Мадам де Куланж: Мужайся, смелый юноша, ты не для того создан, чтобы погибнуть здесь.
П. Мериме. «Испанцы в Дании»
Батраки выстраивались перед воротами. В конце колонны мы увидели новичков. Баронесса решила, что французы, бельгийцы, чехи и югославы достаточно отдохнули и уже вполне могут работать.
Мы примкнули к ним, и колонна двинулась.
Впереди, опираясь на плечо Юзефа и согнувшись, медленно волочил ноги высокий тощий француз. Его звали Жак. Я услышал, как Юзеф сказал Жаку что-то о русских. Жак оглянулся и подарил мне чудесную улыбку своих черных глаз – только они еще жили на его исхудавшем и сморщенном лице. Я тоже улыбнулся и спросил:
– Вы – пленный?
– Пленный, – ответил Жак на ломаном немецком языке. – Чертовы боши взяли меня под Витебском...
– Под Витебском? – удивился я, так как знал, что Витебск очень далеко от Франции.
– Я летал в полку – «Нормандия – Неман»... Штурманом был...
Мы шли по сосновому лесу и поравнялись с кладбищем. На краю его высился свежий холмик желтой земли, под которым совсем недавно похоронили англичанина.
Все невольно оглянулись на крест, возвышавшийся над могилой.
– Велемир! – крикнул Жак югославу. – Мы все-таки выгадали! Здесь хоть зароют в отдельной могиле, а в концлагере и этого нет – либо в ров, либо в печку.
– Один толк! – махнул рукой югослав.
– Тут тоже некуда уже класть, – усмехнулся Заремба. – Скоро и рвы появятся.
– Молчать! – ощерился Камелькранц и что есть силы ударил югослава плетью.
Взгляд Юзефа мрачно сверкнул, жилистый кулак француза сжался, и я подумал, что плохо же будет Камелькранцу, если война обернется против немцев.
Утро было жаркое, и я с благодарностью вспомнил Белку. Кале бы мы выдержали жажду, если бы не Белка!
При выходе из леса на обочине дороги стояли два охотника. О том, что они охотники, можно было судить по ружьям и лежавшим у ног собакам. Когда мы подошли ближе, то легко узнали в одном из охотников Карла. Рядом с ним стоял Рудольф в немецкой военной форме с погонами обер-лейтенанта. Воротник его мундира был расстегнут, и из него торчала длинная шея, с огромным кадыком.
Рудольф поглаживал овчарку и говорил Карлу:
– Специально натренирована на русских... Она их, знаешь, как рвет? Только клочья летят...
Карл вскочил и закричал:
– Натрави ее, Рудольф! Вон же они идут, в самом конце... И я их так ненавижу!
Не успели мы что-нибудь сообразить, как обер-лейтенант отпустил собаку, она стрелой метнулась за нами и сшибла с ног Левку. Я дал собаке пинка, она больно укусила меня в ногу. Левка вскочил и бросился к дереву у края дороги. Пес ринулся вслед. Левка вскарабкался уже на сук, когда собака сделала огромный скачок, и мы услышали отчаянный визг: овчарка вцепилась в Левку и повисла в воздухе. Через мгновение она упала, а Левка, не помня себя от боли, полез выше на дерево.
Карл смеялся, визжал и топал ногами. Вдруг Рудольф что-то шепнул Карлу, тот схватил ружье и стал целиться в Левку.
– Ты что делаешь? – вскрикнул я.
– О, пся крев! – выругался Заремба.
Маленький изверг выстрелил из обоих стволов. Потом схватил ружье старшего брата и сделал еще выстрел. Ветки на дереве задрожали, и Левка, кувыркаясь, свалился на землю. Овчарка с рычанием бросилась на него.
– Товарищи, помогите! – крикнул я и, замахнувшись лопатой, пошел на пса.
За мной, шумя, двинулись все. Рудольф, видимо испугавшись, отозвал собаку. Мы окружили Левку. Он лежал неподвижно, бледный и окровавленный. Казалось, из всех пор его тела сочится кровь, а из ноги она хлестала просто ручьем. Жак встал на колени и приложил ухо к груди нашего товарища. Мы с тревогой вглядывались в суровое лицо француза.
– Сердце бьется, – сказал, приподнимаясь, Жак.
– Надо его сейчас же к доктору, – проговорил Заремба, беря Левку на руки.
– Подожди, сделаем перевязку, – произнес Жак. – Он может истечь кровью.
Я с треском оторвал от своей рубашки полосу материала и подал французу. Жак крепко перетянул Левке ногу. Юзеф встал и понес нашего друга.
– Есть же повозка, – проговорил кто-то.
Камелькранц на этот счет был другого мнения. Он пробрался вперед и, подрагивая горбом, повернувшись к батракам, коротко приказал:
– Арбайтен!
Никто не шевельнулся. Все словно окаменели.
– А мальчик? – грозно спросил Юзеф.
– Не ваше дело! – крикнул, свирепея, немец. – Ваше дело – работать!
Камелькранц, наверно, и сам был не рад, что сказал эти слова. Бешеный гнев батраков прорвался с такой силой, что горбун побелел от растерянности и злобы. Везде сверкали наполненные ненавистью глаза, и, когда Юзеф, отстранив могучим плечом управляющего, медленно понес Левку, все двинулись за ним. Горбуну ничего не оставалось, как повернуть коляску, посадить в нее Рудольфа и Карла и, обогнав нас, ускакать домой.
Мы с Димкой шли рядом с Зарембой. По его волосатым рукам стекала и капала на дорогу Левкина кровь.
– Быстрее, дядя Юзеф! Быстрее, – все время повторял я. – Видите, как течет кровь?
Следом, слившись в молчаливую и грозную колонну, шагали со стиснутыми кулаками и сжатыми челюстями батраки.
«Вот так же, должно быть, начинаются восстания угнетенных», – подумал я, и тут же меня подрал мороз по коже – позади кто-то затянул на польском языке «Варшавянку».
