Что чувствует сталь

20 Chapter

Я годы потратил на поиски счастья,
Спускаясь в Аид, на Олимп поднимаясь.
Любовь — это зверь с окровавленной пастью.
Мы гибнем поймать его тщетно пытаясь.

  — Она будет спать со мной, — произносит Чонгук тоном, не терпящим возражений, и складывает руки на груди. Трое стоят в проходе перед комнатой Чимина и в недоумении смотрят друг на друга.

После разговора с Хаиль Чон решил, что сегодня они не вернутся в дом Суджин и останутся у Пака. Им следовало держаться вместе, чтобы в случае опасности смогли защититься. Две химеры в одном доме уже чего-то стоят. Да и мать Чонгука, таким образом, оставалась в безопасности.

— Но здесь всего одна односпальная кровать, — возмущается Чимин. — Иди в родительскую комнату, а я на диване в гостиной лягу.

— Нет, я останусь с Хаиль.

Чонгук за руку заводит девушку внутрь и кивком головы указывает на узкую кроватку в углу. Она может и маленькая, но выглядит очень уютной с двумя пухлыми подушками и синим покрывалом, усыпанным золотыми пятиконечными звёздами. По комнате расположилось ещё немного мебели из белого дерева, включая гардероб и рабочий стол. Возможно, Чонгук был в этой комнате уже тысячу раз, сидел на этом стуле на колёсиках, разбирая домашку вместе с Чимином, или же позже боролись мягкими подушками, разбрасывая по всему полу воздушный пух. Только все эти прекрасные моменты начисто стёрты в его голове.

— Я буду спать на полу, — заявляет Чон. По строгому выражению лица и сомкнутым в тонкую полосочку губам видно, что переубеждать упрямца совершенно бесполезно. Чимину ничего не остаётся как вытащить из шкафа запасной постельный комплект для друга и убраться восвояси.

— Спасибо, что нашёл меня, — говорит Чимин напоследок, искажая своё лицо в грустной улыбке. Она ему ни капли не идёт, — думает Чонгук и прикрывает за блондином дверь с милой наклейкой «I'm Happy». Этот человечек был при жизни светлым до мозга костей. Зачем он вообще понадобился мерзкому учёному. И судя по воспоминаниям, Чон этого учёного сам когда-то знал.

Пока юноша удалился в ванную комнату, О быстро переодевается в длинную футболку, выделенную Чимином, и запрыгивает под одеяло, укутываясь пушистым одеялом под самый нос. У девушки от всего происходящего голову беспощадно кружит. На губах до сих пор полыхает поцелуй, а кожа источает лёгкий аромат леса. Или же запах Чонгука просто в самые лёгкие въелся. Его уже оттуда ничем не вытравишь. Но несмотря на все эти ощущения всё в теле землетрясением ходит — потому что знает, что ещё пара минут и до него можно будет рукой достать. Чонгук сам так захотел, с собой положил и запретил двигаться. А Хаиль и не может. Сегодняшняя ночь самая особенная из тех, что она переживала. Сегодняшняя ночь должна быть самой спокойной за все последние деньки вместе с Чонгуком, ведь Чимин находится в соседней комнате, а «охотников» ещё в Сеуле след простыл.

Не успевает девушка забыться, как в проёме появляется Чонгук. И сердце тут же к горлу подскакивает, все дыхательные пути перекрывает. Сразу щёлкает по выключателю. Свет меркнет, но Хаиль успевает отпечатать на обратной стороне век полуобнажённый образ статного и подтянутого тела, широкие плечи и узкую талию, где ниже только нижнее бельё. У Чонгука не нашлось сменной одежды, а чиминовская слишком мала для его почти ста восьмидесяти.

С изящностью кошки пробирается на своё место и лезет в холодную импровизированную постель, укрываясь тонкой простынёй. Слышит, как брюнетка дёрганно отворачивается лицом к стене и шумно втягивает в себя воздух.

— Спи, — полушепчет. Прикрывая веки. В груди расплывается невероятное тепло, заглушающее всё плохое произошедшее ранее: залечивает раны, затягивает пустоту после разрыва связи. Может — вполне возможно — Чонгук в эту секунду счастлив.

— Не доверяю я этому Чимину, — бормочет Хаиль. По глухому звуку понятно, что та в край пододеяльника уткнулась. — Глаза у него пустые.

