Лёгкое поведение(ЛП)

Глава 6

Бросив ключи от своего «Астон-Мартин» швейцару, Уолкер затаскивает меня в лифт, и, как только двери закрываются, выпускает мою руку и отстраненно смотрит перед собой. Но не успеваем мы переступить порог его квартиры, как он поднимает меня за бедра и уносит в спальню.
Он расстегивает брюки и рывком стягивает их вместе с трусами вниз. Его член уже стоит. Раздевать меня он и не думает. Сразу сажает к себе на колени и входит внутрь одним мощным толчком. Его руки на моей голой заднице, он управляет моими движениями, задавая скачке бешеный темп. Я выгибаю спину. Вцепившись в его бедра, смотрю, как его член поршнем ходит во мне, и пьянею от этого эротичного зрелища. Все мои чувства обострены. Я воспринимаю только одно — Уолкера и его мокрый, вонзающийся в меня член. Хочу одного — больше, сильнее. Слышу одно — шлепки плоти о плоть. Он трахает меня жестко, мне больно, но, как и все хорошее в жизни, эта боль граничит с невероятным наслаждением.
— О, фак... Я сейчас кончу... я... сейчас... — стонет Уолкер и напрягается подо мной на пике оргазма.
Кончив, он сразу сталкивает меня с колен; матрас пружинит, когда я падаю на кровать. Потом встает, его член еще твердый, весь в сперме и моей смазке, и уходит в ванную.
Лежа на спине, я смотрю в синеющий вверху потолок, пытаюсь успокоить сердце и привести свои взбаламученные эмоции и мысли в порядок. Столько неожиданных встреч и событий произошло в этот вечер, что я чувствую полнейшее опустошение, и вместе с тем в моих венах толчками бьется какая-то сумасшедшая энергия. После происшествия у музея Уолкер вел себя более чем странно. За всю дорогу до дома он не сказал мне ни слова.
Услышав шум спускаемой в туалете воды, я поворачиваю голову в сторону ванной. Смотрю, как Уолкер выключает свет и идет к кровати во всем своем нагом великолепии. Мои щеки горят, я хочу, чтобы он трахнул меня снова. От воспоминания, как он двигался во мне, вдавливая в мою плоть свои пальцы, меня охватывает беспощадное, болезненное томление. Я хочу еще. Всегда.
— Ты никогда не разочаровываешь, Блэр. Видела, как Артур пялился на тебя? Как он завидовал мне? Охренеть можно. — Уолкер смеется, проводя рукой по своей взъерошенной шевелюре. — Он жутко хотел тебя.
Я встаю, снимаю платье и бросаю его на пол, потом наскоро умываюсь и снова ложусь. Натягиваю до подбородка белую шелковую простыню. Шелк приятно охлаждает мою кожу — разгоряченную, несмотря на то, что внутри меня лед. Уолкер тоже забирается под простыню. Наши ноги переплетаются, я вожу ступней по гладкой коже его голени, и он притягивает меня к себе так близко, что мои груди касаются его торса, а к промежности прижимается его мягкий член.
— Ты поэтому стал совать в меня пальцы? Чтобы он и твои коллеги смотрели? — спрашиваю его небрежно. Холод внутри продолжает распространяться, сковывая меня все сильнее.
— Да нет. Просто только такая, как ты, могла разрешить трогать себя на глазах у кучи народа. — В его тоне слышна улыбка.
— Такая, как я — это какая, Уолкер?
— О, ну ты же понимаешь, что я имею в виду...
— Вообще-то не понимаю. Может, объяснишь?
— Ну... такая дикая и потрясная.
— Ты забыл еще одно слово, Уолкер. Легкая. Со мной легко, — отвечаю я и сама поражаюсь тому, насколько бесстрастно звучит мой голос.
— Блэр, детка... ты же знаешь, я тебя обожаю. Абсолютно все в тебе сводит меня с ума, начиная от твоих потрясных карих глаз и заканчивая...
Я зеваю, от физического и морального истощения меня клонит в сон.
— Уолкер, я очень устала. Давай спать. Мне завтра на работу.
