Аромат лимонной мяты. Книга 1.

ГЛАВА 25. Викторианский роман

   Старая согнутая женщина с редкими седыми волосами, собранными в жиденький хвостик, переходила из комнаты в комнату, дотрагиваясь до многочисленных колдографий, расставленных повсюду. Это был каждодневный ритуал, даже, можно сказать, труд, уже на протяжении сорока трех лет. Ей казалось, что пропусти она хоть одну, то с человеком, изображенным на них, непременно случится что-нибудь плохое. Хотя куда уж хуже?

Батильда Бэгшот на секунду замерла, подслеповато вглядываясь в изображение красивого, статного юноши лет семнадцати, заразительно смеющегося и посылающего ей воздушный поцелуй. Сморщенными губами она прикоснулась к колдографии, а потом, вернув карточку на место, поспешила в следующую комнату, переступая через гору разбросанного тряпья.

Со вздохом она оглядела пыль и грязь, которыми зарастал ее уютный когда-то коттедж. Ну да ничего не попишешь. Дом немаленький, обойти его нужно весь, а путь с каждым годом занимал все больше времени. И на уборку сил уже не оставалось. Да и желания не было даже палочку в руки взять, не то чтобы наколдовать несколько простеньких бытовых заклинаний. Не для кого стараться. Да и незачем.

Да знает она, что ее состояние от нормального далеко. Да и Гризельда Мэрчбэнкс, лучшая подруга практически с самого рождения, уже сколько лет это повторяет. Даже диагноз поставила, магловский. Так и сказала: «Тильда! Ты похоронила себя заживо! Ты страдаешь от ОКР(1)». Заумно, но такое у нее хобби: магловскую литературу почитывать и их же университеты заканчивать. Вопрос о страданиях, конечно, спорный. А про «похоронила заживо», пожалуй, в точку.

Эх, Зельда-Зельда. Вот уж кто, в самом деле, живчик. Всегда была, есть и останется. У самой шило в одном месте и других им постоянно тыкает. Именно Гризельда решила уехать из Пруссии в Англию, да и ее, Батильду, потянула за собой. Хотя переезд был единственным возможным вариантом.

Их отцы, давние друзья и соседи, представители обедневших, хотя и чистокровных семей, были не в состоянии обеспечить им, младшим — четвертой и пятой — дочерям, даже поступление в магическую школу. Что уж там говорить о приличном — да хоть каком-нибудь! — приданом. Это сейчас, после трех войн, двух магловских и одной магической, волшебная Германия вынуждена «импортировать» невест и женихов из-за границы, чтобы избежать вырождения, а тогда, в середине девятнадцатого века, молоденьких и — чего уж греха таить! — не слишком хорошеньких бесприданниц, как они, было столько, что цена им была десять кнатов за пучок.

Что касается магического образования, девочкам были предоставлены старые конспекты и учебники, а родители и старшие сестры изредка отвечали на сложные вопросы. Как ни странно, они превосходно справились и СОВы и ТРИТОНы при министерстве магии Пруссии сдали блестяще.

Общее же образование после длительных дебатов обе семьи решили отдать на откуп маглам — дешево, то есть бесплатно, и сердито — и нашли девочкам гувернантку. Ну, в смысле, как «нашли»? Похитили, опоили зельями, а через несколько лет сказали спасибо и с прощальным Обливиэйтом отпустили на все четыре стороны. Чего они не предусмотрели, так это того, как именно эта неплохо образованная магла, оказавшаяся ярой сторонницей эмансипации женщин, может повлиять на девочек. А между тем ее взгляды нашли горячий отклик в их душах. О стандартном женском счастье две эти инженю-эмансипе(2), больше не мечтали, а вот о самостоятельности и успешной карьере — постоянно.

Именно поэтому после совершеннолетия и получения дипломов девушки и сбежали на Альбион, в спешке роняя башмаки. Магическая Пруссия была настолько консервативна в отношении женщин, что чопорные англичане казались просто прогрессистами. Немцы же четко, до последней буквы, соблюдали правило четырех «К» (3), и на родине молодым, хорошо образованным девушкам светило мало.

Как ни странно, расплаты за побег не последовало: ни проклятий, ни изгнания из рода, ни-че-го! Вслед беглянкам послали лишь сов с обещанием всех небесных кар, если в их изуродованные интеллектом головы только закрадется мысль о браке с маглом, грязнокровкой или предателем крови. Девушки на это только фыркнули: вот уж куда они не собирались, так это замуж. Во всяком случае, в ближайшие лет десять. А вот фамилии на более привычные британскому уху поменять пришлось.

