Спустя час после его падения ангельские вспышки в небе затухают и начинает заниматься заря.
В воздухе ощущается густой сладкий запах ирисов — даже обволакивающий. Кастиэль пробирается вперёд, ступая по рыхлой земле, и пытается вспомнить, видел ли это место раньше, но оно кажется ему совершенно незнакомым.
Под ногой хрустит сучок — так громко, что где-то подскакивает перепуганная лань, несётся к озеру и кидается в воду, торопясь убраться подальше. Кастиэль озадаченно смотрит ей вслед — он даже не знал, что она здесь была.
Лягушки, до этого дружно квакавшие в прибрежных зарослях, замолкают, и на болото опускается давящая на уши тишина. Это первая на его памяти тишина, и он не готов к её тяжести, к размаху настоящего одиночества. Она давит на него, заставляя сесть на корточки, сжаться в комок, закрыть лицо руками.
Когда он наконец отнимает ладони, они оказываются мокрыми.
Он пытается не думать; просто ощущать тепло на спине, даримое занимающимся солнцем.
Крылья пожирает пламя, и они горят, горят.
Ветерок холодит влажные щёки.
Ветер бешено завывает, больно бьёт по лицу, толкает его вниз, под облака.
Длинная трава щекочет лодыжки.
Ангельский клинок вжимается в горло, капает кровь, утекает, утекает до последней капли благодать.
Кастиэль сосредотачивается на ощущении бешено бьющегося пульса, пытаясь унять его и, может быть, таким образом успокоить бурю эмоций, кипящих, кипящих, кипящих в груди, эмоций слишком болезненных и пугающих, чтобы давать им название. И всё же — это осознание бесполезности, а ещё страх, вина и неуверенность. Ярость, стыд и тоска. Они переполняют его, и он думает, что лучше бы Метатрон отнял у него и жизнь, потому что это — слишком.
Он касается влажной земли кончиками пальцев, погружается в неё, и бурая грязь забивается под ногти. Он вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает. Говорит себе, что нужно подняться. Нужно найти дорогу, найти жилище, найти телефон. Нужно позвонить Дину. Нужно сказать Дину, что произошло. Ему просто нужен Дин, здесь и сейчас, и чтобы Дин сказал, что всё хорошо, пусть это и не так. Такое уже случалось; в ту ночь, когда Кастиэль, окровавленный, оказался на дороге перед Импалой, Дин сел с ним, зашил его рану, сказал ему какую-то утешающую ложь, и Кастиэль заснул.
Оставшаяся у него надежда говорит ему, что, может быть, на этот раз будет не ложь; может, всё и правда будет хорошо, может, ему будут рады, рады в его доме, и он сможет прожить смертную жизнь с единственными людьми, с которыми и хотел бы. Потому что вчера, пока они с Дином сидели и ждали купидона, что-то такое промелькнуло в воздухе, и ему хочется верить, что это было прощение, пусть даже он сам не думает, что заслуживает его.
Эгоизм, это он знает наверняка, — неотъемлемая часть людей. И сейчас он чувствует себя настоящим человеком.
Когда Кастиэль наконец трогается с места, солнце уже стоит высоко, а его тень исчезает под ногами.
Он выходит к реке и за неимением лучших вариантов идёт вдоль течения. Если попытаться подойти к маленьким птичкам, они испуганно взлетят, и он идёт осторожно, стараясь не наступить на их гнёзда и не раздавить крапчатые яйца, спрятанные между камней.
Кастиэль старается не думать о том, где сейчас его братья и сёстры — в своих ли сосудах, вынужденно заняв их без согласия из-за насильственного падения, или же в воздухе, бесплотные, незримые и потерянные, пытающиеся достучаться до небес, которые больше не раскроют им свои врата. Ни то, ни другое не правильно. Ни то, ни другое не справедливо.
