготовиться к смерти тех, кто тебе дорог?!

А внизу, там, куда она не смотрела, высокий воин, одетый не так, как это принято было в Англии, одним прыжком перескочил через стену часовни. В одной руке его был горящий факел, другой он сжимал меч.