Мед.ведь.ма

Недодружба

Исчерпанные предположения и напрасность попыток. Обидно, что не справился сам, в одиночку, и то, что осталось сделать – придётся делать с товарищами. Не унывать следует, а работать над собой, над хитростью, пронырливостью, догадливостью. Чонгук стоял на мосточке над куцым каналом, вода в нём и не двигалась на первый взгляд вовсе, полупрозрачная и тинистая, так, застаивалась, испаряясь и охлаждая бетон, заковавший её. Всё вокруг было слепяще белым: стены домов, дорожная разметка, указатели, ограждения, небо, птицы в нём, день и время, материализующееся в двигающихся по-разному прохожих, спешащих или медлительных; теряющие цвет под бликами автомобили, всё слепило ярким и беспощадным солнцем. Светлая футболка на спине нагревалась, и опершиеся на парапет смуглые руки припекало. Весь этот летний рай в ноябре не улучшал настроения и не избавлял от проблем. Ища подсказки и решения, Чонгук набрёл на буддийский храм и, пользуясь тем, что это был целый комплекс построек, в котором сновали не только верующие, но и туристы, сфотографировавшись на фоне основного храма, смело вошёл внутрь, чтобы преклониться перед Буддой, под атеистическим взором Чжунэ, исполненным насмешки и критики.
Входы, по архитектурной традиции, охраняли позолоченные помеси собак со львами, называвшиеся по-китайски дзи-си, козырьки крыши венчали искусно вылепленные скульптуры драконов с шипастыми хребтами, волнистыми туловищами и распахнутыми пастями, из которых вился язык. Парню показалось, что даже святым местом в Сингапуре завладели демоны, глядящие зорко за своим извечным врагом – воином света. И вот теперь, выйдя оттуда и остановившись на мосту подумать немного, Чонгук сквозь жару и влажность ощущал не физическое, а душевное бессилие.
- Что, адепт, помогла молитва? – подошёл к нему Чжунэ, отходивший в магазин за холодной водой. Взял две бутылки, надо же, и одну протянул золотому.
- Спасибо, - принял её Чонгук и повернул к солнцу лицо, щурясь, откручивая крышку. – Молитвы – не магические заклинания, они не исполняют желания, а укрепляют дух, настраивают на нужный лад самого человека.
- Вот это для меня новость, - признал Чжунэ. – Расскажи ещё чего-нибудь, а то скучно с тобой бродить.
- Я не сказочник, развлекай себя сам.
- Ты, значит, буддист?
- Какая разница? Вера – это не то, о чём ведутся светские беседы. Каждый должен при себе держать мысли о том, во что он верит, а во что – нет.
- Не будь таким... принципиальным. Откуда же люди узнают о религиях, если о них все будут молчать?
- Душа попросит – сам найдёшь.
- А у кого не просит?
- Тому религия, что мёртвому припарка.
- Ты слишком категоричный, всё определил, всему нашёл своё место, и перемещать никак нельзя. А если я хочу поговорить с тобой об этом? Невежливо отказывать страждущему в знаниях.
- Страждущему – само собой, а праздно любопытствующему, от скуки, толковать подобное незачем.
- Ты веришь в перерождение души? Что если грешить, то будешь какой-нибудь свиньёй после смерти?
- А ты упорный, - оценил, хмыкнув, Чонгук. - Свиньёй будешь уже при жизни, если грешить.
- Так что же после смерти? Наказание, муки, ад, купание в испражнениях и бег по мечам, превращающий тебя в кровавые лоскуты? Я слышал когда-то подобную буддийскую басню.
- Никто не знает, что после смерти, но это не повод жить так, как хочется. Ты же к этому клонишь?
- Да, я пытаюсь понять праведников и таких как ты, героев. А что, по-твоему, послужило бы поводом жить так, как хочется? Что должно произойти, чтобы человеку было позволено всё, и это не осуждалось?
