Коллекционер вечности #Wattys2018

Глава 5.

***

Как же раскалывается голова. И спину ломит. Словно меня кто-то швырнул со всей силы в стену. Или битой избил. Надеюсь, что Аморет не опробовала её на мне. Глаза не получается открыть. И как же сложно дышать. Черт, как будто у меня забрали ещё кусок от души, и она безумно ноет.

— Раз... Два... — хрипел я, дав себе установку, резко открыть глаза и подняться, — Три...

Рывок, и я еле как смог присесть. Скорее всего, тело ныло из-за падения на жесткий пол. Нужно было это продумать, и может, одеяло постелить, что-ли. На горле по-прежнему была туго завязана веревка, сжимая мои связки, что я даже на помощь позвать не мог. Мне бы выпить от пережитого, да сигаретой закурить. Ах, тяжела жизнь бессмертного.

— Что-то ты долго, — безмятежно вошла в комнату прекрасная Аморет. На ней была только хлопковая светло-синяя рубашка, оголяющая ключицы, и трусы. Девушка села на кровать, подложив ногу под попу, и попивала воду, — Я уж думала, куда тело девать, и что говорить копам.

Этот сумасшедший юмор. В отключке его не хватало. Я прикрыл глаза и протянул руку за стаканом, через мгновение почувствовав вес посуды. Я жадно глотал жидкость, а девушка сбежала куда-то вглубь квартиры, сказав перед этим: «Погоди!». Да куда ж я убегу-то.

— Как долго... — еще хрипло, но погромче, чем в первые разы начал я, когда Аморет прибежала с ножом. Она застала меня у зеркала, а я лишь увидел её отражение и безумно испугался. Вдруг ей ещё раз захотелось убить меня, — Я был... Эм... Мёртв?

— Именно мертв минут пятнадцать, — глянув на меня в зеркале, оповестила белокурая, одновременно перерезая веревку на горле, — Ты всё это время висел. Я не отходила. А потом рухнул на пол ещё на часа полтора. Я боялась, что не очнёшься. Дурак ты!

— Просто смотрела на моё бездыханное тело? — с усмешкой кинул я, потирая шею и оглядывая «мозоль».

— Что-то вроде. Я сделала пару зарисовок, — девушка кивнула в сторону стола, где лежали около пяти штук изрисованных листов, — Надеюсь, ты не против.

Аморет прелестно улыбнулась, и я сразу осознал, что ради неё я бы умер хоть сто, хоть тысячу раз. Я так счастлив просто видеть и слышать её.

***

Прошло около двух недель после моей последней смерти. У меня близились каникулы, а с ними и контрольные зачеты. Теперь Аморет приходила ко мне домой, а не я к ней. По понедельникам, средам, четвергам и субботам она заглядывала ранним утром, после работы. Не понимаю, как родители не поймали Дюпре. Мы валялись в кровати, целовались, просто болтали. Аморет пару раз ела у меня, а после уходила. Сама девушка не говорила зачем, но я прекрасно понимал, что ей нужно очистить свой желудок обратно. Во вторник, пятницу и воскресенье Дюпре заглядывала уже совсем под вечер, практически перед приходом родителей. К этому времени я только разгоняюсь в плане умственной деятельности, поэтому с Аморет мы почти не контактировали. Было просто приятно осознавать, что она сидит где-то на скате твоей крыши, курит и думает о своём или читает, а ты учишь билеты для зачётов. Мне придется приходить в свой Лицей*, где я ни разу по сути и не присутствовал. Только на подаче документов. А после меня перевели на домашнее обучение «по состоянию здоровья».