Уже потом, с высоты прожитых лет, они поняли, что после их побега родители, скорее всего, облегченно выдохнули, смахнули несуществующий пот со лба и скромно откупорили бутылку Огденского, так как на банкет с финальным фейерверком просто не было средств. Гора ведь с плеч: лишние рты не кормить, приданое не собирать!

В Англии Батильда начала свой путь учителем истории магии в Хогвартсе, а Гризельда младшим методистом отдела образования министерства магии. Неожиданно карьера у них пошла. Уже лет через пятнадцать Батильда, оставившая преподавание, была весьма уважаемым ученым и автором постоянно переиздаваемого учебника, а Гризельда, разработав несколько методик обучения магов по типам крови (за педагогическое образование, кстати, спасибо Оксфорду), стала начальником отдела и бессменным председателем экзаменационных комиссий СОВ и ТРИТОН.

Батильда скривилась, подумав о своем учебнике и методичках Гризельды. Кому все это теперь нужно? От труда ее жизни остался убогий кастрированный огрызок, с обложки которого она давно требует убрать свое имя, а методики Гризельды считаются ретроградскими. Нельзя, видите ли, делить магов по происхождению, все должны быть в равных условиях. А то деток огорчает, что кому-то доступна высшая магия, а кто-то Люмос еле вымучивает.

Она хмыкнула, вспомнив, как несколько лет назад на заседании в министерстве при обсуждении школьной программы Гризельда со свойственной ей прямотой орала Дамблдору, выступавшему за очередное упрощение, что, в таком случае ему следует мочиться сидя, а то они в неравных условиях, что ее очень огорчает. А потом попросту хлопнула дверью, заявив, что последний приличный волшебник на ее памяти выпустился из Хогвартса в 1978 году, причем не благодаря, а вопреки, а это недоразвитое поколение Дамблдор будет аттестовать сам.

Шаркая ногами, Батильда подошла к замурзанному окну, с трудом пропускающему свет, послюнила палец и провела по стеклу, размазывая грязь. Теперь через него можно было увидеть сад, неухоженный и дикий, и покосившийся коттедж.

Она как сейчас помнит, как в этот дом переехала Кендра Дамблдор с двумя мальчиками, Альбусом и Аберфортом. Как же давно это было! Она напекла тогда пирожков и пошла знакомиться. Ну да, познакомилась. Открыла ей брюнетка с пронзительными черными глазами с невозмутимым, даже суровым лицом, в чертах которого явственно угадывались следы индейской крови. Впрочем, расисткой Батильда никогда не была и с улыбкой начала свою приветственную речь. Договаривала она ее уже в захлопнувшуюся перед носом дверь. Неприятно, но навязываться Бэгшот не собиралась. Развернулась и ушла. И лишь иногда поглядывала в окно на соседский участок.

А детей-то у соседки оказалось трое! Была еще дочка. Только она ее почему-то прятала и выводила на улицу только поздно ночью. Естественно, Батильда навела о соседях справки через министерство, используя свои связи и возможности Зельды. А там оказалась такая история!

Кендра переехала в Годрикову Впадину из Насыпного Нагорья после того, как ее муж, Персиваль, убил трех мальчишек-маглов. За что — никто так и не узнал: на суде он молчал, как рыба. Ну и отправился на пожизненное романтическое свидание с дементорами. А девочка, Ариана, по документам в министерстве числилась сквибом. Как же! Сквиб!

Помнит Батильда, как проснулась от дикого крика и, выбежав на крыльцо в одной ночной сорочке и с палочкой в руке, увидела факелом горящую Кендру, мечущуюся по своему саду. А Ариана стояла под липой и лишь пальчиком на маму показывала. Девочку тогда уволок прибежавший Аберфорт, а сама Батильда еле успела потушить Кендру.

Притащила ее тогда в свой дом, положила в гостевую спальню и несколько дней зельями поила да ожоги залечивала. В Мунго Кендра ехать категорически отказалась. Оно и понятно. Потому что следом, но в отделение для душевнобольных, отправилась бы и Ариана. Вот только девочка бы оттуда никогда не вышла.

Все те дни, что Кендра провела у Батильды, она вываливала на нее свою жизнь: сначала в бреду, а потом уже в здравом уме и твердой памяти. Видимо, припекло: с сыновьями-то не поделишься наболевшим, дети еще.