— Он тот, кто прошёл со мной весь путь. Тот, кто был разодран на части множество раз, но оставался самым целым, умудрялся из праха себя поднимать. На всех нас отметины самой смерти. Чимин многое перенёс. Не волнуйся, завтра пойдём вместе с ним на телевидение. Всё почти закончилось.

На некоторое время комната погружается в полнейшую тишину. Хаиль верит, что стоит только дать знать о экспериментах над людьми прессе, всё действительно закончится. «F639» не выжить при таких условиях. Но где-то глубоко в душе густеют непонятные страхи и сомнения. Чонгук в крови умывался, раз за разом умирая, чтобы Чимина найти, из пасти самых страшных опасностей вытащить готов был. Но всё оказалось намного проще. Ему была нужна только помощь, ведь Чимин сам навстречу вышел, явился туда, где проще всего отыскать. И вот он, кого можно настоящим исчадием ада назвать, свободно рыщет среди обычного народа, без каких-либо угрызений совести людей запугивает, убивает. Всё ради своей выгоды. И его никакое наказание не настигло. Наоборот одарило подарком судьбы. Такого не бывает.

Девушка вдруг сбрасывает с себя шуршащие в ночи одеяло и соскальзывает с кровати вниз. Чонгук напрягается весь, ощущая, как под покрывало проникает прохладное тоненькое тело. Без смущения прильнула к, пышущей жаром, широкой спине и горячо задышала на обратную сторону мужской шеи. Беззащитная кожа предательскими мурашками покрылась.

— Твоими руками было сделано много ужасных вещей, но... — брюнетка невесомо проводит вдоль длинного позвоночника подушечками пальцев. Себя проверяет. Больше нет страха, с которым она вечно в чёрных очах тонула. Стоило только настоящее желание от самого Чонгука почувствовать, трепет на дне зрачков увидеть, так сама двери в своё сердце распахнула, а этот дьявол там сразу свои корни пустил и терновыми кустарниками зацвёл. — Это был совсем не ты. Мне бы бежать от тебя, поливая за собой все дороги кислотой, чтобы точно не пройти, не добраться. А я ведь, оказалось, боялась совсем не тебя, а того чужого, что в тебе паразитом сидит. Это он убивает всё хорошее в таких, как ты, путает и заставляет самих себя забыть. Вырезает из жизни. Я не могу винить Чимина за странные манипуляции ненормального учёного, это правда. Но это всё из-за тебя. Потому что, я вижу в тебе борьбу и слышу настоящее горячо-бьющееся сердце, которое чувствует безумную любовь к жизни.

Однако всё, что Чонгук сейчас чувствует, так это, как его кожа под нежностью изящных пальчиков на лоскуты разъезжается. Чонгук всё это время искренне за мысль о жалости цеплялся, что девушка к нему кроме неё другого чувствовать не может. Не должна. Считал, это он один от каждого случайного прикосовения на атомы разлетается, без надежды когда-то себя обратно собрать.

Чонгук переворачивается лицом к брюнетке, в глубину его чёрного омута взглянуть — заживо сгореть, в пепел обратиться. Он привстаёт на руки, и нависнув словно коршун, в чужих карамельных глазах топится. Всё понять пытается, почему от трепета длинных ресниц всё внутри крошится. Ему не выжить, если Хаиль продолжит его свихнувшиеся нервы испытывать.

— Прекрати! — практически рычит, но зажатая в капкан девушка не дёргается даже. — Ты не понимаешь, что делаешь, когда дотрагиваешься до меня. Все мои чувства и эмоции очень сильно обострены. Я слишком долго ничего не чувствовал. А ты сейчас словами меня кромсаешь. Трогаешь, а мои кости под твоими ладонями в пыль превращаются. Я еле после поцелуя в живых остался, не испытывай меня, прошу.

Смотрит умоляюще. Открывшаяся, ничем неприкрытая грудь от тяжёлых вздохов с трудом вздымается. Ни взгляда не отведёт, не моргнёт ни разу. Под подкорку мозга каждый сантиметр невозмутимого лица отпечатать старается. Хаиль свои руки к изломанному юноше сама протягивает, хватается за широкие плечи, на себя тянет. Чонгук не всесильный. Он роняет своё тело и оказывается сверху, пойманный в ловушку.

