feeling of hatred

https://ficbook.net/readfic/7558665

— Отправьте его в отделение для буйных, — дал приказ молодой врач, не взглянув даже в сторону человека, о котором идет речь. Он просматривал папку в руке, не отрываясь от неё, и пошел дальше, проходя мимо ограды от психически нездоровых людей. Кто-то начал кричать, привлекая внимание парня; кто-то решил аморально шутить насчёт него и его семьи, уделяя больше внимания матери; а кто-то просил выпустить на волю.

— Док, Вы, похоже, меня не туда ведёте, — рядом плетущийся новенький шёл наравне с мужчиной, в окружении охранников и санитаров. Чонгук издевательски улыбался, специально почти что стоял, а не шёл, из-за чего огромные амбалы не против были дать ему пинка под зад и загнать в его новую и прекрасную минималистичную комнату, где тот проведет остаток своей жизни. Поделом ему, думают они, сдерживая свои гневные позывы проявить насилие. Но нельзя — вычтут из зарплаты, — поэтому охранники проявляют, по своему мнению, милосердие по отношению к пареньку-придурку.

— Заткнись, Чон, и шевелись быстрее, — коротко и ясно ответил тот, — У меня итак дел по горло, нет времени нянчится со всеми. — Чонгук рассмеялся и зашёл в камеру, хватаясь за закрывающуюся решётку руками, смотря своим «фирменным» взглядом из-под лобья на санитаров, что контролировали ситуацию, отчего те поморщились и свалили, ведь их работа уже выполнена. Мужчина тоже начал уходить, а охрана помедлила.

Надо же, раз охотник пойман, жертва смеет скалить зубы? Смешно.

— Скажи спасибо правилам, щенок. Мы бы не сдержались и отхлестали от души тебя, — видимо старший среди них решил удостоить Чона внимания своего и выступить, пока никто не видит, — Будешь бушевать — придется нарушить их.

Парень улыбнулся и медленно протянул «ну-ну», из-за чего человек по ту сторону решетки замахнулся своей «детской игрушкой» и ударил по пальцам. Чонгук шикнул и отошел назад, показывая, что он не намерен продолжать бессмысленный разговор. Идиоты ушли, ловить им здесь уже нечего, и брюнет падает на койку, подкладывая руки под голову и молча неотрывно смотря в грязно-серый потолок, который вот-вот и рухнет на него. Видимо, времени провести наедине с собой будет слишком много. Ну что ж, день первый, час двадцать — Чонгук задолбался.

Ровно через полтора часа приходит новый охранник и гонит Чона на обед, специально наступая на пятки ему и тихо, но мерзко хихикая и продолжая своё глупое дело. Здесь что, все такие гнусные и нелепые?

Чонгук идет тем же путем, каким и пришел, сворачивает в коридоре от пары метров выхода и заходит в какой-то вольер, только для людей. Повсюду решетка, как и в камере, но места намного больше. Рядом болтаются всякие психи, простые воры-карманники и слишком много работников. Он чувствует себя в зоопарке, где главные зверьки — сами заключенные. Кое-как обойдя шизофреника на входе, Чонгук дергает руками в наручниках — слишком туго, не выбраться самостоятельно, — и ищет свободный столик в огромном скоплении людей, которые то кричат, то спокойно давятся местной едой далеко не первой свежести. Рядом устраивает бунт смельчак, кинув поднос в своего товарища по несчастью, но не успевает коротышка и пикнуть, как два охранника тащат его под руки на выход. Думает Чон, вот же самоубийца, лезет прямо на глазах.

Через пару дней такого расписания и картин в столовой, парень начинает анализировать всё: тюремщиков, охранников, санитаров и местных докторов. Он строит свои теории о их политике, правилах и думает, как мог так нелепо попасться, особенно простым детективам-офицерам. Внимательно следит за временем, черкая о бетонную стенку камеры металлической кривой вилкой. Одна черта — один день, перечеркивание — конец недели. Царапает план пути от его «родной» кровати до стола в паршивом клоповнике, буквой выводит название локации и продолжает тихо себя вести, не привлекая внимания. Конечно, в четвертый день приходится размазать кашу по лицу придурка, который вечно докапывался до него, чтобы узнать, куда именно водят хулиганов вроде него.
Сначала было не по себе, вдруг заведут за угол и зарежут, а потом над бездыханном теле будут ставить опыты, вынимать и засовывать органы, и всё это записывать в дневник или банальный диктофон. «Опыт номер 0034, подопытный Чон Чонгук». Звучит как-то слишком тупо, в стиле каких-нибудь фильмов о копах, которые защищают честь своего звания и города, но другого в голову не приходит.

Как выясняется, обычный картер для одиночек, которые могут провести пару дней и без еды, и совсем без какого-либо общения. Ничего, кажется ему, не так плохо в целом-то, очевидно терпимо. На следующий день, вроде бы четверг, а может и суббота, (дни недели не так важны, как количество их) Чона отпускают, вновь амбалы подтрунивают над ним, вынуждая принять насилие, чтобы потом поганые врачи снова заперли его в одиночку. И кто знает, сколько одиночек он сможет пережить со спокойной душой, прежде чем ужесточат наказания.