Где бы ни был Метатрон, Кастиэль надеется, что он ощущает их тревогу. И сожаление, такое сильное, что он никогда не сможет его отринуть и будет ощущать его всю ту вечность, что проведёт на небесах один. Идя по берегу реки, Кастиэль смотрит на облака и проклинает Метатрона, требуя мести.
До этого злоба была ему неведома, и сейчас его пугает то, как просто её ощутить.
Вскоре река сужается, и на другом берегу за серебристыми деревьями он видит россыпь домиков с белёными ставнями. Моста не видно, и он переходит реку вброд; вода до боли холодна, а в самом глубоком месте достигает его подмышек, и он стискивает зубы.
Когда он выходит на берег, воздух уже не кажется ему тёплым; он словно вжимает мокрую ткань в тело, заставляя волоски на шее встать дыбом, и по телу пробегают мурашки. В волосах у него паутина и веточки, они неприятно тянут волосы, и он ощущает каждый позыв боли.
Первое, что он видит — дорожный знак, на котором написано Rue d'Anges. Он бы посмеялся, не будь это так ужасно.
Он надеется, что находится в Квебеке. Если он в Канаде, ему будет не особенно сложно добраться до Винчестеров. Но под стеклоомывателем попавшейся ему на глаза машины болтается реклама парижской автомобильной конторы, и он понимает, что ему повезло меньше.
Плащ набух от воды и давит на плечи, так что Кастиэль его стягивает и выбрасывает в придорожную урну. Глядя на плащ среди мусора, он испытывает странное тянущее чувство, напоминающее сожаление, и это кажется ему абсурдным. В конце концов, это всего лишь плащ. Какое-то мгновение он стоит над урной и смотрит на мусор, думая, не забрать ли его обратно, не сохранить ли, каким бы грязным и мокрым он ни был. И всё же он уходит прочь, решив, что такое бремя его замедлит.
Всё же, идя по городку, он не перестаёт думать о своём плаще и виновато оглядываться назад.
Ему удаётся отвлечься лишь на зелёные ростки, пробивающие себе путь сквозь грязь и даже асфальт и плитку и тянущиеся к солнцу. Кое-где лозы обвивают стены домов, подставляя солнцу сверкающие листья и крепкие бутоны. Кое-где проглядывают ростки, которым предстоит вырасти в юные деревца, а потом в настоящие кедры, магнолии и каштаны; каждый связан с чистотой ангельской благодати.
Наверное, такое происходит по всему миру.
Ему видится океанское дно, напоминающее запущенный сад; рыбы слепо мелькают меж невиданных цветов, танцующих в потоках воды. Кастиэль улыбается, потому что эта картина прекрасна, а через девять месяцев откроются тысячи новых глаз.
Они сощурятся от яркого ослепительного света, на который когда-то смотрели свысока, и, может быть, кто-то из них будет помнить, но, как и Анна, со временем они забудут.
И он останется единственным, кто знает правду. Единственным, кто будет помнить всех, кто был. Эта мысль его пугает, но в глубине души он понимает, что это к лучшему. Помни они или пади они, как он, знание прошлого многих свело бы с ума. Они не знали бы, как найти друг друга, некому было бы им помочь, и они были бы потеряны.
Вскоре он находит телефонную будку, но не видит там отверстия для монет — да ведь и его деньги здесь не ходят. Тяжело опершись о стену, Кастиэль тяжело дышит, крепко жмурясь и трясясь от холода. Он прошёл через слишком многое, и будь у него возможность позвонить Дину, это бы всё исправило, но он не может, и всё плохо, а он один. Совершенно один.
Он сползает спиной по стене и сидит так минут сорок, дрожа в мокрой одежде, когда вдруг раздаются чьи-то шаги.
— Вам нужна помощь?
Подняв затуманенный взгляд, Кастиэль видит склонившегося над ним темноволосого человека и пытается ответить, что всё в порядке, но вместо этого давится воздухом почти в рыдании, и незнакомец хмурит густые брови. Он оглядывается, словно ища источник тревоги Кастиэля, а потом неуверенно подходит ближе.