— Хватит бояться себя. Всё что ты чувствуешь — это нормально. Тебе не нужно это в клетку сажать. — Хаиль слегка отодвигает мужское тело, прямо в душу заглядывает, но химера завороженный, взгляд не прячет. — Просто покажи, что у тебя здесь? — И ладонь прямо к трепещущему сердцу прикладывает. — Не бойся показать, что ты на самом деле чувствуешь. Я не убегу.

У Чонгука голова больше не думает, ведь сердце желает только ближе, теснее. Чувствовать насколько бархатная кожа с его контрастна. Холодная к горячей. Руки от внутреннего напряжения венами вздуваются, не раздумывая, под белоснежную ткань пробираются. Хаиль в это мгновение словно кипятком обжигает. Чону так сильно хочется с нежным телом навсегда сплавиться, что это начинает попахивать одержимостью. Шершавые ладони оглаживают изогнутые бёдра, глаза чернее самой глубокой впадины последнего круга ада, смотрящие прямо в душу, в ушах звенит глубокий голос, умоляющий. Прекратипрекраипрекрати! Не испытывай меня! О и не догадывалась на что идёт. Она не справляется. Тело не слушается, выгибается, когда мужские пальцы с узкой талии на живот скользят. Чонгук чуть футболку задирает, самыми кончиками вниз до кромки кружевного чёрного белья ведёт. Ему хочется эту оливковую кожу на вкус попробовать. От одной этой мысли сосуды узлом завязываются, дребезжат под напором тающего рассудка, пока с треском не рвутся в районе живота и в грудь пожаром не отдают.

Брюнетка себя по щекам мысленно хлещет, самые сильно алеющие отметины оставляет. Она должна была ситуацию под контролем держать, помочь Чонгуку мысли освободить, чтобы перестал изнутри саморазрушаться, недостойным чувствовать. Но сама в капкан собственных ощущений попала. Смотрит жертвой снизу вверх, и от вида седлающего её Чона лихорадкой исходит. Его тело, ничем не прикрытое, тусклым светом фонарей из открытого окна залито. До максимума напряжённые мускулы под сияющей кожей перекатываются.
Чонгук резко нагибается и целует ниже пупка. И это все внутренности химеры взрывает миллионами бомб, волной и саму девушку задевает. Она позвоночник прогибает до хруста, чувствуя, как каждый позвонок многовольтным электрическим током бьёт. Двигается выше, ведёт языком, закусывает, от удовольствия мычит, а звук этот вибрацией по всему плоскому животу отдаёт. Прекрасно видит, как чутко реагирует Хаиль. Только она может настолько ловко настоящим зверем управлять, с ума только своим дыханием сводить. Первобытные инстинкты наружу вырываются, свою жертву заполучить желают. Чонгук если бы даже крови, цветами пахнущие, сполна напился, всё равно бы не насытился.

Химера с силой подаётся вперёд и больно вгрызается в губы. Хаиль хочет за Чонгука уцепиться, лишь бы окончательно во тьму не упасть, за плечи его хватается, но зверь не позволяет дотянуться до себя — до скрипа костей заламывает кисти, в простынь впечатывает. Глаза красной поволокой подёрнуты. Хаиль в этом мареве плавится беспощадно. Стройные ноги к твёрдым бокам прижимаются всё сильнее, чтобы даже сбежать не подумал. А Чон всё по её телу елозит, дикое желание распаляет.

— Что-ты чувствуешь, Чонгук? — хриплым стоном вырывается. Оторвавшись от жёсткого поцелуя, химера к шее переходит, руками тянет за горловину мешающей ткани, футболку, с оглушительным треском, разрывает надвое. Хаиль же думает, что это её легкие лопаются.

— Что сожрать тебя хочу! — каждое слово рычащим звуком приправлено, каждое слово иголками под кожу врезается. Чон впивается клыками в изгиб шеи, с особым изыском по этому укусу проходится языком — смакует. — А ещё чувствую невыносимую боль под своими рёбрами. Сердце словно вырваться к тебе хочет.

— Не переживай, я его поймаю.

— Надеюсь... потому что, я не остановлюсь.

