Афёра

Глава 6

Драко нерешительно провел рукой по лакированной крышке рояля. Давно, уже очень давно он не играл, все не было случая. А сейчас, кажется, самое время.

Малфой поерзал на неудобной кожаной скамеечке, открыл крышку и, вздохнув, аккуратно положил руки на клавиши, примериваясь. 

Посидев так немного, он почувствовал – можно.

Сейчас можно. 

Он резко взмахнул руками и взял первый аккорд. Эхо прокатилось по пустым комнатам; стены этого дома давно не слышали звуков рояля и теперь, казалось, жадно впитывали в себя каждую ноту, как только что распустившийся цветок впитывает в себя солнечный свет и дождь. Музыка была и вправду похожа на ливень – каскады нот вылетали из-под ловких пальцев пианиста, и каждая, словно капля воды, отскакивала от столов, стульев и шкафов; капли собирались в лужи, а те превращались в один бурлящий поток, полный воронок и подводных камней. Драко играл осенний проливной дождь, играл звучащий вдалеке гром, играл острые, звонкие молнии, играл темную, беззвездную ночь… Вокруг него сейчас не было никого и ничего, были только его пальцы, и были бесконечные черно-белые клавиши, его единственный инструмент, с помощью которого он мог сотворить новый мир или разрушить старый, несовершенный; он мог выйти за рамки возможного, а мог продолжать вращаться в круговороте событий и лиц, безразличных, похожих друг на друга своей ограниченностью и приземленностью. Но сейчас в его душе был только один образ, прекрасный, недосягаемый – стоящая у камина женщина с красивыми карими глазами. Именно этот образ Драко играл сейчас, превращая свое изумление перед внезапно открывшейся ему красотой, свою нежность, странное, непривычное чувство, свое восхищение перед этой женщиной, удивительной, непохожей на других, страстной и робкой, смелой и нерешительной одновременно, – превращая все это в грустную, легкую мелодию, похожую теперь на летний дождь: солнечные зайчики вперемешку с тучами, жаркий день, сменяющийся прохладным вечером… 

Заскрипели ступени на старой деревянной лестнице – сверху, из своей комнаты, спустился Северус Снейп с чашкой кофе и вазочкой с креветками. Он тихо подошел к дверям и застыл в проеме, неподвижный, молчаливый. Идеальный слушатель. 

Драко давно не был у него дома. Давно не играл на рояле по ночам, как сейчас. В первый раз это случилось, когда сошла с ума его мать, Нарцисса, и он узнал об этом из «Пророка», потому что не мог навещать ее, будучи в бегах. Тем вечером он пришел к Снейпу, открыто, не прячась, и допоздна играл на пианино какую-то рваную, неровную, отчаянную мелодию. А утром, ни слова не говоря, ушел, и Снейп не видел своего крестника целых шесть месяцев, до Рождества. А на Рождество Драко снова явился ночью и снова играл на старом рояле до рассвета. В утреннем «Пророке» на третьей странице Снейп увидел маленькое объявление о похоронах – четыре строчки, не больше. В камере Азкабана умер Люциус; тело привезли в Англию, чтобы похоронить на семейном кладбище Малфоев. 
А потом было всего три ночи и три новых мелодии. Одна, удивленно-счастливая – амнистия и помилование Драко (он был оставлен на свободе и даже мог использовать магию, кроме Непростительных Заклятий, разумеется); вторая, решительная, чуть похожая на марш – это Малфой открыл свою фирму, уговорил Снейпа работать с ним и теперь начинал свое дело; и сегодняшняя, удивительно грустная, серьезная, наполненная странной светлой печалью… И Снейп никак не мог понять, что это значило. Если бы он не знал Драко, то подумал бы, что пианист влюбился. Но – это же Малфой, в конце концов. Малфои не влюбляются.