Сдавайся мне

Глава 16

POV Том
Суббота. Мы с Биллом сидим в коридоре больницы. Медсестра сказала, что врач освободится минут через 10,но прошло уже как минимум полчаса. 
Сегодня мне должны снять гипс, и я ждал этого дня, как дети ждут Рождество и появление Санты.
-Ты уверен, что гипс можно снять? Рука не беспокоит? – в который раз спрашивает Каулитц. Я недовольно на него смотрю, нетерпеливо дрыгая ногой.
-Всё, ладно-ладно, — тут же, словно защищаясь, замахал руками Билл, но через некоторое время снова начал интересоваться моим самочувствием. 
Вот сниму гипс и задушу черноволосого. 
От необходимости отвечать меня отвлекло прибытие врача и его медсестры, которая мне улыбнулась. Герр Соммерфельд жестом приказал нам войти в его кабинет. Мы проследовали за ним. Билл тут же свернул направо и сел в кожаное кресло больнично-белого цвета. 
-Садитесь сюда, пожалуйста, — показала на кушетку медсестра, неизменно мне улыбаясь. Словно в медицинском институте её только этому и учили. Она была совсем молоденькой, в обтягивающем белом халате, но не слишком коротком. Её волосы (цвета перезрелого баклажана) были собраны в конский хвост и от любого движения их хозяйки, он тоже терял свою неподвижность.
Я сел на указанное место. Медсестра осторожно приподняла мою загипсованную руку.
-Вам не больно? 
-Ничуть, — улыбнулся ей я и подмигнул. Кажется, услышал фырканье со стороны Билла, когда щеки девушки зарделись пунцовым цветом. Но меня это почему-то только порадовало. Я, не иначе как, злорадствовал.
-Сондра, выпускайте на волю эту пленницу, — очевидно, имея в виду, мою руку, приказал девушке врач. Сам же герр Соммерфельд перебирал какие-то бумаги, видимо, в поисках моей больничной карты.
-У вас красивое имя, — обратился я к медсестре, продолжая изводить Каулитца и всё еще не найдя этому причину. 
-Спасибо, — на грани слышимости ответила Сондра, распутывая бинты. 
-Оно вам очень подходит. Обозначает «защитница человечества», если не ошибаюсь? – продолжил я игру.
Билл выдохнул шипящий звук, что-то вроде «чи», и вышел из кабинета. Играть сразу стало неинтересно, и поэтому я молча ждал, пока, наконец, увижу свою руку. 
-Всё в порядке? – спросил врач, наконец, обратив на меня внимание. Лучше б не спрашивал. Всё это утро меня подобными вопросами пытал Билл.
-Да, — наверное, чересчур резко, ответил я.
Рука после долгого заточения выглядела не лучшим образом: вся во вмятинах от бинтов, она казалась такой неживой
и искусственной. 
-Пошевелите рукой, — попросил док.
Я послушно согнул руку в локте, потом обратно, совершенно не чувствуя дискомфорта. Я очень надеялся, что на этом мои мучения закончатся, но Соммерфельд взял мою руку в обе свои и принялся ощупывать, будто проверяя: все ли кости на месте.
-Небольшой отек еще есть, но через пару дней и он должен сойти. Мы вас выписываем, — одарил меня улыбкой герр Соммерфельд, выпуская мою руку. У них всех здесь принято улыбаться? Раздражают.
-Отлично. Тогда я могу идти?
-Конечно. Постарайтесь больше ничего не ломать, — вдогонку пожелал врач. 
Я вышел из кабинета и закрыл дверь с обратной стороны, бросив взгляд на табличку золотого цвета с именем и фамилией врача, который только что принимал меня.
Билл стоял напротив, прислонившись спиной к светлым стенам больницы. Здесь всё светлое и это сводит с ума. Белое. Мертвое. Только в больнице можно встретить такое количество белого. 
-О, теперь твой член не будет одинок, — подскочил ко мне Билл, осматривая руку. Он сказал это так громко, что несколько человек вокруг обернулись. Кто-то посмотрел на нас с недовольством, мысленно прося вести себя тише. Кто-то со злостью, словно говоря «Это не место для шуток»,а кто-то с улыбкой: «Хоть кто-то может веселиться». Это зависело от того, по какой причине они здесь и насколько серьезны их проблемы.
-Заткнись, а! – попросил его я.
-Да ладно, — Каулитц хлопнул меня по плечу. –Онанизм – это не психическое отклонение.
И этот наглец двинулся в сторону лифтов. Я поспешил за ним, считая разговор неоконченным.