— Что случилось? — спрашивает он, скользнув взглядом по пробивающемуся сквозь трещины в асфальте ростку. — Вы ранены?
Вытерев лицо, Кастиэль смущается своего состояния, прочищает горло и отвечает безо всяких затруднений:
— Мне нужно… я должен позвонить другу в Америку.
Незнакомец снова хмурится, переводя взгляд с Кастиэля на телефон.
— У вас нет денег?
Кастиэль качает головой, и человек, словно решившись, протягивает ему руку.
— Как вас зовут?
— Кастиэль, — отвечает он, но тут же качает головой: этот ответ больше не верен. — Кас.
— А меня — Анри. — Он улыбается, кивая куда-то в сторону. — Идёмте, я живу через дорогу. Можете позвонить от меня.
Странно не видеть души этого человека и не знать, чист ли он сердцем. Но выбора у Кастиэля нет, а Анри кажется дружелюбным, так что Кас кивает и принимает его руку, поднимаясь на ноги.
Анри живёт в старом доме с увитыми виноградными лозами потрескавшимися стенами. Интересно, были ли эти лозы здесь вчера. Анри отпирает скрипучую зелёную дверь, и Кастиэль благодарно кивает.
— Вы очень добры.
Анри лишь добродушно отмахивается; должно быть, этот жест является общим для многих людей, где бы они ни жили. Мысль о том, что и у человечества есть постоянные, приятна, но напоминает ему об очень важном и ещё не заданном вопросе.
— Не подскажете, где мы находимся?
Тут же он понимает, что вопрос определённо необычный, и боится, что придётся наскоро придумывать какую-нибудь ложь о том, откуда он и что с ним случилось, но по неясной ему причине Анри с на удивление сочувственной улыбкой кивает на карту мира на стене и указывает на нижнюю часть Франции.
— Тарсак.
Кастиэль кивает, и Анри ненадолго выходит из гостиной. Дожидаясь его, Кастиэль разглядывает небольшой алтарь в нише на дальней стене. Анри возвращается с телефонным справочником, раскрытым на странице с кодом США, и протягивает Кастиэлю телефон.
— Говорите столько, сколько понадобится.
Он выходит, и Кастиэль дрожащими пальцами нажимает на светящиеся клавиши чужого телефона, переводит дух и дожидается гудков, а потом и щелчка.
— Алло?
Голос на том конце повода хриплый, измученный, грубый, и у Кастиэля перехватывает дыхание, потому что это Дин, он наконец-то говорит с Дином, и его накрывает эмоциями.
В нём словно что-то разладилось; всё, что он переживал за последние годы, всё, что чувствовал и о чём думал, что слышал и чего касался — все воспоминания каким-то образом изменились, приобрели новые значения и оттенки, которых не было на шкале его благодати, всё упрощавшей и в то же время усложнявшей. Голос Дина и его тепло, несмотря на усталость, в этом списке на первых местах.
— Кто это? — спрашивает Дин, и Кастиэль трясёт головой, приходя в себя.
— Это я, — отвечает он совсем тихо. Дин, наверное, его не услышал, потому что ответа нет, и он хочет снова заговорить, но не успевает.
— Кас? — выдыхает Дин, и напряжённые плечи Кастиэля расслабляются. Он опускается на мягкую спинку дивана Анри. — Я думал, ты… — Дин сглатывает, и, кажется, скрипит дерево. — Ты пал?
— Да.
К облегчению Кастиэля, Дин не спрашивает, как и почему; просто делает глубокий вдох:
— Ты в порядке?
— Я жив. — Кастиэль надеется, что этого достаточно; больше он не может сказать. — Сэм в порядке?
— Да, он… ему лучше. Нормально. Где ты?
— Тарсак. Во Франции.
Тишина. Кастиэль ждёт, беспокоясь, что звонок прервался.
— Дин?
— Чёрт.
— Знаю.
— Хреново.
— Это не… я не знаю, почему он… Метатрон. Он просто выбросил меня здесь. Я не знаю, как вернуться. Мне дали позвонить, но я не думаю, что мне разрешат здесь остаться, наверное…
— Эй, эй, погоди.
Что-то шуршит, и до Кастиэля доносится приглушенное «Сэм? Тащи сюда ноут. Это Кас». Скрипит по полу стул, Сэм что-то невнятно отвечает. «Ага, он пал. Во Франции. Нет, блин, шучу. Конечно, серьёзно. Вот, давай…» Клацанье. — Сейчас разберусь, Кас, дай минутку.
— Хорошо.
Снова клацанье. Можно разобрать пару слов Сэма и почти все — Дина. Кастиэль попросил бы Дина включить громкую связь, но Дин, наверное, его не услышит.
«Нет, этот». «…позволить… паспорт». «Я ему привезу». «…уверен? Я могу… знаю, что ты… часов четырнадцать… нормально?» «Нет, я поеду. Это ты тут хотел вернуть Шалтая, я не буду с ним нянчиться». «…поменять… день… что придётся…» «Ну закажи один. Я ей позвоню, и разберёмся с остальным». «… придётся… почти двадцать пять…» «Сколько?» «… сти…» «Боже. Ладно. Пока хватит. Делай уже, потом разберёмся».
Тишина.
— Кас? Ты ещё здесь?
— Я здесь.
— Сможешь добраться до аэропорта в Париже?
— Попробую.
— Хорошо. Чтобы выехать из страны, тебе понадобится паспорт, так что я свяжусь кое с кем, а потом приеду за тобой.
— Как?
— Сэм бронирует вылет, и… а, готово. Буду в Париже через… двадцать шесть часов.
— Ты полетишь?
— А как ещё туда добраться?
— Ты ненавидишь летать.
Дин прочищает горло.
— Значит, будешь мне должен. Этот чувак с телефоном говорит по-английски?
— Не думаю.
— Так ты говоришь по-французски?
— Я говорю на всех языках.
— Ну ещё бы, — раздражённо и в то же время тепло говорит Дин. Кастиэль улыбается. — Узнай, можно ли выслать ему денег, чтобы он передал их тебе. Скажи, что потерял карточку или типа того. Я ему заплачу.
— Ты не должен…
— Кас, тебе есть надо, а до Парижа бесплатно не возят. Просто спроси.
— Ладно.
Отняв трубку от уха, Кастиэль идёт на кухню, где Анри варит кофе. Тот оглядывается через плечо.
Полчаса спустя они садятся в маленькую голубую машину, которая заводится с третьей попытки, и приезжают на автобусную станцию в Бордо. Когда они переезжают через реку, которую Кастиэль переходил утром, он замечает знак: Gave de Pau.
Кастиэль поворачивается к Анри.
— Спасибо вам за вашу помощь. Не знаю, что бы я делал, если бы вы меня не нашли.
— Не думаю, что это была случайность.
— О чём вы?
Анри задумчиво прикусывает губу.
— Меня не всегда звали Анри, — говорит он спустя какое-то время. Кастиэль приподнимает брови, неожиданно услышав безукоризненный английский. — Не думаю, что мы знакомы, но когда-то давно я носил имя Ариэль.
Кастиэль широко распахивает глаза.
— Ну, может, не так уж и давно… тридцать два года назад.
— Ты…
— Да.
— Почему ты помнишь?
— Дин Винчестер спасён, — с улыбкой цитирует Анри. — Уверен, тебя слышал не только я, Кастиэль. Это было… вспомнить всё… это было ошеломляюще.
— Прости, я…
Анри лишь отмахивается.
— Не надо. Это было чудесно — вспомнить своё предназначение.
— Твоё предназначение?
Анри — Ариэль — кивает, притормаживая на перекрёстке.
— В бытность ангелом я воплощал дух альтруизма. Теперь я человек, но это по-прежнему моя обязанность.
— Помогать.
— Помогать, — с улыбкой соглашается Анри и тянется к радио. — Так что, Кастиэль, скажи мне, как ещё я могу тебе помочь.