Руку под спину просовывает и одним рывком переворачивается на спину. Девушка теперь над ним обосновалась. Чонгук открыто любуется шоколадными локонами, заплясавшими по плечам. Опирается спиной о подушку, одной рукой умудряясь брюнетку практически на весу держать, а другой в эти самые локоны зарывается. Сжимает, оттягивает. Наблюдает, как Хаиль веки прикрывает, через себя каждое грубо-ласковое движение пропускает. Чонгук с первого взгляда считал эту девушку особенной, причины этому не особо наблюдая. Но сейчас это понимание с ясностью в голове ядерным взрывом разносится. Отравляет все жизненно несущие — по венам каждому органу доставляет. Ведь Хаиль была именно для него соткана, призвана душу спасти. Она не думала чудовище в нём уничтожать, наоборот по лоснящейся шерсти поглаживает, обещает, что никто не тронет, будит в нём силу. Хаиль не меняла Чонгука, она просто полюбила его настоящего, дала возможность самому себя в закромах изгнившей души найти.

Чонгук прижимается ближе, ведёт по позвоночнику самыми кончиками пальцев, целую стаю мурашек по всему телу пускает. Сам своё тело слушает: осознаёт — назад дороги нет, а если осмелится остановиться, то всё внутри него рассыпется, чёрной смолой расплавится. Сдерживая внутреннюю дрожь, юноша цепляет петли верхнего белья девушки и то свободно соскальзывает вниз, оставляя нежную плоть совсем беззащитной. Полностью открытой для чёрных глаз, бездной затягивающих. А у Чонгука глаза не глаза, под ними только заживо гореть. Безумные. Химера сам выгибается, даёт почувствовать насколько Хаиль желанна, ведь их практически ничего из одежды не разделяет.

Из девушки не хрип, жизнь выходит, ведь кожа к коже чувствует. Чонгук обратно на подушку опрокидывается, лёгкое тело за собой притягивает, чтобы шершавым языком по обнажённой груди пройтись, клыками твёрдость зацепить. И по венам уже не кровь, лава взрывается, всё на своём пути огнём сжигает. Девушке впору на помощь звать, о пощаде умолять. Но может только жёсткие руки на себе чувствовать. Чон словно оголодавший по всему телу ладонями водит, хватается, царапает, в ощущениях путает. То нежностью томит, то резкими и несдержанными движениями изводит. Не удаётся проследить, когда мужские руки с себя нижнее бельё стаскивает. Когда чёрное кружево в лоскутки рвётся. Химера к себе накрепко прижимает, говорит — чувствуй меня! Чувствуй распятого под тобой, обнажённого, не телом — душой! А Хаиль и чувствует, ёрзая и на осколки распадаясь. Но Чонгук заново её соберёт, по кускам склеит. До конца жизни эти руины охранять преданным псом обещает.

Крепче в себя втискивает хрупкое тело, дышит тяжело. Задыхается.

Он совершенно не предупреждает, когда врывается в тело Хаиль. Из неё болезненный выкрик, из него заблудший в гортани рычание. Химера только сейчас разрешает своему зверю с цепей сорваться. Сцепив руки на талии, не сдерживаясь на свою изнывающую плоть насаживает. Не вырывающиеся слабые ручки за спиной девушки заламывает, металлическими нитями к ней пришит, не отпустит. Чонгук заставляет на себя смотреть, Хаиль не может от чернеющих озёр оторваться — затягивает. Те с неумолимой скоростью кровью заполняются. И это никакая не метафора, потому что глаза и в правду красным неоном горят, а девушку от этого зрелища одновременно и страхом и желанием пронизывает. Все ощущения комком внизу живота сбиваются. Кажется, эту ночь Хаиль просто не переживёт.

В голове туманом только страсть. Чонгук сил не рассчитывает, полностью себя отдаёт. И когда последние остатки разума в желании растворяются, скидывает с себя девушку, силой на живот переворачивает, и входит уже так. В стоне голову запрокинув, не ощущает, как скатываются капли пота со лба.

Он не хотел чтобы это хоть когда-то заканчивалось, но неожиданный взрыв в голове по всему телу дрожью прошибает. Чонгук с отчаяньем зарывается в чужие густые пряди и к своей груди тянет, чтоб отчётливей слышать, как Хаиль в последних стонах исходит. Чтобы полностью по всему телу, как её трясёт, прочувствовать.

— Если это называют любовью, то только ради неё стоило умереть, — невесомое дыхание прямо над ухом.

Произнесённые Чонгуком слова разбиваются на щеках девушки слезами. Она их полностью выпьет, не захлебнётся, ибо на этот раз они сладкие.