— Возьми выходной и побудь завтра со мной. — Он лениво прикладывается к моим губам. — У вас в штате много хостес, тебя и не хватятся.
— Не могу. Завтра у Ланы экзамен, и я обещала Карлу ее подменить.
— Как скажешь. — Чувствительно ущипнув меня за задницу, Уолкер перекатывается на свою сторону кровати.
Когда я начинаю проваливаться в сон, ко мне возвращается чувство одиночества, мой многолетний спутник и друг, и я ему рада. Оно привычное и успокаивающее. Все мои прежние связи похожи на эту. Игра, секс, игра, секс — и всю дорогу никаких эмоций. Но меня это устраивает. Так лучше. Так меньше риск, что меня обидят.
Моя последняя мысль перед сном о том, что за несколько месяцев, пока мы встречаемся, Уолкер так и не запомнил цвет моих глаз.
***
Утром мы завтракаем на его шикарной кухне. Вокруг черный мрамор и нержавеющая сталь, приятно пахнет свежесваренным кофе. Уолкер выглядит как всегда безупречно, на нем дорогой костюм Tom Ford.
— Да, пока я не забыл... — Он вытягивает из внутреннего кармана пиджака белый конверт. — Вот, держи. Должно хватить, чтобы пару месяцев платить за квартиру.
Я заглядываю в конверт. При виде толстой пачки банкнот глаза лезут на лоб. Тут не только на оплату квартиры.
— Но здесь чересчур много. — Я поднимаю на него озадаченный взгляд и шутливо интересуюсь: — Это что, отступные? Ты решил меня бросить?
Уолкер трет глаза ладонями.
Та-ак...
— Кстати, Блэр... — Он вздыхает. — Не знаю, как сказать, чтобы не обидеть.
Я делаю шаг назад и натыкаюсь на край столешницы.
— Что, Уолкер? Говори, как есть. — В животе комом оседает дурное предчувствие.
— Моя девушка скоро возвращается из Парижа. Через пару недель я вроде как делаю ей предложение. Поэтому — да. Я больше не смогу с тобой встречаться.
Эта новость для меня — как удар под дых.
— Так. Стоп. У тебя есть девушка?
Он тянется ко мне, но я отбрасываю его руку.
— Вообще я надеялся, что ты возьмешь выходной, и мы поговорим об этом нормально, но не вышло — значит не вышло. Да, у меня есть девушка. Ее зовут Эмма. Блэр, я думал, ты знаешь. В любом случае, а чего ты ждала? У парней типа меня не может быть ничего серьезного с такими, как ты.
— Ага, вы просто трахаете нас, пока не надоест.
— О, только не грузи меня херней о морали. Я отстегивал тебе за каждый наш секс, от первого до последнего. За одежду, которая на тебе надета, за твою модную квартирку... — Он смотрит вниз, на мои ноги, потом снова вверх, в голубых глазах сверкает насмешка. — За твои туфли.
Я не понимаю, почему настолько шокирована. Шекспировская драма какая-то.
Оказалось, не я его использую, а наоборот.
— Все так. Я давала тебе — ты давал мне деньги. Но фишка в том, что я никогда не притворялась другой, а вот тебе не хватило яиц быть со мной до конца честным. Молись теперь, чтобы твои так называемые друзья не сдали тебя невесте, потому что назад я тебя не приму.
— Они ничего не скажут. Им незачем со мной ссориться.
— Тогда мне жаль твою девушку. Нет ничего хуже, чем встречаться с трусливым лжецом.
В два шага он подлетает ко мне вплотную. Мы оба тяжело дышим. У него, у меня в глазах стоит ярость, кровь разносит эту отраву по венам.
— Себя пожалей. Такую меркантильную дрянь, как ты, видно издалека, не знала? — Он зажимает в кулаке мои волосы и больно дергает за них. — Я был бы с тобой честным. Но ты этого не стоишь. — Он отпускает меня с такой силой, что я больно ударяюсь о столешницу.