Они остановились. Чжунэ пытливо ждал ответа, а Чонгук, что редко с ним бывало, несколько растерялся. Он не духовный наставник, он и сам ещё в поиске, он стремится к познанию высших законов и истин, он не может правильно и доступно объяснить. Да и знает ли сам ответ на этот вопрос? Сама его постановка вызывает желание уточнить каждый пункт, и о людях, и об осуждении, и о дозволенности.
- А почему непременно должно быть позволено всё? Что ты подразумеваешь под этим «всё»?
- Всё и подразумеваю: пить, гулять, наслаждаться сексом, брать то, что хочется, убивать, если понадобится, рвать, ломать, строить, дарить, и повеситься, если всё надоест. Всё! – Чонгук вспомнил свои мысли о склонностях этих молодых драконов и том, как узко они видят мир, плоско, одноцветно.
- Тогда во «всё» входит благотворительность, помощь, воздержание, молитвы, чтение, просмотр передач о животных на канале National geographic, еда из моркови и сельдерея, приготовленная на пару, без соли и специй. Пробуй всё, что же ты? Абсолютно всё. – Чжунэ поморщился, гадая, чем отразить эти уместные предложения. – И продолжать жить и радоваться, когда всё надоест – это тоже надо попробовать.
- Я говорил о том, чего хочется, ты сбил меня с темы. Я изначально сказал, жить, как хочется.
- Но подразумевал жить, как легче, жить, плывя по течению, не борясь, не сопротивляясь, не сражаясь за своё. Тебе проще подстроиться под окружение и то, как принято, и говорить, что ты этого и хочешь, чем понять, что ты хочешь на самом деле, и противостоять ради этого.
- Ой, а ты живёшь иначе? – уже не стал спорить с тем, что разделяет вкусы и мировоззрение своих друзей Чжунэ. – Ты весь такой выбился из стаи и говоришь сейчас не словами, которые вбили тебе в голову родители или старшие авторитеты? Ты самородок, создавший сам себя?
- Нет, создавших самих себя не существует. Все появились на свет благодаря отцу и матери, выросли, благодаря окружавшим их людям, и сформированы обстоятельствами. Но, несмотря на обстоятельства, человек сам выбирает, прогибаться под них, или отвергать их. Ты – прогибаешься.
- Но это же тоже добровольный выбор, я верно понял? Хочу – и прогибаюсь. Ты вот утверждаешь, что за идеи, за близких, за людей вообще нужно бороться и лезть куда-то, рисуешь мне примеры, намекая, что у всего есть противоположность, другая сторона медали. Так я тебе тоже другую сторону покажу: иногда ради идей, близких и чего-то, чего хочешь добиться, нужно подстраиваться и прогибаться, а не вскакивать со знаменем на баррикады. Когда окажешься в полной заднице однажды, где ни твоя сила, ни сноровка, ни поддержка неких типов за спиной не будут играть роли, вспомнишь мои слова, и поймёшь, дружок, что ты не самый умный и правильный, и уроки твои хороши до тех пор, пока всё выходит по-твоему, только вечно никогда так не бывает, потом новый кон и хорошие карты выпадают другим, и на каждый твой стрит найдётся игрок с флэшем.
Чонгук вздохнул и, допив бутылку воды, бросил пластик в предназначенную для него урну. Он и сам подумывал над этим, просто есть вещи, которые не собирался обсуждать с Ку Чжунэ. Например о том, что не со всем он согласен в своём окружении, и регулярно спорит, доказывая то, как считает сам. И он не отрицает, что преклонять колено жизнь порой заставляет, и сам он не побрезгует этим, если от этого будет зависеть многое. Названый слишком принципиальным, Чонгук-то как раз таковым себя не считал, у него были ценности – да, и, исходя из методов и способов их сохранности или развития, принципы в нём могли меняться. Устаревшие и не работающие отбрасывались или откладывались, подтягивались новые, шли в употребление, лишь бы цель была достигнута.