С каждым новым днем информации почти нет, но стандартные правила он узнает от старика, который сидит уже года четыре и редко делит с Чонгуком стол, потому что кому-то в голову приходит чудесная мысль — и вот всё снова превращается в балаган, — снова бегут санитары и охранники, разнимают и раскидывают по углам, потом врач, который проводил самого парня, даёт указание и тех уводят в одиночку (уже не удивить). На счету Чонгука идёт уже вторая неделя, он узнал о сокамерниках немного нового, знает, что тут заправляет расправами и командует Док, но очевидно, что он просто пешка на пути кого-то выше по рангу.
Чонгук старается узнать об этом мужчине побольше, насколько позволяет любопытство, но его ждут опять провалы. Их водят на улицу, где многие просто дышат воздухом, кто-то добывает сигареты и начинается игра в «покер». Поначалу парню было неинтересно это дело, но, как выяснилось потом, за никотин тебя тут и «друзья» выдадут самые грязные секреты, чем непременно он и пользуется.

Чону становится известно о имени Дока — Ким Тэхён, о его поганых целях и кое-что касается слегка прошлого, из-за которого его перевели в эту дыру, известную довольно за пределами участка. И, кажется, теперь Тэхён попал в его руки, ведь Чонгук понимает, что самый главный секрет прячут прямо перед глазами.

На прогулке вначале третьей недели парень понимает, что он должен зажать Дока, чтобы его смогли освободить, пусть и придется проявить насилие. Чонгук шарит по карманам одного конченного наркомана, находит новую порцию сигарет (остается незамеченным и безнаказанным) и идет на свой угол огромной площади, огороженной высоким забором. Там, за его пределами свобода, его родной преступный город и люди, которым он, Чонгук, должен отдать старый должок за подставную утку, что ему подложили эти богатые мафиози. О-о, как же он развлечётся, вытаскивая органы из их грязных и лживых тел, не спеша растягивая момент.

— Притащил?

— Выяснил? — задает встречный вопрос Чон, вытаскивая из карманов находку, но не спешил отдавать.

— Если устроить битву, заранее спланированную вдоль и поперек, — начал больше друг, чем враг — Мин Юнги, протягивая руку «помощи», — Можно будет выйти на Дока, а там и терроризировать начать его ахиллесовой пятой. Её, кстати, можно увидеть в определенные дни на «выгуле». Увидишь самую мрачную шизичку — не прогадаешь.

Юнги вырвал упаковку из чоновских рук, опустил голову и засунул руки в карманы, а после, оглядевшись, ушёл другой дорогой, будто никаких Чон Чонгуков он не знает, просто принял подачку и свалил по-быстрому. Здесь, в тюрьме-психушке, установлен свод правил, как между работниками, так и преступниками. И одно из них гласит: информация в обмен на выгодное предложение другому лицу. Если всё законно, конечно, но если всё скрытно провернуть, никто тебя и пальцем не тронет, пока не предъявит весомые доказательства.

Чонгук последовал методу скрытности Юнги и повернул назад, где охранник пристально наблюдал за всеми его последующими действиями.

«Придурок», думал он, когда обошёл мужчину, издевательски ухмыльнувшись ему, отчего тот покосился на Чона и рукой закрыл путь. Если бы люди с высшим образованием работали бы на подобных профессиях, то сбежавших преступников, которые устраивают бунты, не было. Чонгук продолжает нарываться, но делает всё настолько медленно, что к нему не посмеют прикоснуться, как бы работники не хотели этого. Конечно, Чон знает, что каждый в этом месте желает разбить ему лицо, ударить в рёбра со всей силы, чтобы он, сукин сын, плевался кровью и стёр с себя эту мерзкую улыбочку и «невинно-очаровательный» взгляд маньяка. Но они своего не добьются, пока сам парень не разрешит себя хоть пальцем тронуть.

— Что-то не так? — интересуется Чон, когда его схватили за предплечье, изумленно ахнув.
— На твоём месте...

И снова по той же схеме: все начинают говорить, что они бы (не) сделали на месте Чона, читают нотации и гонят в камеру под внимательным жестким взглядом. Он игнорирует его слова, пихает плечом и уходит к входу в помещение, где его встречает скучающий дежурный, который после надевает и закрепляет наручники, а потом ведёт внутрь.
Видимо, скоро Доку придется оторваться от бумаг и обратить внимание на Чона, ведь он нашёл слабое место, на которое, естественно, надавит с силой.

Никто ещё не уходил безнаказанным от Чон Чонгука.

Приходит женщина, предлагая поесть, но Ким отказывается, сидя к ней спиной, не удосужившись даже взгляда. По ту сторону двери — она знает, — стоит Тэхён и молча наблюдает, коротко давая приказы своим подопечным. Одни из них: «Больше таблеток» или «Усилить шокотерапию», а что-то, на удивление, заботливое, но чисто в исследовательских целях: «Ты поела?», «Как себя чувствуешь?».

