Ты снимаешь?

-4-

Тэхен улыбался во все тридцать два, потому что перед глазами родная сверкающая улыбка и заботливо приготовленный кофе. И так было каждое утро: тяжелое пробуждение, которое потом компенсировал его любимый Чонгуки. Тэхен не помнил, как и когда стал считать его любимым. Они были рядом с самого детства и многое прошли вместе: побеги из дома, граффити на будке охранника, бессонные ночи и мелкие драки за школой, — и он даже не заметил, как стал видеть в своем младшем «брате» человека, которого хотелось не выпускать из объятий всю жизнь. Просто просыпался утром и подолгу валялся под одеялом, наблюдая за сморщенным носиком на соседней кровати. Сердце замирало каждый раз, когда Чонгук, взрослый работник офиса, вздрагивал во сне и прижимал подушку ближе к груди. Тэхен не мог представить, что кто-то другой мог быть вместо него, и не на соседней кровати, а там, прямо у Чона под боком: обнимать и целовать оголенную кожу плавных линий плеч. Мог, точнее, но не хотел даже думать о подобном... Страх перед неизведанным, страх, что Чонгук отвернется, откажется от него после признания, разрывал на куски потрепанное временем сердце, и он молча закусывал губы и отворачивался в противоположную сторону, не в силах смотреть на него.

— А ты насыпал Ентану корма? — прищурился Чонгук, нервно поглядывая на часы. Тэхен, стоящий напротив, устало выдохнул и слегка улыбнулся:

— Да.

— Ты уверен?

— Ты же был там, все сам прекрасно видел, — Тэхен переминался с ноги на ногу и пытался сдерживать улыбку, хотя должен был злиться, раз ему прямо сейчас не доверяли. Он попросту не мог злиться на своего Чонгука. Тот, конечно, был той еще дотошной мразью, по несколько раз спрашивая одно и то же, но Тэхен прекрасно понимал, что за этим скрывалась дружеская забота, которая одновременно и ранила, и приносила удовлетворение. И даже сейчас, когда они отошли от дома всего тридцать метров, остановившись на перекрестке, — единственное, что вообще как-то разделяло их по жизни, пусть и на короткое время, — Чонгук не мог не включить свой режим «мамочки». Такой любимый, но в то же время и болезненный. А Тэхен не был против: ему было в радость оттягивать момент расставания с Чонгуком.

— А свет выключил в комнате? — не унимался тот.

— Ты на работу опоздаешь, — протянул Тэхен, не сдерживаясь и широко улыбаясь.

Такое повторялось каждый день, но не казалось Тэхену чем-то цикличным и надоедающим. Чем больше времени они стояли на перекрестке, тем сильнее ему казалось, что не только он радовался оттягиванию момента. Порой ему в голову ударяла безумная, по его мнению, мысль: а что если Чонгук специально оттягивал расставание?

— Может все-таки возьмешь? — Чонгук выдохнул и покачал в руке небольшим черным зонтом, — Обещали дождь.

— Мне недалеко, добегу. А вот ты... Да и ты сам прекрасно знаешь, как я не люблю тащить с собой лишнее.

— Тогда, до вечера? — сказал Чонгук, отшагивая назад.

— До вечера, — ответил Тэхен, плавно разворачиваясь и шагая в противоположном от Чона направлении.

В такие моменты становилось грустно, но он утешал себя мыслями, что вечером они вновь будут вместе смотреть какой-нибудь марвеловский фильм на повторе и громко обсуждать дрянные рабочие коллективы. Вот только Тэхен не учел того факта, что жизнь — непредсказуемая штука, и в моменты, когда все идет чересчур гладко и хорошо, она может подкинуть подлянку. То, что было вчера, не может длиться вечность.

Сначала атмосферу вокруг испортила внезапно начавшаяся морось, а потом странное чувство не покидало Тэхена до самого парка, через который он всегда сокращал путь до работы и обратно. Потом по голове прилетел удар, и от шока Тэхен не сразу почувствовал подступающую по венам адскую боль. Голова погрузилась в какой-то непонятный туман, и он упал на землю, словно марионетка, у которой внезапно обрезали нити. Он видел лишь красное полотно, что медленно застилало глаза, темные силуэты, маячащие вокруг, и лицо Чонгука, так красиво и тепло улыбающегося. Вот только это длилось недолго. Чонгук вдруг перестал улыбаться, медленно развернулся и зашагал прочь. А Тэхен пытался позвать его обратно, но из горла вылетали лишь жалкие хрипы. По голове снова прилетел удар, который был ощутимее и больнее в несколько тысяч раз.

И, кажется, до Тэхена стало доходить, что это все не просто так происходит. Судьба — роковая, неосязаемая вещь, и именно сегодня она решила избавить себя от скучного представления в виде недолгого каждодневного расставания. Она захотела боли и крови, поэтому Тэхен сейчас лежал и ловил последние вздохи, смотря в посеревшее небо. По лицу стекали розоватые капли дождя, смывающие кровь, и, возможно, слезы, потому что Чонгука не было рядом, потому что Тэхен струсил, не сказал, не признался, в очередной раз повернулся к нему спиной, даже не думая, что это была его последняя возможность, его последний шанс.

Если бы он только ценил проведенное вместе время, если бы принимал заботу должным образом, если бы у него было время, если бы он мог отмотать его чуть-чуть назад — туда, где они все еще стояли на перекрестке и не отпускали друг друга если не словами, то хотя бы глазами...

— Чонгук, — Тэхен вдруг резко остановился и обернулся, ловя непонимание в карих глазах напротив, — Я все-таки возьму зонт, — и протянул дрожащую руку к Чонгуку.

— Вот и хорошо, — тот улыбнулся, вручив зонт, и хотел уже было уходить, но его поймали за руку и не дали сделать и шагу.

— Подожди, я провожу тебя, хорошо?

— С чего вдруг?

— Просто я люблю тебя, — сказал Тэхен.

— Я... люблю... тебя, — прошептал, смаргивая влагу с невидящих глаз и делая последний вдох. Сердце, что до этого останавливалось лишь в моменты безграничной любви к человеку, замерло навсегда.

Умирать не страшно и не больно. Кто сказал такую глупость? Больно видеть, как жизнь с любимыми проносится перед глазами, и понимать, что тебя уже не обнимут, не разбудят посреди ночи из-за какой-нибудь ерунды, не уткнутся в твое плечо в поиске поддержки и не сварят твой любимый кофе. Больно представлять, как плачут родители, братья и сестры, коллеги по работе и как плачет вся твоя жизнь, стоя перед открытым гробом и целуя твое бездыханное тело в лоб. Тэхен бы отдал или сделал что угодно, лишь бы Чонгук никогда не увидел его мертвого тела...