- Чего замолк? Нечего противопоставить? – повёл бровью Чжунэ.
- И не собирался, соглашаюсь с тобой, прогибаясь. Видишь, как быстро схватываю?
- Налету, прям атомный реактор, а не человек. Поедем попрощаться с Тэяном перед отъездом?
- Это обязательно или тебе хочется проститутку снять?
- Одно другому не мешает. Визит вежливости помогает укреплять связи, налаживать контакты, Тэян же знает о Бобби, вдруг чего брату захочет передать? Ну и расслабимся там, выпьем. Вызываю такси?
- А билеты на вечерний самолёт ты взял?
- Да.
- Ладно, вызывай, - согласился Чонгук, опять повернувшись к каналу. Тонкая болотистая линия, затерянная среди дорог и высотных зданий, а когда-то тут были топи и непроходимые джунгли. Всё меняется. Природа отступает, цивилизация наступает. И наоборот. Значит, не меняется, а ходит по кругу. Ничего не исчезает, мнения и противодействия как приливы, одно наползло, другое уползло. Сейчас Чжунэ под пятой Чонгука, а когда-нибудь, кто знает, драконы смогут надавить чем-нибудь на золотых? – Как считаешь, если я смог приехать в Сингапур под твоим прикрытием, есть среди ваших ещё какие-нибудь шпионы и засланные другими группировками люди?
- Не знаю, китайцы и малазийцы регулярно подкупают и переманивают каких-то шестёрок, но Джиён их отлавливает.
- И что делает?
- В бетон заливает. Или рыбам скармливает. Но чаще заливает, потому что остатки трупов может прибить к берегу, вонь, антисанитария, сам понимаешь.
Чонгук ещё раз, уже с другими чувствами посмотрел на бетонные плиты, служащие гранью канала, на бетонные подпорки у мосточка и колонны эстакады из него же вдалеке. Их произвели до?..
- И такие расправы всё равно не останавливают недоброжелателей и они умудряются находить слабые звенья?
- В Китае за взятки расстрел, и всё равно куча народа ежегодно ловится. Алчность – пожирающее чувство, рисковать жизнью ради красивой жизни многим кажется оправданным.
- Это не всегда алчность, чаще глупость. – Чонгук заметил очередную уличную камеру на фонаре. Так и хотелось хоть раз улыбнуться ей и помахать ручкой. – Люди либо не понимают, к чему всё приведёт, либо уверены, что их не поймают, либо считают, что им всё сойдёт с рук. Все три версии порождены глупостью. Не понять, к чему приведёт взятка или подкуп – это не уметь анализировать и наблюдать за жизнью, не трудно же поинтересоваться, а что бывает, если так сделать, и узнать, что за такое можно склеить ласты. Быть уверенным, что не поймают, опять же, это не обладать здравым смыслом и критическим подходом, не задаться вопросом, а кто я такой и кто вокруг меня, насколько они надёжны и насколько безукоризненно делаю я сам? Ну, а считать, что всё сойдёт с рук... это действительно какая-то слепота, считать, что если тебя поймают на предательстве начальства, закона или государства, то ты улыбнёшься, извинишься, получишь нравоучительного пинка, отряхнёшь зад и пойдёшь домой, чтобы не исправиться, а опять взяться за прежнее.
- Да, из-за алчности продающиеся реже попадаются. Тот, кто действительно хочет денег, умеет думать, умеет планировать. – «Как Джиён и Сынюн?» - подумалось Чонгуку. – Такого запросто не схватишь, а вот те, кто по глупости – тех пожалуйста. Но дураков-то на свете много, было, есть и будет. Потому такие и затёсываются в ряды драконьих шестёрок. В восьмёрках отбор строже.
- Восьмёрках?
- Ну, это занимающие более высокую иерархию в криминальном мире, типа нас с БиАем, Аяксов, Мино. Говорят, их Дракон так называет, за ним все и повторяют. Не спрашивай, я не знаю почему.
