Знаешь... Если Бы Ты Оказался Сейчас Рядом...

---

Знаешь,... Если бы ты оказался бы сейчас рядом, то я бы обязательно бы накрыла стол. По правде говоря, я совсем не умею готовить, так что, увы, не смогу накормить тебя до сыта. Но у меня в холодильнике всегда куча заготовок, магазинной еды и полуфабрикатов. А в ящичке прямо над раковиной у меня лежит печенье. То самое, шоколадное, помнишь? С того дня, как ты их впервые попробовал у меня дома и улыбнулся той самой улыбкой, у меня всегда лежит хотя бы пачка этих шоколадных кружков. Хотя, я совершенно не люблю шоколадное печенье. Не признаю его... Но ради тебя я готова есть его вместе с тобой как дар небесный. Потому что прямо передо мной этот дар сидит. И в уголках губ у тебя обязательно осядут крошки. Ты ведь всегда куда-то торопишься... Хах...

А помнишь, как ты заваливался ко мне в плохом настроении? Ты тогда хотел покромсать все написанные тексты, разбить МИДИ, что стоит в комнате и выкинуть фортепиано... На самом деле, я молилась каждый раз, когда видела тебя таким... Я не верующая, но я мысленно вспоминала всех-всех богов, которых только проходила на уроках истории и литературы, лишь бы ты не убил все вокруг. Лишь бы только твоя музыка, что вопреки мнению некоторых похожа на плевки, музыка, что льется из твоего сердца, что заставляет гореть и думать... думать о чем-то большом... Чтобы эта музыка никогда не затихла и продолжала греметь. Начиная с того самого первого аккорда и до последнего... Знаешь, мне было больно... правда больно видеть, как ты разрушаешь себя изнутри... Поэтому я никогда не пыталась заставить тебя улыбаться. Фальшиво улыбаться, как ты это делаешь постоянно. Я просто поворачивала ключ в замочной скважине, впускала тебя и едва прикрыв дверь уходила на кухню, заваривая чай. Я знаю, что ты пьешь целыми днями один лишь кофе из противных картонно-пластиковых стаканчиков. Но я всегда наливала тебе чуть сладковатый с легким шлейфом лимона чай, привезенный моими родителями из заграницы. А себе доставала обычный черный, заваривая пакетик в кружке с ночным небом и кучей звездочек. И если бы меня кто-нибудь, когда-нибудь спросил, почему я завариваю такую дрянь себе, я бы обязательно послала бы его далеко и надолго. Если бы спросил ты, то я бы отшутилась, что черный люблю намного больше. Или что у меня аллергия на лимон. Но только твоя кружка знает, что на самом деле я ужасно боюсь, что этот вкусный чай кончится. Чай, что ты так любишь. И тогда ты будешь кривиться и ругаться, плеваться ядом, потому что черный чай ты люто ненавидишь. Я заваривала и наливала в ту самую кружку, на которой красовалось название твоего родного города. Наливала и потом честно наслаждалась тем, как твои длинные музыкальные пальцы хватаются за нее и отогреваются. Ты ведь не носишь перчатки...

Ты просто постоянно мерзнешь. И если бы я могла я бы запретила бы холод по всей планете. Ты так много ездишь по работе и, наверное, побывал уже во всех странах мира... Но ты все равно везде мерзнешь. И в такие моменты мне очень хочется тебя согреть. Но я смотрю на тебя и понимаю — у меня ничегошеньки не выйдет... Просто потому, что ты промерз до основания, до мозга костей... Промерз настолько, что у тебя замерзло сердце... знаешь, это как в сказке о Снежной Королеве... Только, я не Герда и у меня не получится...

Но мне так нравилось, когда у тебя было хорошее настроение... Ну или мне казалось оно хорошим. И тогда мы не просто пили чай, сидя на маленькой уютной кухне в кофейных тонах. Тогда ты позволял себе недолго слушать мои рассказы и иногда даже сам начинал разговор с банального «как день прошел?». Знаешь, в такие моменты мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, потому что услышать что-то подобное вызывало внутри бабочек больше, чем когда я слушала песни в твоем исполнении... Этот бархатистый, слегка хрипловатый голос с акцентом и неким шипением всегда казался мне истинной музыкой. В такие моменты я забывалась и начинала болтать всякую ерунду, которую тебе было не очень то интересно слушать. Например о том, как моя лучшая подруга напевала мне сегодня весь день свою любимую песню. Знаешь, у нее совсем нет голоса, но в такие моменты я ее очень и очень сильно люблю.

