Петька Деров (Виктор Аланов) (1959г.)

ЧАСТЬ II У ПАРТИЗАН

                 В ОТРЯДЕ
В партизанский отряд, расположенный в глухой, затерянной в лесах и болотах деревушке Мараморке Карамышевского района, разведка привела худенького оборванного мальчика.
— Идем, смотрю — кто-то под кустом лежит, свернувшись. Поглядел — мальчишка спит. Жалко стало, вот и привел к вам, — несколько виновато докладывал старший разведгруппы командиру отряда Николаеву.
Грязный, истощенный подросток стоял перед командиром, неотрывно глядя ему в глаза, пока приведший мальчика партизан докладывал.
— Возьмите меня в отряд, дяденька, — взволнованно, совсем по-детски попросил мальчик. — Я буду делать всё, что велите. Все, что заставите, буду делать, — добавил он.
Командир смотрел в воспаленные, горящие надеждой глаза мальчика, и сердце его кольнула жалость. Сколько таких сирот бродит по дорогам войны!.. Но никогда еще, казалось, не видел командир такого лихорадочного блеска, такой решимости, которую прочел он во взгляде оборванного мальчугана.
— Откуда ты? — мягко спросил командир.
И Петька поведал ему свою печальную повесть.
— С тех пор и хожу вот по всем деревням, по всем селам, партизан ищу, — опустив голову, тихо закончил мальчик.
— Зачем тебе партизаны? — строго спросил Николаев.
У мальчика даже дух захватило от волнения. Он судорожно глотнул и вымолвил тихо, но твердо:
— Против фашистов воевать хочу!
Босые ноги мальчика были красны от холода. Одежда превратилась в грязные лохмотья, висевшие на худеньких плечах. Вся фигура выглядела жалкой и хрупкой. И только большие горящие глаза делали его лицо решительным и смелым.
Это и заставило командира задуматься.
В отряде было правило — не брать детей. Обычно партизаны, встретив бродивших по дорогам осиротевших ребят, отводили их в те деревни, где не было немецких гарнизонов, и оставляли, поручив заботам местных жителей.
Но мужество, с которым этот мальчик рассказывал о пережитом, упорство, светившееся в его глазах, горячее стремление добиться своего — найти партизан и вместе с ними мстить ненавистному врагу за мученья и смерть близких людей — тронули командира. Он не смог наотрез отказать этому подростку и не решался выполнить его просьбу.
— Постой, — поднял голову командир. — Вот комиссар идет. Посоветуемся. Что он скажет.
Петька с тревогой и надеждой смотрел на приближавшегося.
Высокий, чуть сутуловатый человек был одет в штатское: брюки, заправленные в высокие охотничьи сапоги, темная, туго подпоясанная гимнастерка. Всё было пригнано так ловко, сидело так безукоризненно, что создавалось впечатление военной формы. Общему впечатлению строгой военной выправки не мешала даже легкая хромота подошедшего. Темные, аккуратно подстриженные усы не скрывали шрама, пересекавшего щеку.
Петька вскинул голову, подтянулся.
Темные, по-птичьему зоркие глаза внимательно смотрели на него из-под густых, резко изогнутых бровей, почти сходившихся на переносице крупного, с горбинкой, носа.
«Как орел», — вспомнил Петька поразившую его воображение картинку в одной из давно читанных книг.
— Что скажешь, молодой человек?
— Вот, к нам просится. Ну-ка, малец, расскажи комиссару, что мне говорил.
Петька снова начал сбой рассказ. Комиссар слушал внимательно, переспрашивал, заставлял повторять.
— Похоже, — не врет, — тихо сказал командир отряда. — Так и мне он рассказывал.
— Подождите. Как же ты попал из Гатчины в эти края, что делал, чем жил? Ведь с начала войны уж год прошел.
Глаза комиссара ласково смотрели на него. Петька волновался всё больше. Что сделать, как убедить, что он рассказывает правду и только правду?
— И в Пскове так вот самостоятельно и жил? Совсем один?
— Да нет. Я с мальчиком одним. Рыжий такой, конопатый… Рыжим Фомкой мы его звали…
— Постой! — комиссар вдруг поднялся со скамьи, на которую присел рядом с командиром, и, шагнув к Петьке, крепко взял его за плечо. — Постой!.. Это не ты ли с ним портвейн пил?