- Я хотел спросить, куда семёрки провалились?
- Этого я тоже не знаю. – Мимо проехал пассажирский автобус, и Чонгук, по привычке, просмотрел глазами всех, кто был внутри. Маленький мальчик у окна, лет пяти, расплылся и поводил туда-сюда ладошкой, привлекая внимание золотого, который ответил подмигиванием ребёнку. Чжунэ не замечал вокруг ничего, не имея привычки следить за чем-то, кроме себя, а поскольку за собой он следил чересчур тщательно, на остальное не оставалось ни времени, ни сил, ни желания, ни умственно-эмоциональных возможностей. – Ну а у вас... откуда ты там? Откуда бы ни был – есть лазутчики, как думаешь?
- Думаю, что нет.
- Но не уверен?
- Скорее уверен, чем нет. А Дракону, говоришь, главным образом досаждают китайцы и малазийцы? Синги?
- Эти, ага. И синьцзянцы, и юньнанцы. Иногда и арабы, турки или американцы пытаются, но им сложнее, азиатов-то и по внешности за своих примешь, а их – нет.
- А я ещё слышал о Белом лотосе, вроде приобретающем могущество на Востоке. Не сталкивались?
- Слышал о них, даже слышал, что они пытались внедриться в драконы, но, по-моему, это какая-то пугалка детская, липа, фальсификация. Никто не видел ни единого члена Белого лотоса, но все им пугают.
- Я видел, - не стал лгать золотой.
- Серьёзно?
- Да, он заманил нескольких людей в секту, они отнесли туда все свои сбережения и были похожи на загипнотизированных, с промытыми мозгами, как в подобных общинах и происходит. Попался этот рекламный агент, когда раздавал брошюры о пришествии Майтрейи, или кого-то ещё, не помню.
- Как связан фанатик и сектант с бандитской группировкой?
- Напрямую, они обманывают людей и совершают мошеннические действия – это бандитизм чистой воды, преступление. И неизвестно на что они собирают деньги, а если на оружие?
- Даже если это так, почему ты связал его с Белым лотосом?
- Ну, во-первых, он сам о нём кричал, когда был пойман и нейтрализован. А во-вторых, у него вот тут, - Чонгук показал на внутреннюю сторону запястья, у себя гладкую и без изъянов, - была татуировка, третий слог из молитвы «ом мани падме хум». «Падме» означает лотос.
- Знаток, ты точно буддист, к гадалке не ходи!
- Я бы всё же сходил, желательно к ведьме, только покажите мне, где она у вас тут?
- Подожди-подожди, - сузил глаза Чжунэ и ближе подошёл к Чонгуку, - а что, если ты не просто буддист, а как раз и есть из этого Белого лотоса сам? Вся эта ваша подозрительность, таинственность, и твоя осведомлённость...
«Что лучше, оставлять его в раздумьях, позволяющих приходить к любым домыслам, или согласиться?» - мелькнуло в голове золотого, и он кивнул:
- Да, вполне возможно, что я сектант из этого братства, только ты всё равно правды не узнаешь.
- Ты меня так просто на этот раз не собьешь с темы. Как раз и говорили, что главная опасность Белого лотоса в том, что он заставляет в себя поверить, и чаще всего, если кто-то из него и оказывается, то тот, кто о нём больше всего болтает! – Не тыкая пальцем, Чжунэ поставил взглядом на Чонгуке такую жирную точку, что её можно было почувствовать. «Как же повезло упомянуть об этой чёртовой секте! – отметил золотой. – Приобрёл себе фактически алиби».
- Минуту назад ты назвал её существование фикцией, и уже готов поверить в реальность вымысла?