Знаешь... Если бы ты оказался бы сейчас рядом, то я бы ни за что бы не рассказывала тебе эти глупые истории... Я бы вслушивалась в каждый звук, всматривалась бы в твое лицо и завороженно бы следила за тем, как твои пальцы бегают по МИДИ, клавиатуре, а затем нервно щелкают мышкой. В такие моменты ты чуть хмуришься и на твоем ровном лбу появляется складочка. А глаза чуть щурятся и ты похож на маленького лисенка... Вообще ты больше похож на котенка — такого со скверным характером, который любит ластиться, но не даст погладить себя никогда. Который будет вырываться из рук и царапаться. Но, знаешь, я тебя все равно люблю... Правда...

Даже когда у тебя не получалось что-то, ты скидывал все со стола, пинал диван в своей маленькой студии, накидывал ветровку, хватал сигареты и уходил куда-то... Когда ты мог накричать на меня... Когда я бегала ночью по округе, ища тебя, потому что ты выбежал вновь без зонта, а на улице разгулялась стихия... Когда я находила тебя задумчивого на крыше... Перекладинах... Балках... На заброшках... На качелях в соседнем дворе... У тебя всегда было такое потерянное выражение лица, а взгляд был устремлен куда-то в пустоту... В иной мир... Ты сидел весь вымокший, сигарета давным давно потухла, хотя ты и сделал всего одну затяжку. Твои высветленные волосы измученные вечной краской стали сухими и ломкими и в такие моменты липли к твоему лбу, кажась еще тоньше и безжизненнее... Твоя ветровка промокала насквозь вместе с футболкой и рваными джинсами. Да, ты все еще не можешь привыкнуть, что в моем городе постоянно идут дожди, поэтому каждый раз, когда я приводила тебя обратно, ты долго матерился, потому что твои кроссовки от какой-то известной фирмы вновь промокли до последней нитки и их разве что выжимать можно...

Знаешь... Если бы ты оказался бы сейчас рядом, то я бы обязательно бы хотела, чтобы ты задремал на диване. А я могла аккуратно сесть рядом и положить голову тебе на плечо. Ты не слишком высокий — для меня это не будет проблемой. Но знаешь, я сейчас нагло лгу — я сотни, тысячи и миллионы раз думала об этом, но так и не решалась даже подойти — сидела за столом и наблюдала за тем, как после тяжелой работы и бессонных ночей из-за охватывающего тебя вдохновения, ты беспокойно и очень тревожно спал. У тебя надрывисто вздымалась грудь, иногда ты бормотал что-то бессвязное и... очень... очень-очень редко улыбался. Так беззаботно, тепло и уютно, что в моем сердце разливалась нежность, скользила по венам и капиллярам, согревала меня... Но, честно говоря, убивала. Ведь каждый раз, как только ты просыпался, ты ругался, что опаздываешь и вылетал из квартиры, пропадая иногда на месяцы. Такая у тебя работа — ничего не попишешь...

Знаешь... Если бы ты оказался бы сейчас рядом, то я бы очень хотела вернуться именно в то время, когда мы могли просто сидеть и молчать, попивая чай. Сейчас я сижу и корю, что ничего у тебя не спрашивала за это время. Знаешь, я ведь даже не знаю какой у тебя любимый цвет... Или какие бы обои ты бы предпочел в гостинной. Если бы я только могла бы, я бы вернулась в те времена и расспросила бы тебя обо всем.

Знаешь... Больше всего я жалею о том, что так и не смогла найти в себе силы и показать тебе свой город. А я ведь так хотела, чтобы ты полюбовался разведенными мостами и волшебной, чарующей красотой ночного Главного проспекта в моем городе... А я ведь сотни раз составляла текст экскурсии в своей голове и планировала маршрут. Маршрут менялся, но неизменной его точкой оставалась пышечная. Не знаю, есть ли что-то такое у тебя в родном городе, но я считала, что ты просто обязан попробовать... Хах... У тебя же диеты... тебе нельзя есть такое жирное...

