Сдавайся!

6

Близилось Рождество. Декабрь укрыл Хогвартс и окрестности толстым слоем пушистого белого снега. Уставшие за осень студенты теперь значительно чаще выбирались на улицу, предпочитая снежные бои и прыганье в сугробы скучным бдениям в гостиных и библиотеке. В одну из таких особенно красивых солнечных суббот Малфой сидел в библиотеке и поглядывал на вход. Грейнджер задерживалась, чего за ней раньше не водилось. Посидев еще полчаса, Малфой поднялся с места и, опять трижды мысленно обозвав себя идиотом, который лезет непонятно куда и непонятно зачем, отправился бродить по замку. Не признаваясь даже самому себе, кого надеется встретить. Удивительно для самого Малфоя, но ноги привели его в памятный коридор на третьем этаже замка. Заметив чью-то фигуру в оконном проеме, Малфой ускорил было шаг, но потом, признав коренастую фигуру и лохматую прическу, решил было повернуть назад, однако обратил внимание на странный вид Поттера. Тот смотрел в окно и, судя по его напряженному виду, уведенное ему явно не нравилось. Скажет мне "это конец" «Любопытство погубит Малфоя», — подумал Драко и подошел к Поттеру, выглянув в то же злосчастное окно. И сам замер, сжимая кулаки и сдерживая непонятно откуда взявшуюся злость. Окно выходило на занесенный снегом внутренний дворик, где под ветвями раскидистого дуба стояла Грейнджер и Уизли-шестой. И это рыжий лось держал руки Грейнджер в своих. А она улыбалась ему. Немного натянуто, на взгляд Драко, но улыбалась. «Какого хрена?» — Рон обещал, что приедет в декабре в гости на денек, чтобы договориться, где Гермиона проведет каникулы, — разорвал тишину безэмоциональный голос Поттера. — Да, ты сказал это вслух, — ответил он на непонимающий взгляд Малфоя. — Гермиона была очень рада тому письму, — так же сухо продолжил Поттер, не отрывая взгляда от окна. — Рон пишет редко, и Герм очень радуется всегда. При упоминании имени подруги по лицу Поттера тенью скользнула нежная улыбка, но исчезла так быстро, что Драко подумал, что ему показалось. Некоторое время они молча смотрели в окно: парочка под дубом о чем-то тихо беседовала, Гермиона говорила, а Рон кивал. Потом он обнял ее, и они замерли. "Твою мать"… Поттер резко развернулся и скрылся в коридоре, а Малфой замер, не в силах оторвать взгляд от картинки в окне, которая отдавалась странной болью где-то под ребрами. Рождественские каникулы подкрались внезапно, и в один прекрасный день Малфой обнаружил себя, собирающим вещи, чтобы ехать домой. Домой. Впервые за последние года в этом слове не было ничего страшного, пугающего и нежеланного. Домой. Пусть полуразрушенный, пусть истоптанный толпами авроров, но дом. Родной дом. И мама. «Интересно, Грейнджер тоже поедет к родителям?» — промелькнула на краю сознания мысль. После той сцены, которой они с Поттером стали свидетелями, Малфой избегал Грейнджер. Ну, как избегал — сухо кивал на ее приветствия и перестал ходить в библиотеку. «Ты решил наконец-таки избавиться от этого наваждения?» — спросил его как-то Блейз, но Драко промолчал. Он не считал свой интерес к Грейнджер наваждением, ему было просто любопытно. Да. Обычное человеческое любопытство. Кивнув своим мыслям, он закрыл сумку, накинул теплую мантию и направился в Хогсмид, подумав, что решит на ходу: аппарировать ли ему прямо в мэнор или прокатиться на экспрессе. «Точнее, посмотришь, как поедет Грейнджер», — опять этот противный голос в голове. В Хогсмиде он не застал ни Грейнджер, ни Поттера, но по обрывкам фраз понял, что эти двое уже аппарировали в неизвестном никому направлении. Вдвоем. Мелкая Уизли и Лонгботтом грузились в экспресс, а Малфой махнул рукой Блейзу и Тео, зазывавшим Драко в поезд, сосредоточился и аппарировал в мэнор. Малфоя выкинуло из аппарационной воронки у ворот поместья. Открыть аппарацию в сам мэнор он не мог, это мог сделать только глава семьи, а Драко этот статус получит только в 25 лет, когда разморозят счета в Гринготсе и его признают наследником, а потом и главой семьи Малфоев. Вот поэтому он пока попадал в поместье, как любой обычный волшебник — через парадный вход. Ворота открылись от его прикосновения и Драко поспешил по расчищенной аллее к мэнору. Замер на крыльце на мгновенье и, распахнув дверь, громко крикнул: «Мам! Я дома!» Рождество и каникулы пролетели для Драко в одно мгновение: он проводил много времени с матерью, ходил в гости к Панс и Тео, принимал их, в свою очередь, у себя. Тео с Блейзом даже, к большому удивлению Нарциссы, предложили ему свою помощь в ремонте поместья: Блейз — финансовую, а Тео, который был в еще более затруднительном положении, чем Малфой, — магическую. Усилиями двух волшебников — Блейз открестился, сетуя, что ему плохо удаются бытовые заклинания, «а ты же не хочешь, дорогой