"Бедная Лиза" Н.М. Карамзина.

Московский Симонов Монастырь.

   Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели - куда глаза глядят - по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахажу новые приятные места или в старых новые красоты.

         Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Симонова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громадину домов и церквей, которая представляется глазами в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на неё солнце,  когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых купола, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зелёные, цветущие луга, а за ними, по жёлтым пескам, течёт светлая река, волнуемая легкими вёслами рыбачьих лодок, или шумящая под рулём грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом. На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавный Данилов монастырь; ещё далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьёвы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между грибов, заросших высокою травою, и в тёмных переходах келий. Там, опершись на развалины гробных камней, внимаю глухому стону времён, бездною минувшего поглащённых, - стону, от которого сердце моё содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келии и представляю себе тех, которые в них жили, - печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствие исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах - с бледным лицом, с томным взором - смотрит в поле сквозь решётку окна, видит весёлых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит - и проливает горькие слёзы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет - и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осаждённого многочисленными врагами; тут образ Богоматери обращает неприятелей в бегство. Всё сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества - печальную историю тех времён, когда свирепые татары и литовцы огнём и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного Бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.
    Но всего чаще всего привлекает меня к стенам Симонова монастыря воспоминания о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби!
Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалились. В этой хижине, лет за тридцать перед сим, жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, матерью своею.

        Продолжение следует....