— Мы не портвейн. Мы мадеру… — покраснев, проговорил Петька.
— А на Карамышевской дороге что вы с ним делали?
— Немцев подорвали. Паша Кривой нам мины дал.
— И помогали вам… дай вспомнить… Да, Белоголовый и Зозуля!
«Ой! Всё знает!» — промелькнуло в голове у Петьки…
И рука комиссара продолжала тихо сжимать Петькино плечо, но мальчику не было страшно. Строгие глаза глядели на него теперь с неожиданной, почти отеческой теплотой.
— Так, значит, вот ты какой… Петька Деров, — тихо сказал комиссар.
— Вы его знаете? — удивленно спросил командир отряда.
— Лично не встречался, но слышал о нем от одного очень хорошего друга. Да… очень хорошего и очень верного. Что же, Петр, будь с нами. И постарайся быть похожим на твоего друга Фому. Из него мог бы вырасти очень ценный человек, если бы не…
Комиссар не закончил и отвернулся.
— Спасибо, дядя! — радостно проговорил Петька.
Комиссар улыбнулся.
— Меня зовут товарищ Чернов. Можешь звать и просто Сергей Андреевич. А теперь пойдем, надо тебя обмундировать, да и покормить с дороги не мешает.
* * *
И вот Петька начал новую, полную неожиданностей партизанскую жизнь в отряде.
Жизнь Петьки в отряде была интересной, но, к его удивлению и даже большому огорчению, гораздо более мирной и спокойной, чем он ожидал. Оберегая мальчика, партизаны не брали его с собой на задания. Мечты Петьки об опасных разведках, о лихих боевых налетах на гитлеровцев продолжали пока оставаться лишь мечтами.
Да и весь партизанский быт оказался совсем не таким, как представлял себе Петька. Думая о партизанах еще в Пскове, куда доходили вести о славных делах народных мстителей, разыскивая партизан после своего ухода из города, Петька видел перед собой суровых, обросших бородами, увешанных оружием людей. Они таятся в глубине лесов, в глухой чащобе и буреломе. Под покровом ночной тишины, крадучись, ползком подбираются к дорогам, нападают на немцев и неслышно скрываются в своих мрачных лесных убежищах. Разговаривают они только о войне и налетах на немцев и говорят при этом особо сурово.
А люди, окружавшие Петьку в отряде, были самыми обыкновенными и говорили обычно о самых обыкновенных вещах. Правда, у всех было оружие, но борода, например, была только у одного, — старшины роты Ивана Ивановича Синицына, или, как его называли в отряде, — «Бати». Больше того, если кто-либо из партизан показывался небритым или небрежно одетым, комиссар Чернов, нахмурившись, быстро приказывал ему «привести себя в человеческий вид».
И житье партизанское было не таково, как рисовал себе в своих думах Петька. Аккуратные, тщательно сделанные землянки лесного лагеря были совсем не похожи на мрачные лесные логова. Иногда, выходя в деревни, где не было немецких гарнизонов, партизаны становились па дневки, порой проводили в деревне и несколько суток. Пекли там хлеб, стирали белье, чинили обувь и одежду, помогали жителям деревни в их хозяйственных делах. Правда, почти не проходило дня, чтобы из отряда ку-да-то не уходили то одиночные партизаны, то целые группы. Но они, вернувшись и доложив о чем-то командиру отряда Николаеву и комиссару Чернову, снова запросто смешивались с остальными товарищами по отряду и не рассказывали ничего интересного.
Напротив, когда Петька пытался осторожно выспрашивать, где они были, не дрались ли с немцами, они весело отшучивались, говоря, что немцев и в глаза не видали. А молодой Митяша Волков, по возрасту ближе всех подходивший к Петьке, на вопрос мальчика сделал страшные глаза и доверительно зашептал:
— Что ты, Петя? Развес немцем можно драться? Он, знаешь, какой сильный! Всю Европу завоевал. Я, если только фрица издали вижу, — на неделю пугаюсь, зубами щелкаю со страху.