Вообще моя жизнь сложилась не лучшим образом в плане образования. С шести до одиннадцати лет я проходил в обычную школу без каких-либо уклонов с совершенно простецкими детьми с шестнадцатого округа. Приятелей я завёл, но сейчас я даже имён их вспомнить не смогу. К одиннадцати годам меня перевели в колледж, подразумевающий в себе социально-экономический уклон в четвертом и третьем классе. Меня бесила до жути эта экономика! Самая скучная наука, что я когда-либо встречал. А эти ваши Право и Обществоведение — тупое заучивание терминов и бесполезное хвастовство ими. Совсем не могу понять, как мои родители ещё способны работать в этой области, и как их это не достало. Мои одноклассники, по сути, были детьми таких же офисных и экономических клерков, которые засунули своих чад в подобную же сферу деятельности. Те ребята, которых так же, как и меня донимало зазубривание прав и обязанностей, стали моими друзьями. Алоис Реми Морель, Мари-Антуанетта Дэсавон и её брат-двойняшка, Патрис Луи. Изначально я подружился только с Алоисом. Он первый подошёл ко мне и сказал:

— Мне не нравится, что ты тут один сидишь.

— Я всегда один, — нехотя произнес я. Я был очень зол, что оказался в экономическом колледже. Даже в одиннадцать я понимал, что это полная чушь.

— Теперь нет. Двигайся, будем знакомиться!

Он был такой открытый и общительный. Постоянно рассказывал истории из музыкальной школы и походов. Алоис очень часто говорил сарказмом, поэтому, может быть, его было интересно слушать. Всегда думаешь, шутит он или серьёзно. Я не знаю, откуда в моей голове такие сравнения, но мне всегда казалось, что Ал похож на футболиста. Смугловатая кожа, выгоревшие за лето русые отросшие волосы. Парень постоянно завязывал их в пучок или загребал пружинистым ободком. Ещё Ал выглядел всегда таким уставшим. Синяки под глазами, побледневшая к зиме кожа «футболиста» и красные глаза, словно он только что проснулся. Все понимали, как сложно было Алоису совмещать музыкальную школу и профильный колледж. Но парень никогда не подавал виду и не жаловался. Алоис Морель был простецким парнем, которых сейчас очень мало.

Примерно через месяца два Ал начал общаться с какой-то из наших одноклассниц. Когда я впервые увидел их рядом, то подумал, мол потерял я нового друга. Но нет. Мари-Антуанетта была не как все. Она была очень высокой, почти как все мальчики, и голенастой. Глаза голубые и близко посаженные, словно кроличьи, и длиннющие пальцы. Помню, она играла на каком-то из концертов на пианино. И она так прелестно создавала мелодию своими изящными пальчиками, что я очень балдел. Первые полгода нашего с ней общения, мне казалось, что я влюблен в неё. Мы даже целовались пару раз, но после поняли, что мы не больше, чем боевые товарищи в этом чертовом экономическом колледже. Из-за того, что Мари общалась, по сути, с самыми красивыми и популярными мальчиками класса — здесь ни капли самовлюбленности, честно — все девочки ополчились на Мари-Антуанетт, злостно бойкотировали её и не давали прохода в женскую комнату. Но Дэсавон никогда не показывала свою слабость, никогда не плакала даже при нас. Если говорить о силе и выдержке, я всегда вспоминаю случай, когда самые отбитые наши одноклассницы залепили жвачку в середину волос Мари. К слову, у неё были идеальные длинные и густые волосы цвета соломы. Даже сам Алоис говорил, что они изумительны, хоть Ал редко обращал внимание на внешность девчонок. Когда вся женская часть класса начала злобно хохотать и улюлюкать, Мари слегка устало, но максимально собранно и спокойно глянула на своего брата, и они оба ушли с последних уроков. Она не кричала, не плакала, даже не обсуждала это с нами. Просто на следующий день Мари-Антуанетта пришла на алгебру с каре.