Джису чувствует себя паршиво, но выдавливает лишь «Иди к чёрту», ведь с таким отношением к себе даже сложно сказать хоть что-то положительное, не выплеснув из себя злость, потому что после таких истерик её повяжут за руки и ноги, кинут на металлический операционный стол, особо не церемонясь, и после снова последует вопрос «Как себя чувствуешь?». Да просто замечательно!
Серьёзно, что за глупости? Как можно после такого «лечения» спокойно чувствовать себя и жить дальше? Если Тэхён не понимает, что ей больно, чёрт возьми, то как он смеет продолжать звать её сестрой? Как может осмелиться прийти к ней с этими работниками, толком не оставаясь наедине? Она не понимает здешней политики и, наверное, не поймет никогда, ведь нет монстра страшнее её собственного брата, её семьи.

Джису, возможно, единственная, к кому проявляют другие меры, более миролюбивые и заботливые, по мнению Тэхёна, но девушке кажется, что это делает только хуже. Она поступила сюда около года назад: растрепанная, опустошенная, напичканная успокоительными с продолжительной истерикой. Брат же решил не спускать с Джису глаз, вечно талдыча про какую-то дисфорию. Ким с каждым провальным методом забывает отрывки памяти, один раз случайно заикнувшись по этому поводу. Стало хуже чисто морально, да и физически, но не так.

— Ты убила наших родителей, тварь! — кричал полгода назад он, едва сдерживаясь, чтобы не влепить звонкую пощёчину не посмотрев даже, что она девушка. И после этого что-то начало щёлкать в голове, каждый раз напоминая ей, открывая кровавые сцены прошлого.

Зачем сделала это? Разум не управлял телом, а злость словно кровь наполнялась внутри, а потом... Потом она не помнит ничего, разве лишь её забрали люди в костюмах с бронежилетом, а о родителях Джису и не вспоминала даже, будто они были сломанной игрушкой, которой больше никто не интересуется, как дорого бы ты не стоил.

Ким позволяют выходить с остальными наружу, разрешают входить в столовую и садится к кому-нибудь за стол, да и болтать с другими может, когда захочет. О её связи с Тэхёном предпочитают скрывать, а если начнет что-то хоть как-то с этим связанное распространять — избавятся и от Джису, и от тех дураков, что слушали «бред».

Бывают моменты, когда она хочет каждого удушить собственными руками, а потом весь день ходит, как восставшая из могилы с атмосферой, хуже самого хмурого облака на планете.Тогда к ней привлекают больше внимания врачей, ведь Джису может навредить не только остальным, но и себе. Смешно звучит, особенно когда тебя напичкают таблетками, а потом пытаются провоцировать, чтобы выявить пользу этих белых горьких пилюль.
Она выходит на улицу пару дней в неделю, иногда позволяет четыре раза, когда настолько плохо, что воздуха не хватает. Джису Тэхёну не верит, как бы не хотела, как бы не пыталась поверить в его благие намерения, что-то глубоко в душе, нечто непонятное чувство душило её, отговаривало.

— Джису, как насчет прогулки сегодня? — брат заходит тихо, но недостаточно тихо, чтобы она не услышала. Джису вновь окатывает ледяная истерика, она хочет накричать, побить его до синяков, но сидит спиной к парню и молча отсчитывает, насколько заботы в нём хватит. Внутренний голос подсказывает сковать руки на шее брата, подержать очень крепко, чтобы прям ни капли воздуха не попало в лёгкие, а потом над трупом кружиться в сумасшедшем танце, якобы выпуская таким образом весь груз на её плечах. Мимолётная улыбка расцветает на лице Ким и, слегка повернувшись, она думает о вспышках ярости и пытается подавить их.

Её не сломить, её не убить.
Джису не больна, она сходит с ума.

— Конечно, — и «вымученно» улыбается уголками губ.

Это игра.

Чонгуку шестое чувство подсказывает: это тот самый день. И, кажется, он не прогадал, потому что сегодня людей в столовой больше, чем обычно. Будто уикенд, на котором всё больше душ появляются, а потом и начинается вечеринка, где и разных конкурсов ярко, пестро, размыто надолго. Он вновь играет в гляделки с охранников на входе, где вечно выходит победителем. В тысячный раз проходит через те же столы и приземляется около Юнги, который быстрым взглядом проходится по Чону.

— Мы, кажется, ясно поняли друг друга, — хрипит он, продолжая ковырять погнутой от злости вилкой в бледной каше, — Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. И друг друга мы никогда не видели. Ты вызываешь подозрения итак ничего не делая, а тут ещё друга во мне начинаешь рисовать, придурок.

Кажется, угрозы подобные он слышал, и «придурок» вроде как стало его вторым именем, после «отвали». Чонгук подпирает рукой голову, смотрит весело на собеседника и думает, как бы правильней и без подозрений поделится с мыслями Мину.

