Увы, оказавшись в детском доме сразу после своего рождения, я за всю свою жизнь так и не сумел познать значение этого слова в полном объёме. Но это, однако, не помешало мне с годами прийти к выводу, что она - одна из немногих ценностей, которая, как правило, даётся нам ещё при рождении и остаётся на протяжении всей нашей жизни.
Серафима о своих родных говорила не так много, словно пытаясь всеми силами защитить тот светлый уголок в её душе, спрятать от всех, так что всё, что я буду рассказывать, я узнал не только от неё, но и от друзей, преподавателей и знакомых, невольно становившихся свидетелями того или иного события.
До того, как поступить в университет и переехать в любезно предоставленное общежитие, Сима жила в тесной однокомнатной квартире с матерью и бабушкой, которые относились к ней с невероятным трепетом, словно бы она была хрустальной и могла разбиться от любого неловкого движения. Помню, что в одну из наших редких прогулок она едва ли не каждые полчаса отвлекалась на звонящий телефон и крайне недовольным голосом повторяла в тысячный раз, что с ней всё хорошо, она не заблудилась и не голодна.
Мать её, если мне не изменяет память, работала в больнице по двенадцать часов, а то и больше, но работу свою любила, выбрала её осознанно, даже пойдя на обман собственной матери, за что та, кажется, до сих пор её не простила.
Сима однажды обмолвилась мне, что мать с бабушкой ни дня не могут прожить без каких-то стычек по пустякам. Когда же я спросил, не знает ли она, в чём дело, она вдруг неожиданно замолчала и переменила тему. Позже от близкой подруги мне удалось узнать, будто бы бабушка не хотела рожать её, даже уже записалась на аборт, но в последний момент отчего-то передумала и, мол, жалеет об этом до сих пор. И если к внучке она относится вполне доброжелательно, то собственную дочь всегда гоняет по пустякам.
Про отца Серафимы мне мало что известно, как, впрочем, и ей самой. Они с её матерью никогда не были расписаны, а последний раз он появлялся в её жизни, когда Симе было лет семь, так что всю свою жизнь она испытывала к нему вполне обоснованную ненависть и презрение. В её жизни он соизволил (впервые после такого долгого перерыва ) лишь в прошлом году, когда Серафима справляла своё двадцатилетие. Тогда меня рядом не было, о чём я впоследствии очень жалел. Ещё один друг рассказал мне, будто у неё случилась самая настоящая истерика, когда отец с невинным видом предложил ей что-нибудь купить, будто она вылила ему на голову чашку горячего чая и выбежала из квартиры в слезах, а потом долго сидела на лавочке, где он и нашёл её.
Что ж, её нельзя в этом винить, ведь как можно принять незнакомца, который впервые появился у неё на пороге и назвался её отцом?
Кажется, по отцу у Симы есть несколько сводных сестёр и брат, о чём ей говорила мать, но она никогда не видела их и никогда с ними не разговаривала. Мать и бабушка - вот два человека, которые переживали с ней все взлёты и падения, а после так неохотно отпустили в другой город учиться. Серафима не здоровалась и не общалась больше ни с кем из родни, хотя у её матери был брат, а у того - двое детей и трое внуков. Для неё семья, тот священный тёплый уголок всегда был и есть в однокомнатной квартирке и двух женщинах, которых объединяла только любовь к ней.
Когда мы только познакомились с Симой, она сказала, что очень боится, как бы они не переругались окончательно в её отсутствие, но больше об этом не заговаривал и за три года мне так и не удалось узнать, как там у них идут дела.
А теперь не удаётся мне найти и саму её.
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