друг, иметь розовые стены в поместье», — мэнор постепенно приобретал более презентабельный вид. Вечерами Драко подолгу сидел в библиотеке, вчитываясь в книги в поисках любого упоминания о действиях Обливиэйта. «Это простое любопытство», — сказал он как-то заглянувшему к нему Тео. «Конечно», — хмыкнул в свою очередь Теодор, который практически перебрался в мэнор: родовое гнездо Нотта было разрушено еще сильнее, чем Малфой-мэнор, и без серьезных финансовых вливаний пытаться восстанавливать его было бессмысленно. Порой, глядя на сосредоточенно колдующего друга, Драко давал себе зарок, что обязательно поможет Тео с поместьем. Каникулы в доме на Гриммо проходили не менее активно. Гарри и поселившаяся у него Гермиона так же наводили порядок в старом доме, чистили, мыли и приводили в приличный вид то, что можно починить и поправить. Гарри твердо решил превратить поместье Блэков, как он выражался, «в нормальный дом», и Гермиона по мере сил помогала ему. Решали они и проблему Гермионы — договорились о консультации в Мунго и сходили на нее. Общение с целителями произвело неизгладимое впечатление на Гермиону — она даже всерьез начала думать связать свою судьбу с колдомедициной. Но в ее проблеме целители помочь не могли, работа с памятью не входила в круг их обязанностей, но Гермиона не теряла надежды. Вместе с Гарри и периодически присоединявшимися к ним Джинни с Невиллом, ребята перетряхивали семейную библиотеку Блэков, но там находились лишь отсылки к отсылкам. Лишь в одной монографии упоминалась книга, еще восемнадцатого века, в которой были описаны проводимые каким-то неизвестным магом эксперименты над магглами по стиранию и восстановлению памяти. Но где эта книга и даже как она называется — никакой информации не было. Лишь упоминания о том, что она хранится в библиотеке какого-то старинного британского семейства. У Гермионы снова начали опускаться руки, но друзья поддерживали ее как могли. Одним из таких развеивающих мероприятий были посещения Норы. Царящая там теплая атмосфера отвлекала Гермиону от приступов хандры. Уизли старались встречаться как можно чаще: забегали на огонек Билл с Флер, приезжал на Рождество молчаливый Чарли с какой-то экспрессивной румынской ведьмой, которая быстро нашла общий язык с Молли; заглядывал Джордж, неизменно возвращался с работы веселый и голодный Рон, разрывалась на два дома Джинни, которая периодически гостила у Лонгботтомов, захаживал и сам Невилл, заглядывала в гости Луна. В один из вечеров Молли уговорила ребят остаться ночевать в Норе, мотивируя тем, «что сколько можно камином таскаться туда-сюда, дайте и я вас хоть нормальным завтраком покормлю, а то кожа да кости». Сопротивляться напору миссис Уизли было сложно, и Гарри с Гермионой согласились. Гермионе миссис Уизли постелила в комнате Джинни, а Гарри — в пустующей комнате близнецов. Провалявшись больше часа и так и не уснув, Гарри решил сходить поболтать с Роном — он соскучился по другу. «Если он еще не спит, конечно», — хмыкнул Поттер и стал подниматься в комнату друга. Дверь была прикрыта неплотно и Гарри, поколебавшись, потянул ее на себя. — Рон, ты… — но слова замерли на языке. На кровати Рона, свернувшись в клубочек, спала Гермиона. Она сладко посапывала во сне и из-под одеяла виднелась только встрепанная кудрявая голова и розовая пятка. Ресницы подрагивали во сне, а сама Гермиона улыбалась и, судя по всему, ей снилось что-то очень приятное. Чувствуя тяжесть где-то под ребрами, Гарри притворил дверь и побрел к себе, не замечая ничего вокруг. И столкнулся с выходящим из душа в одном полотенце Роном. — Эй, Гарри, ты чего? На тебе лица нет. Поттер поглядел на улыбающегося друг и, покачав головой и пробормотав что-то невразумительное, скрылся в отведенной ему комнате. Рон посмотрел ему вслед, недоуменно пожал плечами и спустился в гостиную. Оказавшись у себя в комнате, Гарри тихо сполз по стенке на пол. «Ты же знал, знал, знал, — набатом било у него в голове, — и на что ты надеялся, дурак?» С утра Гарри был немногословен. Спустившись к завтраку, он застал уже активно жующего Рона, который пожелал ему доброго утра, а на вопрос о Гермионе махнул рукой «спит еще вроде». Потом рыжий, кряхтя, поднялся из-за стола, на вопросы матери о своем внешнем виде заявив, что не выспался, махнул всем рукой и камином ушел на работу в магазин. Не дождавшись Гермиону, которая обычно была ранней пташкой, но сегодня проспала дольше обычного, Гарри попрощался со всеми и, сославшись на срочные дела, аппарировал. Оказавшись на Гриммо, Гарри быстро написал записку Гермионе и отправился бродить по Лондону, молясь, чтобы каникулы закончились быстрее, и думая о том, как он теперь сможет смотреть в глаза подруги. Думать о Гермионе было больно.