Знаешь... Я вообще много о чем жалею. Что не спрашивала тебя о твоей семье. Не спрашивала о работе. Не узнала, как ты написал свою любимую песню. Никогда не расспрашивала, почему в «The Last» столько депрессивных моментов и почему жизнь была к тебе несправедлива. Мне очень жаль сейчас, что я не смогла стать тем самым случайным попутчиком, которому обычно изливают душу. А я ведь была готова слушать. Просто слушать — без комментариев и навязчивых советов. Знаешь, даже если бы ты заплакал, как тогда в конце одного из концертов, я бы ничего не сказала — просто бы подошла и обняла. А еще потрепала бы тебя по голове — мне всегда нравилось, как делала это моя мама. А потом, когда ты вдохнул бы воздуха и продолжил, я бы уселась на место напротив и все также молча продолжила бы слушать твой бессвязный бред на ломанном английском, с примесью корейского, японского и твоего родного диалекта. Я бы слушала даже, если бы ты говорил бы только на своем диалекте. А потом бы я тщетно бы пыталась воспроизвести это в памяти и выучила бы наконец твой язык. Хотя, по правде сказать, он очень труден для меня в сфере произношения...

Знаешь... Больше всего я жалею наверное о том, что так и не побывала ни на одном концерте. Не увидела твое выступление вживую... Не увидела твои глаза с осевшей на века болью в черных радужках, которые всегда меня манят. Я говорила, что ты похож на котенка? Когда в твоих глазах столько боли мне очень сильно хочется закутать тебя, как котенка, в плед и прижать к груди, поглаживая шерстку на мордочке и говоря какие-то банальные, но очень теплые слова. Ведь мне... Мне правда больно всегда смотреть на эту боль, что, кажется, заменила кровь в твоем теле... Ты иногда походил на оголенный нерв — твои глаза, выражение лица. движения... Этого могли не замечать многие, но я слишком хорошо тебя знала...

Знаешь, на самом деле я не знаю о тебе ничего. Ни крупицы информации. Я даже точно не знаю, как записывается твое имя и фамилия. Не помню твой год рождения, а еще я сбилась со счету сколько песен ты написал и спродюсировал. Больше всего мне было больно оттого, что у тебя было много песен о разных людях и ситуациях, но не одной обо мне. Хотя... чем я вообще это заслужила.

Знаешь... Я сейчас сижу на кухне и мою кружку. Ту самую, из которой ты пьешь обычно чай. Примерно в это время ты обычно заходишь ко мне. Чаще всего, свирепый как тигр и все, что я могу — накормить тебя полуфабрикатами и напоить любимым чаем. Я правда, больше ничего не могу. Но пока ты будешь приходить сюда, ты будешь давать мне тепло. Будешь разливаться под кожей и каждая моя клеточка будет заменяться на сходную твоей. На каждой будет просто вырезано из атомов твое имя. Ты стал настолько константой моей жизни, что если снять мой скальп, то под ним и без лупы все увидят выцарапанную тобой мной надпись «Мин Юнги». Тоже самое найдут в крови вместо всех тех клеток, что там должны быть. Найдут вместо мозга. Найдут в легких и вместо них. Ты заполонил собой всю мою жизнь и дышать без тебя кажется просто не возможным.

Знаешь,... Если бы ты оказался бы сейчас рядом, то я бы обязательно отворила бы тебе дверь. Но есть одно весомое «но».

Тебя нет.

И никогда не было.

Потому что никто вокруг не знает, кто такой Мин Юнги. Хотя я знаю.

Я же вижу тебя. Слышу твои песни. Чувствую как ты каждый раз толкаешь меня своим плечом, проходя в квартиру.

Когда я рассказала подругам о тебе, они зашли в поисковик и не нашли тебя.

Но я же нашла. Вот же целая папка с твоими фотографиями! Вот ты в Сеуле, вот в Токио, в Вашингтоне, в Нью-Йорке... А вот сохраненный микстейп под твоим авторством. И мой любимая «First Love»

Я же вижу тебя... Я же знаю, что ты есть... Так почему же никто в этом мире не знает о тебе?