— За что сидишь, товарищ? — глаза Чона превращаются в полумесяцы, а губы растягиваются в привычной усмешке-улыбке, явно фальшивой и требующей чего-либо. Юнги и вглядываться не нужно, и психологом не стоит быть, чтобы с ходу за пару диалогов раскрыть характер собеседника.

Не оценив попытку найти общую волну, Юнги кривится и касается своих мятных волос, у которых тут больше нет и, это непременно, выделяло на фоне серой массы преступников.

— Какого чёрта тебе, Чон? — ему всегда нужно говорить прямо, на фиг формальности, в тюрьме они ни к чему.

— Мне кажется, что этот день настал, — начинает парень с далека, но этого достаточно, чтобы Юнги перестал мучать остатки обеда и посмотреть наконец-то нормально в глаза. Вот же, думает Юнги, вечно проблемы находят его, — Я знаю твой ответ, но пойми, мы оба погрязли в дерьме, как только я обратился к тебе. Выхода здесь нет, только вперёд ногами, поэтому помоги: дай подсказку, чувак.

Юнги закусывает губу, думая о предложении, даже отставил вилку в сторону и сидит, весь такой напряжённый, с ещё одной кучей проблем на, как видно, его плечах, которые каждую секунду напряжены, будто парень всегда ожидает подставы. Он специально медленно поворачивается и, увидев, что амбалы заняты другим делом, садится перед Чонгуком прямо. Вздыхает, понимает же, что с самого начала можно было предугадать ответы паренька, но нет же, сигареты важней собственной задницы. Что Мин мог сделать? В клетке толком не развлечешься, а его сокамерник тот ещё странный тип, который вечно разговаривает сам с собой и чертит, и чертит какие-то записи на полу, отвлекаясь изредка на сон.

Чонгук поддаётся вперед, не обращая уже на холодную кашу внимания, переключая себя полностью на собеседника. Если тот или та здесь, Чон остаётся в выигрыше и почти на свободе. Если этот человек согласится сотрудничать в обмен на выход из этой психушки, то дело в шляпе и в с е в выигрыше.

— Если ты обернёшься, — парень смотрит за чоновскую спину, медленно растягивая слова, — Стой. Не пали, придурок, — Юнги отмирает, когда Чонгук следует его указаниям, не двигаясь, продолжая имитировать поедание, — Она под строгим контролем санитаров, но они на расстоянии, чтобы никто не понял, поэтому не надо сразу...чёрт!

Не успел Мин договорить, как Чонгук встал и направился назад, ближе ко входу к девушке, которая просто сидела за столом, молча прожигая дыру в собеседнике. Брюнетка крепко держала кулаки, Чон заметил это издалека, видимо, есть о чём волноваться. Когда Юнги говорил, что она мрачная шизичка — он не поверил, думая, что с ней просто прекрасно или та просто маленький пугливый котёнок. Но сейчас парень начинает сомневаться в её здоровье, поэтому начинает идти ещё быстрее, а потом чуть ли не падает носом на стул.

Джису медленно поднимает взгляд на смельчака, что рискнул подойти, не смутившись даже охраны, что почти каждую минуту проходила «мимо», якобы случайно, просто контролировали: не твоё дело. Ким вздыхает, откидывается на стул и складывает руки на груди, показывая, что она вся во внимании. Джису понимает, что паренёк-то видит её быструю смену реакции и напряжение за километр чует, будто собака на сырое мясо.

У неё веки наливаются свинцом, но потом сон моментально пропадает, как только Джису понимает, что он сел к ней и собирается начать диалог тоже именно с Ким.

— Чем обязана? — голос у неё грубый, недовольный и агрессивный, что сразу подмечает Чон, когда та кидает эту фразу так небрежно, не думая вообще, наверное, ни о чём. Девушка не смотрит ему в глаза, продолжая кидать взгляды на остальных. Вот прям куда угодно глядит, но не на него! Чонгуку даже обидно немного становится, что пока единственный человек не обращает на него внимание, особенно девушка!

— Чон Чонгук, — протягивает руку он, но, когда видит, что Джису не намерена проявлять дружелюбие в ответ, моментально отдёргивает её и заносит за затылок, будто случайно в этот момент зачесалось. Вот же... — Да так, мимо проходил, решил узнать, почему такая злая девушка сидит в одиночестве.

Ким моментально кивает на мужчину рядом с Чоном, который ел так медленно, как ленивец, что Чонгук даже не обратил на него внимания, записав в ряды белых стен, которые вокруг всех были. Чонгук кривится слегка, потом вновь не обращает на неудачного собеседника девушки внимание и продолжает издалека, пытаясь наладить контакт. Эта дамочка ему очень важна, поэтому ссориться ни к чему.

— За что сидишь?

— Семью убила.

— Как здорово! Я тоже. –ухмыляется, ведь они нашли знакомую тему. И теперь можно сразу к делу, — Раз мы на одной волне, может, ты поможешь мне, — Чон тычет пальцем в Джису, — А я помогу тебе с горе-братом. И мы вместе сбежим, м?