Что касается брата Мари, Патриса, я даже не думал с ним начинать общаться. Это просто случилось, но я не жалею. Он слишком молчаливый и закрытый. Казалось, что Патрис Луи — тень своей сестры-двойняшки. Но нет. Просто так сложилось, что Мари и Патрис полные противоположности друг друга. От расцветки внешности до характеров. У Патриса карие глаза и темные, шоколадные волосы, но такие же как у сестры кроличье зубы. Это было заметно, когда они вдвоём смеялись. Патрис влился в нашу тройку очень лаконично. По началу наше общение ограничивалось Мари, и Патрис не особо подходил к нам. Но когда брату нужен был совет сестры, он тихонечко нарушал нашу беседу, отвлекая Мари-Антуанетт, а после удалялся. Просто однажды, во время обеда, Алоис в ходе жаркого спора насчет способов прожигания своей жизни, остановился и задал вопрос Патрису:

— Эй, братишка Мари, разреши ситуацию. Что лучше: жить одним днём, думая, что завтра можешь умереть или жить по правилам?

— Эм... — было видно, что Патрис не сразу понял к кому обращается Алоис, поэтому слегка затормозил, — Я... Эм... Я не думаю, что данные стили жизни вообще должны существовать по отдельности. Если человек живёт одним моментом, не имея стабильности, то его жизнь пролетит в попытках сделать каждый день ещё насыщенней другого. Вероятно, этого человека в детстве ставили в жесткие рамки, что после совершеннолетия, он ударился во все тяжкие. Но если честно глуп и тот, кто вечно делает всё по правилам. Жизнь действительно пройдет незаметно, а человек ничего и не прочувствует по-настоящему. Мне кажется... Истина только в середине.

Патрис Луи все так быстро пролепетал, словно эти слова долго сидели у него в голове. Глянул на сестру, которая лишь мягко улыбалась, после опустил глаза и ушёл за другой столик, оставив Алоиса хлопать глазами.

— Мари... — ошеломлённо позвал парень подругу.

— Что, Ал? — сложив длинные руки на груди и слегка приподняв подбородок, гордо отозвалась девочка.

— Почему мы раньше не общались с твоим братом?

С тех пор наша троица превратилась в квартет. Мы были одними из тех, кто не желал жить просто, незаметно и «как надо». Нам всех до жути пугала судьба, в которой мы будем до смерти ненавидеть свою работу в офисе, живя от зарплаты до зарплаты, от выходных до выходных. Никто из нас не хотел быть тем, кем нас хотели видеть родители. Мари часто говорила, что хотела создавать фильмы. Может быть фэнтези или что-нибудь про жизнь. Ей так нравилось снимать всё подряд, а потом накладывать музыку на это, делая мини-видео наших будней. Да, это выглядело мило. Алоис хотел только играть на гитаре. Парню было не важно, что денег это не принесет, важно лишь твоя заинтересованность в деле. Патрис хотел бы быть кинокритиком. Он так ясно и по-новому излагал свои мысли, и его вкус в кинематографе был хорош. Не знаю, меня очень грузят все мысли. Не могу понять, почему люди не могут делать то, что им по душе, не заботясь о деньгах, стрессе и психике.

Мы все так часто обсуждали свои мечты, но никогда не говорили о том, как плачем по ночам из-за них.

Я не уверен, знали ли ребята, почему я действительно ушёл из Лицея, догадывались ли они, что моё психическое состояние душит меня день из-за дня, но я точно понимал, что они борются с тем же самым. Наверное, в моём случае все зашло немного дальше обычной тревожности, и в один день я просто перестал приходить на учебу. Ребята пытались поддерживать контакт: Мари звонила каждый день, Патрис оставлял десятки сообщений на фейсбуке, Алоис заходил после школы. Но какой в этом прок, если я постоянно желал себя убить? Не хотелось бы увеличивать количество людей, которым ты сделаешь больно своим уходом. Думаю, лишившись друзей, в моем мозгу что-то действительно переменилось. Я стал похожим на желе. Чуть дотронется до меня какая-то проблема, то начинается большая трясучка. Мне правда очень сложно вспоминать о нашей долгой дружбе, и я очень жалею, что всё так сложилось. Ведь во всем всегда виноват ты сам...