— Знаешь, что, Уолкер? И пары месяцев не пройдет, как ты приползешь обратно и будешь умолять подарить тебе второй шанс, потому что твоя безупречная жена не разрешит трахать себя в задницу, а мы оба знаем, как тебе это нравится. Но никакого второго шанса ты не получишь. К тому времени я найду тебе замену. Всегда находила — найду и на этот раз.
Мои слова настолько омерзительны, что он вздрагивает. Его ноздри раздуваются от гнева.
— Без меня ты никто, Блэр. Обычная шваль. А теперь пошла на хер отсюда.
Я смеюсь. Хочу сказать, что это он меня недостоин, но слова застревают в горле.
Потому что это вранье.
Я всегда знала, кто я. Смысла нет притворяться хорошей девочкой, потому что это будет полнейшая ложь. Я слишком люблю деньги, ту защищенность, которую они обеспечивают, и все те вещи, которые можно на них купить. Но пока я разворачиваюсь, выхожу из кухни и оставляю Уолкера позади, до меня доходит, что я опять облажалась. Я сделала себя уязвимой и нарушила свое обещание не позволять никому себя ранить.
Потому что именно это и сделал сейчас Уолкер.
На моем теле нет шрамов. Я не жила на улице, не сталкивалась с физическим насилием — в этом смысле мне, можно сказать, повезло, — но мало что может сравниться с отсутствием родительского внимания и пренебрежением, которым меня потчевали, как горьким лекарством, изо дня в день, пока я росла, а моя самооценка все падала.
Поверьте. Я знаю, о чем говорю.
Стоя в лифте, отделанным панелями вишневого дерева, дыша фальшивым запахом свежести от ковра, в котором утопают мои каблуки, я спрашиваю себя, как я до этого докатилась. Я не люблю Уолкера, но мне все равно больно. Мне в очередной раз показали, насколько я недостойна любви. Лифт везет меня в лобби, и пока на табло сменяются цифры этажей, я начинаю повторять свою старую знакомую считалку.
Любовь эгоистична.
Любовь зла.
Любовь ранит.
Собственно, Уолкер тут даже не при чем... он ведь не заставлял меня с ним встречаться. Это все я. Я одна. Возможно, поэтому мне так больно. Мне некого винить, кроме себя.
Опустив голову, я пытаюсь успокоить дыхание. Я не плакса, так что не скажу, что мне хочется плакать, но внутри все рвется на части. Боль расчищает дорогу для злости, в одном шаге за которой следует сожаление.
***
Швейцар сторонится меня, словно его уже известили, что отныне мне здесь не рады. На улице я мельком оглядываю себя. На мне вчерашнее платье; я выгляжу как шлюха и чувствую себя так же. Униженная, до краев переполненная страданием, я решаю не дожидаться такси. Нужно двигаться; стоя на углу, я привлекаю слишком много внимания. Быть может, мои ноги унесут меня от всего этого, от той боли, которая пришла с осознанием, кто я.
Через несколько минут я успокаиваюсь. Около входа в подземку меня разбирает смех. Действительно, а чего я ждала? Как можно злиться на Уолкера за то, что он использовал меня, когда я сама занималась в его отношении ровно тем же? Когда с самого начала меня интересовали исключительно его деньги, его имя и его смазливое лицо. Я сама во всем виновата. Потеряла в какой-то момент бдительность — вот мне и больно.
Спускаюсь по лестнице, погружаясь в темноту перехода. В нос ударяет неповторимый букет подземки — едкий запах мочи и канализации. Я морщусь и едва успеваю шагнуть в сторону, чтобы не наступить на бездомного, который сидит на последней ступеньке. Вот кому точно не помешает чашка кофе. С этой мыслью я достаю из клатча двадцатку и вручаю ему.
— О, спасибо вам, мисс! Спасибо! — Он расплывается в щербатой улыбке.
— Не за что, — бормочу я. Сердце щемит от доброты у него в глазах.
Собираясь защелкнуть клатч, я внезапно замечаю кремовый уголок. Мой билет на выход из этой передряги. Выуживаю визитку, держу ее в пальцах, и сердце начинает биться быстрее. Похоже, время апгрейда наступило раньше, чем я ожидала.