Джису опешивает, не ожидая таких действий события, ведь Тэхён дал понять, что никто не знает о их родстве, а если такие и появляются, то он от них избавляется. После людей не видят нигде: ни в камерах, ни на общественных работах, да даже в самом тёмном коридоре не встретишь. Раз Чонгук знает, думает Ким, то он узнал от кого-то, кто является невидимкой в этой дыре. А потом, собственно говоря, начал шантажировать её, пытаясь втереться в доверие.

Ким злится на враньё Тэхёна, хотя не исключено, что он не знает об этом. Удивительно просто: брат упустил важную информацию и до сих не догадывается. Джису клонит голову в сторону, вычисляя подвохи и, пару секунд промолчав, наконец связно отвечает новому собеседнику:

— Откуда ты знаешь? Хотя это уже не так важно: что, чёрт возьми, тебе от меня надо? — она делает акцент на «меня» и собирается уже встать и уйти наконец, но парень хватает её за руку, прикладывая к столу очень крепко.

— Послушай, принцесса, — Чонгук делает паузу, когда Ким фыркает, пытаясь высвободиться, но потом видит, что за ней начали следить в оба глаза.
— Джису. Меня зовут Джису, идиот психованный!

Чонгук ухмыляется, ведь ещё вытащил информации, наконец не нужно гадать и ходить вокруг да около с её именем. Он ослабляет хватку, держит за запястье этой Джису так, что никто и не заметит этой маленькой пытки для девушки, которая пыхтит и злится ещё сильнее, но перестаёт дергаться.

— Я знаю, что ваши отношения с Доком натяжные и то, что он виноват в твоём сроке.
Брюнетка перебивает его, уверяя, что не только из-за него она сидит, ведь убивал родителей не Тэхён, а Джису. И сидит она, но никак не брат. А ещё ей не нравится это дурацкое прозвище «Док», скорее палач, но об этой стороне знают бывшие «друзья» Ким и она сама. Страх сейчас не за то, что села в психушку-тюрьму, а за то, что Тэхён теперь ещё ближе, и он может держать сестру на коротком поводке. Его не побьют, его не убьют, ведь весь персонал горой за пачку денег и команду «Фас!»

— Левые типы вроде тебя ничего не знают о моей семье, поэтому не зарекайся. И если я хоть что-то расскажу такому придурку, как ты, то завтра мы уже не увидимся, да и вообще никогда! Поэтому иди в свою камеру и смирненько жди конец срока, ничем не помогу. Даже если бы и хотела, то не смогла. За мной идет контроль все двадцать четыре часа все семь дней, — Джису злится, и это начинают видеть все, но Чон коротко говорит именно те слова, которые заставляют надеется хоть во что-то.

— Хуже уже не будет. Завтра после обеда буду ждать на прогулке, — он отпускает её руку, уже полностью красную от хватки Чонгука и вспыльчивую «подругу» накрывает: Джису молча сидит, хватая судорожно воздух, — Если не придешь — считай, что уже умерла, сгнив в этом клоповнике.

И уходит с быстро подошедшими охранниками, которые сегодня не в настроении уж точно.

Джису не понимает себя и всегда разумно сопоставлять всё, раскладывая по полкам было сложно. Ей совсем не ясен свой ответ насчёт побега с Чонгуком, с разборками с Тэхёном и вообще — тяжело размышлять над всем одновременно, когда времени в обрез и выбора почти нет. Она сидит на кровати, наблюдая за видом из окна — вокруг всё отречено, будто все находятся на краю Земли, поэтому Джису чувствует всю прохладу за стенами. Девушка на грани истерики, но продолжает взвешивать «за» и «против» в сторону побега.

»...Тэхён угробит тебя.»
«...Считай, что умерла.»
«Я помогу тебе, а ты мне.»

Завтразавтразавтра. Её всю трясёт от негодования на этих придурков, что считают важным напомнить какая она глупая и сумасшедшая.

— Если находишься в обществе психов, то невольно становишься таким же, — говорит в стену Ким, разворачиваясь, чтобы лечь на другой бок. На самом деле, Джису поняла фишку с неожиданным появлением вроде простого паренька Чон Чонгука, просто подыгрывает ему, пока эта игра не повернется к ней спиной и не начнет играться с ней. Первая причина вытекает из самого Чона: резкое появление и неожиданное желание быть соучастником и товарищем по несчастью.

— Я говорил точно то же, что и ты, когда впервые попал сюда, — подал голос стоящий в дверях брат, головой указывая в сторону Джису, выпрашивая зайти внутрь. Джису моментально посвежела, а потом снова стала помятой и измученной.

Она забывает всё опять, а потом отрывки воспоминаний проникают под кожу в мозг. Появляется резкая боль, срыв и приток ярости вперемешку с истерикой, а после это поганое чувство помятости. Будто бы тебя резко подняли после трёхчасового сна, потом потащили переодеваться и снова кинули на кровать, командуя сидеть и ждать. И ты полулежишь, медленно моргаешь, а потом на секунду закрываешь глаза. Неожиданный будильник и резкое «поднимайся», надеваешь верхнюю одежду и идёшь куда-то в полвосьмого утра, явно не в духе. А там, в месте, где тебе явно не комфортно, кто-то кричит, включает тысячу ярких огоньков, которые перерастают в огромный светильник, и ты понимаешь: ты в дерьме.