-Я смотрю, ты хорошо осведомлен, — мы снова начали язвить друг другу. Складывалось впечатление, что это стало нашей защитной реакцией. Ото всяких лишних разговоров. А их в последнее время становилось всё больше и больше.
***
-Можно я поведу? – спросил я Билла, когда мы подошли к его машине. Столько времени без руля – тяжело мне это далось.
Черноволосый пожал плечами и перекинул через крышу автомобиля ключи. Я поймал их и сжал в руке, отчего они звякнули. Когда открыл дверцу водителя, то Билл уже сидел в машине и прикреплял ремень безопасности. Обычно он это делал, когда мы выезжали на трассу. Странно. Но я не стал ничего спрашивать, да и не нужно было. Заметив недоуменный взгляд, Каулитц ответил на мысленно заданный мной вопрос:
-Ты давно не ездил. Не хочу стать трупом.
-Очень мило с твоей стороны. Ты не доверяешь мне свою жизнь? – насмешливо поинтересовался я, поворачивая ключ зажигания и наслаждаясь урчанием мотора.
-Конечно, нет! – без обиняков признался Билл. -Я романтик, но не идиот.
Зато честно.
Мы выехали на трассу, и у мистера Недоразумение тут же зазвонил телефон. Я покосился в его сторону лишь на мгновение. Наблюдая за тем, как он достает из кармана узких джинс мобильник. Сначала он глянул на дисплей, протяжно вздохнул и только потом ответил. Я приметил, что голос был уставшим, но постарался более ничего не замечать, а лишь сосредоточиться на дороге. Получалось плохо. В основном, ответы Билла состояли из односложных фраз, вроде «Да, конечно», «Я уже тебе говорил» и так далее. И всё же меня это бесило. Это ощущение внутри похоже чем-то на ревность, но это не она. Не может быть она. И еще…чувство собственности. Кто-то в моей голове кричал: «Какого черта он себе позволяет? Мой, только мой!» и меня это пугало. Пугало, не на шутку. Я постоянно пытался не придавать всему этому значения. Ждал переезда Билла, очень надеясь на то, что с этим всё непонятное и необъяснимое исчезнет. Само собой. 
Каждый из нас помнит тот разговор при отключении электричества, но мы оба делаем вид, что ничего этого не было. У нас вошло в привычку: создавать видимость.
-Да, конечно, — в который раз повторил Билл и отключил связь. Телефон бросил в бардачок и, скрестив руки на груди, уставился в окно. 
И чего он такой недовольный?
-Видимо, не одного меня ты любишь, — не удержался я от замечания.
-Ты про что? – даже не взглянул на меня.
-Про твои таинственные звонки, — светофор сменил цвет, и я свернул налево.
Пару секунд на меня смотрели, как на идиота, а потом Билл начал смеяться, забыв держать руки скрещенными. 
-Том, неужто ты ревнуешь?
-Еще чего, — хмыкнул я. Теперь Каулитц сам не отрывал от меня взгляда, в то время, как я смотрел лишь на дорогу. 
В следующее мгновенье я почувствовал, как рука черноволосого скользит по моим брюкам. От колена и, замедляя темп, всё выше и выше.
-Какого ты делаешь? Немедленно прекрати! – куда-то в пустоту ударил я рукой.
-Я раскрашу твою жизнь приятными ощущениями и докажу, что мне нужен только ты, — рассыпался в откровениях Билл и, как в доказательство его слов, я услышал звук расстегивающейся ширинки. Моей ширинки. 
Остановиться я не мог. Вокруг была только дорога, никуда не съедешь и не завернешь. Остановлюсь посреди неё – отберут права, если не умру раньше времени от столкновения. 
-Оказывается, твоя нижняя часть сопротивляется не так бурно, как ты, — его голос был полон разврата и похоти, когда он сжал под тканью боксеров мой член.
Я покраснел, потому что никак не ожидал реакции возбуждения, которая меня постигла.
-У меня некрасивое имя, значит? – поинтересовался Билл, с насмешливой злостью и обидой. Его рука скользнула под ткань трусов, и теперь возбуждение стало еще большим, чем прежде.
-Черт, Билл…прекрати…мы куда-нибудь вре…ааах.
Непроизвольный стон и в следующий миг я вижу довольную физиономию Каулитца.
-Не заставляй меня выбивать из тебя стоны. Тебе ведь нравится это, — подушечки его пальцев исследуют мой член, будто некий артефакт.