- Нет дыма без огня. Яд этой группировки, как я слышал, в том, что она порождает внутри кланов подозрительность. Шутки шутками, а пятизвёздные в Макао, по слухам, переругались из-за того, что стали валить друг на друга причастность к Белому лотосу. Как удобно-то этим ужам, если они на деле есть? Закинул утку, и жди, когда клан переругается и рассыплется.
Чонгук тоже слышал что-то подобное о пятизвёздных. Бан Ёнгук имел добрые отношения с одним из их главарей, но тот был настолько религиозен, что первый попал под подозрения и очутился в опале, и в Макао идёт раздрай весь последний месяц. Всё-таки, нет вечно устойчивых кланов, и те, что образовываются, живут несколько лет, а на смену им приходят другие, поскольку прежние слабеют и отмирают. Но золотым столько веков, что-то же есть особое в их уставе и в сущности каждого их воина, что само братство неистребимо? Их не смела с лица земли ни одна из войн, их не погубило даже предательство брата Джунвона, бывшего предводителя, произошедшее впервые за последние двести лет.

Такси наконец-то подоспело, и парни загрузились в него. Прошлый вечер, после того, как отошли от катания на экскурсионной яхте и пообедали, молодые люди провели в компании Аяксов. Хенкон позвонил Чжунэ и пригласил в свою брутальную тусовку. Приехав в некий байкерский бар, и золотой, и дракон ощутили себя не в своей тарелке. Чжунэ был слишком лизоблюд для заведений, где самый дорогой напиток – это ирландский эль, а самая-самая закуска для гурманов – сушеные, сильно или слабо солёные кальмары. У Чонгука же мотоциклы снова вызвали ассоциации с Бобби и отвратительным поступком того.
Так что спать они легли почти трезвые, выпив по литру пива, и почти невинные, посмотрев стриптиз, на который сводили их Аяксы, но никого там не сняв. Хотя официантки и стриптизёрши, все как одна, знали Аяксов и явно имели с ними более давние и интимные отношения, чем персонала и клиентов, Чжунэ и Чонгук не стали пользоваться связями, чтобы добиться расположения. Золотому было не до плотских утех, а его спутник, он думал, уже достаточно поблудовал в Сингапуре, но нет же, ночь отдохнул, и снова потянулся в бордель.

Едва оказавшиеся на территории публичного дома, Чжунэ и Чонгук стали свидетелями громких разборок, и если потасовкой это назвать никак не получалось, то скандалом можно было. Тэян спустил с парадных ступенек некоего типа в костюме, который издалека, поднимающийся с гравийной дорожки на ноги, отряхивающийся и распрямляющийся, казался чем-то непримечательным, но когда молодые люди немного приблизились, обратили внимание, что двое из присутствующих охранников не местные, а именно телохранители повалявшегося (вернее – поваленного) мужчины. Да и костюм был не чёрным, конвейерным, а выдававшим себя качественной тканью заказным, какой-нибудь известной марки.
- Чтобы духу твоего здесь не было, ты меня понял?! – проорал ему Тэян, придерживаемый собственными охранниками. Даже те понимали, что того, кто перед ними, бить не стоит. – Ещё раз заявись ко мне – пристрелю, как собаку!
- Я не к тебе заявился, а в заведение Джиёна, или что, он против? – отряхивая локти и спину, спросил мужчина. Пыль побледнела, но всё равно одежде требовалась стирка. Тэян молчал. – Ты лишаешь его щедрого клиента, он тебя за это не поблагодарит, если узнает.
- Если так хочется разнообразия – езжай к Зико, но я тебя и там смогу пристрелить. – Чонгук поднял глаза и увидел на балкончике над входом скопление путан в пеньюарах и купальниках – конечно, не скопление галактик на звёздном небе, но тоже зрелище симпатичное. Скучающие, они сбежались посмотреть хоть на какое-то развлечение. Да и каким проституткам не нравилось, когда их сутенёру потенциально могли набить морду? Чонгук посмотрел на оппонента Тэяна внимательнее. Нет, не могли бы. Но что-то Тэян, в самом деле, разошёлся. Зико подстрелил, шлюх своих не трахает, клиента вышвыривает. Никак бешенство? Или сердечная рана. Среди зрительниц на балконе была и та китаянка, которую в прошлый раз посетил золотой. У неё можно спросить что-нибудь ещё из подробностей.