Это будто бы каждодневный поход на учёбу или на работу, после которого ты чувствуешь себя отвратительно. И боль эту не заглушить, не убрать и не спрятать, потому что нельзя. Н е в о з м о ж н о. Вот так вот ты просыпаешься — идёшь на ненавистную локацию — чувствуешь себя отвратительно-хреново и так по кругу, как будто тебя там пускают, как пошло бы это не звучало.
И сейчас в голове Джису помехи старого бабушкиного телевизора, отрезвляющая боль в висках и желание выпить чего-нибудь крепкого. Уж точно крепче кофе.

— А сейчас что изменилось? Ах да, ты по ту сторону ада, — девушка так и лежит лицом к стене, упрямо пытаясь не вывести Тэхёна на заботу и любовь, которую сам же ей и предписал. Кто вообще здесь убийца: Тэхён, она или вся психушка? Джису разбивает мысленно каждого на столбцы, намеренно делая тэхёновский шире и больше всех, чтобы понял сукин сын, что ангел из него ужасный. И нимб потерян на кладбище воспоминаний, осколками сломан полностью. Джису поджимает ноги к коленям и выплевывает очередные проклятья в сторону Кима, — Надеюсь, мы когда-то увидимся за одним дружным психованным коллективом, где гнобить тебя будут все, кого ты затолкал сюда со своим никчемным дружком До. Уйди с глаз моих, Ким Тэхён.

Парень садится на кровать, Джису чувствует весь вес, который перенесся на толстый потрёпанный матрас в полосочку. Белый в голубую полоску, которую она терпеть не может, но цвет её костюма намного темнее полоски.
Она расправляет каждую складку на одеяле под собой, почти не дышит:

— Хватит отталкивать меня. Хочу же, как лучше — ты не будешь испытывать одиночество, боль в клетке, где нет окон и воздух едва попадает, где ты сможешь хоть на немного почувствовать себя в безопасности. Разве тебе плохо так, как остальным? Разве ты сидишь в одиночной камере и плачешь от безысходности? Джису, ты ведь не дурочка, и убила из-за дисфории...

— Заткнись! — она вскакивает с кровати и быстро встаёт во весь рост, перебивая Кима, — Мне точно так же больно, как и другим в этой камере! Не смей называть причиной эту сраную болезнь, которую придумал только ради того, чтобы запереть меня здесь!
Джису то краснеет, то вновь становится бледной, как только купленное чистое постельное бельё. Её запутывают дисфорией, о которой Ким ни черта не знает и, думают, будто она такая дурочка, которую можно легко задурить. Она перебирает пальцами пуговицу на огромной рубашке, которая висит мешком на её тонком теле и хочет выбежать отсюда. Чон хоть и мутный тип, зато честный. И сегодня Джису решила: разговор с братом был окончательной точкой в их отношениях.

Чонгук расслабленно сидит рядом с огромным парнем, который сидя спит, храпит будто танк, а Юнги неподалеку в метре от Чона сидит, крутит пачку сигарет в левой руке и максимально внимательно смотрит на нового странного друга, эмоции которого он увидел за пару минут. Юнги, на деле, понятия не имеет, почему ждёт с этим отбитым психом сестрёнку Дока, но дерьмо напоминает о себе каждый раз, когда собеседник открывает рот. В мыслях Мина Гавайи и тепло, которое греет каждый миллиметр его тела, а в реальности он сидит на жесткой металлической скамье и пинает ботинком камни.

— Думаю, она не придет, — подает голос Мин, вытаскивая из пачки тонкую сигарету. Он хрипит, вытаскивает из-под камня за скамейкой зажигалку и поджигает фитиль, поглядывая на уже напряженного Чона. Парень напряг плечи, начиная соображать, что девчонка-то может реально не прийти. Заявит своему брату, что Чонгук берет её в сообщники-заложники, и все только ждут повода, чтобы наброситься на преступника.

— Продолжай думать так, — говорит тихо брюнетка и падает рядом с парнями, закидывая ногу на ногу. Она не может показывать всем свою слабость — лучшее оружие — это нападение. Тэхён рассердился и вышел из её камеры, шепнув что-то там охраннику, который теперь до сих пор следить за ней. Джису думает, что он здесь не напрасно, но любопытство сгубит любого. Поэтому Ким внимательно следит за обстановкой и держит всё под контролем. Главное не общаться с Чоном на уровне «Хэй, друг, всё в силе?». Неведение — лучшее, что сейчас происходит для остальных.