И, сощурив глаза, наглядно показал, как у него дрожат ноги, щелкают зубы. Но, не выдержав характера, тут же захохотал.
— Да… — обиженно протянул Петька. — А рука?
Левая рука Митяши, совершенно здоровая до его ухода из отряда, была сейчас аккуратно забинтована и висела на перевязи.
— Ах, рука-а?.. — равнодушно протянул Митяша. — Да это, Петенька, я свояку в соседней деревне помогал на огороде репку тянуть, вот и сорвал сухожилие.
И, лихо подмигнув Петьке, повернулся и зашагал прочь.
Вот и поговори с ними!
Так вот оно и получилось. Сидеть без дела Петька не мог. Он охотно и ловко выполнял все поручения, но поручения-то эти, к горести мальчика, носили больше хозяйственный характер.
С первых дней его пребывания в отряде Петьку сильно, по-матерински полюбила жена комиссара Чернова— Мария Федоровна, ведавшая в отряде санитарной и хозяйственной частью. Партизаны любили и уважали Марию Федоровну, как мать, всячески старались чем-нибудь угодить ей.
Петька всей душой привязался к Марии Федоровне за ее ласку к нему, за материнскую заботу о партизанах. Несколько раз он пытался было поговорить с ней о том, что колоть дрова и носить воду он мог и для бабки Агафьи и что для этого, собственно, не нужно было уходить из Пскова. Однако на его намеки Мария Федоровна отвечала обычно поучительно, с улыбкой:
— Заниматься другими делами тебе еще пока не время, Петенька.
И смотрела при этом на него, покачивая головой, так серьезно, что продолжать разговор было бесполезно.
Несколько отводил душу Петька со старшиной роты, Иваном Ивановичем Синицыным, «Батей», которого сам Петька называл дядей Ваней.
Дядя Ваня занимался снабжением отряда продовольствием, сеном для лошадей, выполнял все хозяйственные поручения Марии Федоровны, которой был подчинен непосредственно.
Петька был первым помощником «Бати» во всем. Особенно в уходе за лошадьми. Верховая езда привлекала мальчика, как магнит. Забраться на лошадь, заседланную настоящим седлом, было его мечтой.
Он подолгу и с завистью смотрел на лихого командира второй ударной партизанской роты Иванова, отличавшегося в отряде своей ездой и как-то особенно красиво и ловко гарцевавшего на своем вороном скакуне.
Смотрел и вздыхал. И вдруг, как-то раз, когда он с жадностью глядел вслед промчавшемуся по улице Иванову, подошедший к мальчику старшина Синицын неожиданно сказал:
— Что, сынок, и ты, верно, покататься хочешь?
Петька так и загорелся:
— Дядя Ваня, хоть разочек… Я не боюсь, я не упаду, — просил он.
— Ну, ладно, ладно. Пойдем на конюшню, — добродушно проворчал дядя Ваня.
Синицын оседлал смирнейшую лошадь отряда, Немку, получившую свою кличку потому, что она была взята партизанами при налете на немецкий обоз. С помощью старшины Петька взгромоздился на седло и с гордостью сунул носки в стремена, подтянутые Батей по длине его ног.
Стоя у ограды, старшина Синицын, улыбаясь, глядел на мальчика. Ведь такой же постреленок остался у него дома.
Немка шла неторопливым ровным шагом. Сделав круг-другой, Петька осмелел и стал подгонять ее. Случилось неожиданное — спокойная лошадка, привыкшая не спеша возить сено, дрова и прочие хозяйственные клади, вдруг вспомнила молодость и разрезвилась. Весело мотнув головой, она перешла на крупную рысь, от которой Петьку стало сильно подкидывать в седле.
— Держись крепче! — смеялся дядя Ваня. — Неровен час, упадешь, казак сопливый!
И надо же было так случиться, что как раз в этот момент группа партизан решила за сараем проверить пулемет. Только поравнялся Петька с сараем, а пулеметчик как резанет очередью по лесу.
Немка шарахнулась в сторону от неожиданности, подкинула задом… Петьку как ветром с седла сдуло, так и брякнулся. Хорошо еще, что, перелетев через невысокую ограду двора, он упал прямо на мягкие грядки огорода.