- Ты пожалеешь, Тэян! Я тебе ещё припомню! – Чонгук понял, что они ругаются на корейском языке, так что большинство окружающих, кроме них с Чжунэ, ничего не понимает.
- Припоминай, сколько сможешь, но порог этого борделя, до тех пор, пока он под моим присмотром, ты не переступишь.
Мужчины разошлись. Отверженный клиент со своими охранниками побрёл к черному тонированному авто, а Тэян замер на крыльце, заметив прибывших. Возвращая холодный рассудок и выдержку, он протянул молодым людям по очереди ладонь для пожатия.
- День добрый! Опять пошалить? Или ко мне?
- Да за всем сразу, улетаем через несколько часов, вот и решили заглянуть, - поднялся по ступенькам Чжунэ, подобравшись к Тэяну и сразу став выше него. Сутенёр был низковатого роста, но внушительно смотрелся и рядом с более высоким юным богатеем Ку. – Чего это ты буянишь?
- Ничего особенно. Личные трения.
- Не заплатил?
- О, нет, с этим таких проблем не бывало. Проходите! – Тэян пропустил парней внутрь и, вытерев приподнятым низом майки лицо, сказал: - Аж вспотел мальца, пойду, приму душ, потом ко мне зайдите, хорошо?

Чонгук снова провёл час у той же самой девушки. Как и подозревалось, она не поняла сути конфликта, и имени клиента не знала, но поведала золотому, что тот раньше приезжал очень часто, и всегда скупал девственниц, изредка уже пользованных, но тогда самых дорогих – самых красивых. Одним словом, это был тот ещё эстет, олигарх, и спонсор от ценителей невинных, не сорванных цветков, не жалеющий средств на свои удовольствия, и предпочитающий стерильность, и очень странно, что Тэян о чём-то с ним повздорил, ведь прежде они общались и смеялись вместе, выпивали на первом этаже или в кабинете Тэяна.

Выйдя из апартаментов, Чонгук одёрнул футболку, поправил ширинку и, прислушавшись, понял, что Чжунэ вышел от своей девицы раньше. Постучав в кабинет Тэяна, и дождавшись разрешения войти, золотой там и нашёл знакомого. Он попивал виски, раскинувшись в глубоком кресле.
- Проходи, - позволительным жестом поманил ближе к столу Тэян. – Выпьешь с нами?
- Разве что со льдом. Очень жарко.
- Переусердствовал? – ухмыльнулся сутенёр, наливая в стакан виски. Отдав его в руку Чонгука, он указал ему на мини-холодильник в дальнем углу. Это предполагало самостоятельную добычу льда. – Молодец, умеешь ладить с женщинами. Они уважают, когда с ними стараются, вкалывают. Да и сам себя уважать начинаешь, когда ублажишь одну-другую, а, Чжунэ? – Студент цокнул языком и сделал глоток:
- Проститутки делают это за деньги, их-то ублажать зачем?
- Затем, что они, всё-таки, женщины, - наковыряв себе кубиков льда из формочки, присел третьим к столу, заваленному всяким хламом, Чонгук. Судя по ящикам и поверхности, стол был письменным, несколько бумаг на нём подтверждало это, но стоящая тут же пустая кружка, ваза с недоеденными фруктами, валяющаяся обойма с патронами, всё смешивало назначение стола, и он становился многофункциональным, в том числе банкетным.
- Верно глаголет, - указал пальцем на Чонгука Тэян.
- Да, он вообще дохуя правильный, - язвительно покосился на соседа Чжунэ. – Бобби не звонил?
- Нет, но передайте ему, когда увидите, чтобы не торопился возрождаться, если соберётся. И сюда чтоб не совался. В Сингапуре пока дел хватает, и у меня всяческой головной боли тоже. – У него заверещал телефон и, взяв его в руку, Тэян вышел поговорить. Чжунэ подлил себе виски, больше половины стакана.
- Ты не нагружайся, а то в самолёт не пустят, - попросил его Чонгук.
- Да ну и пусть не пустят.
- Тогда ты не попадёшь в Сеул.
- А если я не хочу возвращаться? – Чжунэ не стал смотреть в глаза золотому, уставился в плескавшуюся в стекле жидкость. – Не хочу.
- Почему? – тише спросил Чонгук. Теперь взор на него поднялся.
- А ты хочешь? Ты нормально себя будешь чувствовать, вернувшись? Ты нашёл вашу ведьму? – Золотой с пониманием помотал головой. – А я, по-твоему, что, за чем-то другим сюда приезжал? Я не сделал того, что освободило бы Бёль, что освободило бы Бобби. Я подвёл его, подвёл Ханбина, я ничего не сделал, и ты думаешь, что я тороплюсь туда, где окончательно пойму, что я – полный ноль?
- Ты не полный ноль, - зачем-то сразу же заступился перед молодым человеком за него же самого Гук, хотя в другой раз сам бы постарался убедить его, что он пустое место.
- А что у меня, кроме красоты и денег? – Чжунэ осушил стакан и взялся за бутылку. Чонгук поймал его руку, остановив.
- Умей принимать провалы, они случаются. Я тоже ничего не сделал, и мне досадно. И это унизительно – да, но прятаться за выпивкой не выход. Ты должен в нормальном состоянии осознать трудности и недочёты, чтобы исправить их, если получится в будущем. Зачем пить и ныть сразу?
- Потому что это невыносимо! – оттолкнул руку Чонгука Чжунэ, но не налил себе, а закрыл ладонями глаза, провёл ими по лицу, ниже. – Какое-то дерьмо, сплошное дерьмо! С того дня, как Бобби расшибся, что мы ни делаем – никакого результата, всё только хуже становится. Убрал свидетеля – вы нарисовались, вы забрали и Чживона, и Бёль, втянули нас во все эти дела против Джиёна, и ничего не получается, ничего не выходит! Теперь даже если ты свалишь из моей жизни, это будет подозрительно, рано или поздно драконы узнают, что я притаскивал подсадного, и мне пиздец!
- Не нагоняй ты мрак над головами. Ещё ничего не произошло, и, может, не произойдёт никогда.
Дверь открылась, и вернулся Тэян. Он не обратил внимания на позу и выражение лица Чжунэ, поэтому тот успел подобраться и постараться забыть мучившие его тягости.
- Надо бы ехать, а то нам ещё вещи упаковывать, - поднялся Чонгук, похлопав по плечу Чжунэ. – Пошли.
- Давайте, ребята, привет нашим и Сеулу, - махнул рукой Тэян. – Давно его не видел...
- А чего не посетишь на досуге?
- Досуга нет, - устало улыбнулся Тэян. – Да и города измеряются ценностью воспоминаний и их жителей...
- У тебя нет хороших воспоминаний о Сеуле?
- Хорошие есть, неиспорченных – нет.
Чонгук не стал спрашивать о жителях. Судя по всему, с точки зрения Тэяна, они тоже там все испортились, и хорошие обитают здесь, в Сингапуре. Но кто? Зико, которого он чуть не пристрелил, работницы его публичного дома, которых он больше не звал к себе, клиенты, которых швыряет прочь? Нет, ценность явно была в ком-то другом, и Чонгук, пусть и занятый поиском провидицы, решил, что неплохо знать об образовавшейся у Тэяна слабости. Если он начальник охраны Джиёна, и несёт ответственность за его защиту, то следует иметь в виду, на что можно будет при случае надавить.