— Сестренка, ты явно умеешь неожиданно поступать, — ухмыляется Чонгук, оперевшись на колени. Он-то прекрасно видел, как девчонка потупила взгляд, когда парень рассказывал свою цель. И знал, что она ненавидит брата по глазам: убила бы сразу хоть камнем, лишь бы тот придурок перестал зазнаваться. Юнги думает, будто Чон такой предсказуемый? Забавно. Так почему же его среди «своих» называют мозгом?
Пока Чонгук мельтешит перед выбором, как преподнести всё так по-торжественному, Джису кусает губы и почти что в голос кричит: «Ну, так что?»

— Я сюда не языками пришла чесать. Говори, или я уйду, Чонсок, — раздраженно шипит девушка, дергаясь на месте, вся в предвкушении.

— Я Чонгук.

— Плевать. Что бы ты не придумал — я в деле. — брюнетка ухмыляется ему в ответ, пародируя и позу, и тон голоса. Юнги мысленно пробивает рукой фейспалм.

Вот теперь точно: они в дерьме.

Когда Джису возвращается с прогулки, предварительно поев, она замечает, что дверь в её камеру заперта на замок, а рядом точно никого нет и в помине. Девушка водит плечом и вопросительно смотрит на её проводника, который точно не знает, в чём причина. Мужчина просит Ким последовать за ним к Тэхёну, отчего брюнетка морщится и мечтает поскорее свалить отсюда, да так, чтобы потом никогда не встречаться с ним. Её разрывает что-то внутри, становится трудно дышать и рассудок теряется на задворках где-то глубоко. Она на мгновение останавливается и восстанавливает дыхание: приступы головной боли накрывают с головой. Джису понимает, что выкинула таблетки, когда санитары ушли вместе с Тэхёном.

Тело осыпает мелкая дрожь, от которой она едва видно дергается. Когда Ким говорил, что таблетки помогут ей, он не уточнил, что помогут стать зависимой пустышкой и вызвать припадки от их недостатка. Джису сжимает кофту в районе груди и идёт почти вплотную к стене, иногда придерживаясь правой рукой.

Кабинет докторов находятся глубоко в корпусе «C», как для самых безопасных преступников. Там они могут дышать спокойно и мило отдавать команды больным заключенным, которые и не понимают, во что их ввязывают. На памяти Джису сама комната Тэхёна была вечно отвратительно-аккуратной, с преобладающим коричневым и вишнёвыми цветами, поэтому она не удивилась, когда они вошли. Аккуратный стеллаж с книгами в алфавитном порядке встретил девушку на входе, а стол стоял посередине кабинета. Кожаный диван мирно прятался в углу, но лёгкий беспорядок не укрылся от глаз Джису.

Ей тихо сказал санитар присесть на кресло напротив Тэхёна, что так хмуро осматривал бумаги, копошась другой рукой в столе в поисках неизвестно чего. Ким сжала губы в тонкую полоску, которые почти слились с цветом её кожи, лишь после чего аккуратно села на край.

— Не догадываешься для чего ты здесь? — нарушил тишину он, махнув компаньону позади брюнетки, прогоняя без слов. Тот лишь коротко кивнул и покинул кабинет, даже не хлопнув громко дверью. А они здесь ужасные, хлипкие и слишком тяжёлые. Джису отрицательно мотает головой и оглядывается по сторонам — впервые она видит что-то уютней своей камеры, — но чувство тревоги не отпускает, крепко держа за предплечье.

— Ты выпустишь меня? — рискнула та, подняв на парня взгляд. Тэхён снял очки и положил рядом с собой, после чего скрепил руки в замок и лёг на них подбородком. Скулы его ходили вперёд-назад, а глаза метались искрами в сторону сестры. Он зол, а, значит, что сейчас что-то будет.

— О чём ты разговаривала с Чон Чонгуком два дня подряд? — резко спросил тот.

— Ты же хотел, чтобы я нашла себе друзей хоть где-то. В чём проблема? — Джису в полголоса проговорила всё, как скороговорку, которую с первого раза не поймешь. Она знала, что врать Тэхёну сложно: он видит тебя насквозь. И страх пробирался всё дальше, останавливаясь в глотке.

Джису хрипит, Джису кричит.
Больно знать, что выходов нет.


— Джису, спрошу ещё раз: о чём вы разговаривали? — Ким хлопает по столу и мгновенно поднимается. Вся его серьёзность улетучивается, а злоба заполоняет всё. Девушка дёргается и, подняв на него рассерженный взгляд, полушепчет:

— Ни о чём, ещё раз повторю, — она, конечно, не дура, понимает всё, но что делать? Ким неуправляемый, никто ему, кроме одного человека, не закон. Брюнетка сжимает ладони в подлокотник и думает, что неплохо бы втереться в доверие. Но, наверно, уже поздно. Или нет?

Парень обходит сестру, кладет свою руку ей на плечо и, наклонившись, говорит прямо в ухо: «Лжёшь». Тэхён сжимает ладонь, и Джису приглушённо вскрикивает от боли. Если сейчас не сказать выдуманную правду, то он примет свои меры и, возможно, накажет её, не посмотрев на своё обещание не усугублять «лечение».

