Под стеклянным колпаком

10

Лицо в зеркальце могло принадлежать и больному индейцу.

Я спрятала косметичку в сумку и посмотрела в окно. Мимо, как одна гигантская свалка, проносились болота и задворки Коннектикута, каждая руина в кричащем противоречии с любой другой.

Как по-идиотски устроен мир!

Я оглядела свой непривычный еще наряд.

Зеленая юбка колоколом с черными, белыми и цвета электрик разводами выглядела абажуром. На белой в сеточку блузке вместо рукавов были какие-то оборочки, напоминающие крылья новорожденного ангела.

Скормив свои туалеты ночному ветру, я не позаботилась о том, чтобы оставить себе что-то на обратную дорогу, поэтому выменяла эту юбку и блузку у Бетси, отдав ей цветастый халат.

Мое призрачное отражение в окне, белые крылышки, пегий «конский хвост» и все прочее плыло над коннектикутским пейзажем.

— Поллианна-Телятница, — обозвала я самое себя, причем вслух. Женщина, сидевшая напротив меня, оторвала взгляд от журнала.

В последний момент я решила не смывать две косые полосы засохшей крови у себя со щек. В них было что-то трогательное и, пожалуй, символическое, и я решила, что сохраню их, как сохранила бы память об умершем возлюбленном, до тех пор пока они не сойдут сами.

Разумеется, если бы я улыбалась или слишком оживленно разговаривала, они стерлись бы сразу, поэтому я старалась оставлять лицо в неподвижности, а если мне приходилось вступать в беседу, то говорила сквозь зубы, не шевеля губами.

И я не могла понять, почему люди так на меня таращатся.

Великое множество народу выглядит куда нелепей, чем я.

Мой серый чемодан подпрыгивал на багажной полке у меня над головой. Он был пуст, если не считать «Тридцати лучших рассказов года», белого пластикового футляра с солнечными очками и двух дюжин авокадо — прощального подарка Дорин.

Плоды были еще незрелые, так что они не должны были испортиться в дороге. Каждый раз, когда я бралась за чемодан, или ставила его наземь, или просто несла его, из чемодана доносилась изрядная канонада — это с грохотом перекатывались мои авокадо.

— Двадцать восьмая миля, — прорычал проводник.

Знакомое запустение, расцвеченное лишь елями, вязами и дубами, замедлило свой бег и застыло в вагонном окошке, как дурно написанный пейзаж. Когда я спускалась на низкую платформу, мой чемодан недовольно загромыхал.