Я вздрагиваю, и от этого меняется направление машины. В последний момент успеваю увернуться и не въехать в какую-то иномарку. Слышу, как водитель автомобиля назвал меня гр*банным м*даком и боковым зрением подмечаю, что он крутит пальцем у виска.
И не остановиться. Еще километров 10 сплошная дорога. Билл, словно всё рассчитал. 
Очередной стон. Теперь я его уже не сдерживаю. На это попросту нет сил.
***
По дороге домой я решил для себя одно: Билл должен съехать. Иначе я сойду с ума.
Я, черт возьми, кончил. В его машине. Ткань трусов была мокрой и липкой, и всё это давало отвратительные ощущения.
Мы зашли в квартиру, и я решил не тянуть со своим решением. Лучше сказать всё сразу. Я сцепил руки в замок, похрустел суставами и стал переминаться с ноги на ногу.
-Уезжай, Билл. Я так больше не могу…уезжай…не знаю куда. Мне всё равно, просто уезжай, — стараясь придать голосу твердость и уверенность, сказал я. 
-Я знал, что так и будет, — после недолгого молчания, заявил Билл и хмыкнул с какой-то грустью. От него так и веяло депрессией и меланхолией. 
Я не мог смотреть ему в глаза. Не хватало для этого храбрости. Я боялся прочитать в них «Трюмпер – гей». Итак тошно. Я смотрел строго вперед и моему взору были подвластны только шторы тёмно-бордового цвета. Никогда не замечал, что на них узоры в виде лепестков.
-Том, ответь, ты меня ненавидишь? – задал неожиданный для меня вопрос Каулитц. Я мог ожидать чего угодно: очередных доказательств, обвинений в свой адрес, даже удара в челюсть. Но не этого.
-Нет, — честно ответил я, продолжая разглядывать ткань, закрывавшую окна. Если б я мог прожигать взглядом, то от штор давно бы ничего не осталось, кроме кучки золы. — Я…не знаю.
Именно поэтому ты и должен уехать. Из-за убивающей меня неясности.
Билл попытался сказать что-то еще, но я скрылся в своей комнате, во избежание разговоров, которые родят во мне череду новых вопросов без ответа. А я еще со старыми не разобрался.
Пусть я выгляжу трусом. Пусть бегу от вопросов. Черт с ним, пусть бегу даже от себя самого. Я лучше буду доверять своему прошлому, чем строить новое будущее. Прошлое ведь уже проверено, а принимать что-то новое я не хочу. Не хочу менять свою привычную обстановку, свою привычную жизнь. Даже не в том дело, что я не хочу. Боюсь. Где гарантия, что новая жизнь будет лучше старой? Неизвестно. Ничего неизвестно. И это страшит меня больше всего. 
***
Около часа я лежал на кровати, в своей комнате и сверлил взглядом потолок, ни о чем особенном не думая. Лежал до тех пор, пока руки, которые я подложил под голову, не затекли, и мне не пришлось встать, чтобы их размять. 
Когда я только лег, то слышал едва различимый шум, но минут 10 назад смолк и он, уступив место тишине, которая своим присутствием давила мне на мозг. Какое-то время я не выходил, не желая встретить на своем пути Билла. Слов к нему по-прежнему не было, и никаких вопросов я к нему не имел.
Из комнаты меня выгнала нужда. И чтобы пойти в туалет, мне пришлось выйти из своей обители. 
Словно шпион из какого-нибудь дешевого американского фильма я на цыпочках вышел из комнаты, пытаясь аккуратно и тихо открыть дверь. Но та предательски скрипнула, словно она была на стороне Билла и пыталась меня выдать с потрохами. 
Черноволосого в доме не было. Не знаю, как я это понял: по напряженной тишине, по нехватке вещей, что не были разбросаны в гостиной (через которую лежал мой путь к туалету). Но его не было точно, и я это знал.
Я справил нужду и только на обратной дороге к своей комнате увидел записку, которая лежала на столе из красного дерева. 
Наверняка, Билл написал, что ненавидит меня, и я никогда его больше не увижу.
Записка не была свернута. Обычный тетрадный листок, наспех выдранный и потому по краям совершенно неровный. Такой же неровный, как вся моя жизнь. Аккуратный округлый почерк лишь доказывал, что записка принадлежит руке Каулитца. Я поднес запись к глазам и прочитал совсем не то, что ожидал. Никакой ненависти. Никаких обвинений. Никакой драмы. Только строчки, которые заставили меня почувствовать острый укол вины. Когда-нибудь этот укол меня убьет: столько раз я его получал после всех слов и действий в адрес Билла. 
А написано было вот что: