Ф. ДОСТОЕВСКИЙ "Преступление и наказание"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

Раскольников приподнялся и сел на диване.

Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.

Авдотья Романовна была бледна; рука ее дрожала в руке брата.

- Ступайте домой... с ним, - проговорил он прерывистым голосом, указывая на Разумихина, - до завтра; завтра всё... Давно вы приехали?

- Вечером, Родя, - отвечала Пульхерия Александровна, - поезд ужасно опоздал. Но, Родя, я ни за что не уйду теперь от тебя! Я ночую здесь подле...

- Не мучьте меня! - проговорил он, раздражительно махнув рукой.

- Я останусь при нем! - вскричал Разумихин, - ни на минуту его не покину, и к черту там всех моих, пусть на стены лезут! Там у меня дядя президентом.

- Чем, чем я возблагодарю вас! - начала было Пульхерия Александровна, снова сжимая руки Разумихина, но Раскольников опять прервал ее:

- Я не могу, не могу, - раздражительно повторял он, - не мучьте! Довольно, уйдите... Не могу!..

- Пойдемте, маменька, хоть из комнаты выйдем на минуту, - шепнула испуганная Дуня, - мы его убиваем, это видно.

- Да неужели ж я и не погляжу на него, после трех-то лет! - заплакала Пульхерия Александровна.

- Постойте! - остановил он их снова, - вы всё перебиваете, а у меня мысли мешаются... Видели Лужина?

- Нет, Родя, но он уже знает о нашем приезде. Мы слышали, Родя, что Петр Петрович был так добр, навестил тебя сегодня, - с некоторою робостию прибавила Пульхерия Александровна.

- Да... был так добр... Дуня, я давеча Лужину сказал, что его с лестницы спущу, и прогнал его к черту...

- Родя, что ты! Ты, верно... ты не хочешь сказать, - начала было в испуге Пульхерия Александровна, но остановилась, смотря на Дуню.

Авдотья Романовна пристально вглядывалась в брата и ждала дальше. Обе уже были предуведомлены о ссоре Настасьей, насколько та могла понять и передать, и исстрадались в недоумении и ожидании.