Джису прикусывает губу, разворачивается к нему и только хочет начать выплескивать неожиданный поток эмоций, как тот продолжает:

— Как бы ты не начала оправдаться, знай: ему конец. И это я говорю не просто так, потому что сейчас есть большая вероятность, что мои парни разбираются с ним. Знаешь, если бы ты сказала мне правду, то никто не пострадал. Ты эгоистка, Ким Джису, и всегда ею была. Убила родителей только из-за того, что тебе хреново было. А о мне ты подумала? А о них? Понимаешь хоть, что они чувствовали? Эта боль намного сильнее физической, и я говорю о моральной. Папа и мама умирали и чувствовали предательство с твоей стороны. Они закрывали глаза, захлебывались в своей крови и умоляли успокоиться. Даже в последние минуты жизни заботились о тебе, чёрт возьми! — Тэхён кричит ей в лицо, дергая за плечи.

Джису дергается от резкой яркой вспышки воспоминаний. Тэхён это понимает и тоже вспоминает всю долгую ночь их жизни.

Когда она приехала домой, вся сломленная и униженная, с горящими глазами от негодования, то моментально закрылась в комнате. Родители стучали попеременно, пытаясь выяснить, что с их ребенком произошло. Мать приносила к дверям поднос с обедом, который потом и уносила нетронутым на этой стороне двери.

Джису не пыталась поговорить с ними, обсудить свои подростковые проблемы, хоть ей было уже восемнадцать. Тэхён говорил им, что с ней не всё в порядке, что младшей Ким нужно в больницу к опытным людям. Потому что часто злиться, раздражаться от любой мелочи и вечно ходить подавленным — не есть нормально. Поэтому и Тэхён пошёл на врача, вот уже заканчивал колледж и иногда подрабатывал, чтобы помочь ей стать н о р м, а л ь н о й.

Но он не успел. Когда приехал поздно на машине с другом Хосоком, то не придал огласке то, что свет на крыльце не включен (мама всегда оставляла его, ведь можно убиться, пока поднимешься по лестнице), а в доме ни в одном окне не горит и гирлянда, которую каждый год оставляла Джису. Тэхён зашёл, снял куртку и бросил сумку у входа, намереваясь утром отнести в свою комнату. Он включил свет и медленно позвал маму, а потом и папу. Мама сдавленно прокричала «Тэхён-и, не заходи в зал, пожалуйста. Иди в комнату.», но парень упорно проигнорировал, уже начиная волноваться. В чём дело? Почему мама так обеспокоена?

Тэхён зашёл в зал и будто онемел во всех конечностях. У него, как у профессионала своего дела, был шок. Шок, от которого ты не можешь отойти, разговаривать. В этот день Ким впервые ощутил страх своей сестры: Джису стояла посередине комнаты с огромным разделочным ножом, вся в крови (не своей) и расцарапана ногтями. Их отец корчился от боли с огромной раной на груди, задыхался в крови и плакал. Мама пыталась вырвать из рук дочери холодное оружие, пытаясь как можно лучше быть осторожной, чтобы Джису не всунула нож и в неё. Папа уже стал умирать, вдыхать последний воздух, а сестру его что-то перекосило. Она не говорила, не понимала ничего, уставившись на эту картину.

— Тэхён! Вызывай скорую и полицию, быстрее! — крикнула мать, но потом вскрикнула от неожиданного удара в живот.

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — орала сестра, снова и снова ударяя ножом в живот матери. Она истерила, била и себя, и остальных. Тэхён моментально в это время набрал номера первой помощи и подлетел к сестре, которая сидела, пождав ноги в углу и ревела. Он пнул нож далеко и поспешил упасть около родителей. Мама хрипела и шептала последние слова «Что с Джису?».

Как он злился на свою семью в этот момент! Они просили заботиться о сестре, спрашивали о её здоровье, когда сами истекали кровью! Что за?! Отец уже давно умер, лежа на спине, а мать держала обессилевшими пальцами его руку.
А потом всё через пленку... Помощь приехала через десять минут, Джису уже молчала и пилила взглядом пол, а Тэхён сдерживался, чтобы не отпинать сестру, чтоб поняла, что он испытывает! ЧТО испытали родители от её ужасного психического расстройства.

Джису со стеклянными глазами уставилась на Кима, продолжая терпеть боль в плече. Она сжимает зубы, моргает и бьёт ладонью брата по голове. Тот вздрагивает от неожиданности, потому что с той ночи он старался делать так, чтобы младшая Ким не прикасалась к нему, особенно в агрессивном состоянии. Как бы не хотелось признавать, но он, — ростом под метр восемьдесят, широкоплечий и сильный в два раза, — боится обычной девчонки, ниже его на головы две с половиной, зато такой сумасшедшей, которая может и ногтями своими ему глотку перерезать. Вот поэтому Тэхён и окружил себя охраной с ног до головы, чтобы и за ней следили, проводили и держали на коротком поводке.

— Заткнись! — кричит она, как тогда и они оба вздрагивают, переживая вновь те эмоции. Тэхён — панику, а Джису — непонятное чувство, которое наполняет её лёгкие изнутри, дарит тяжесть плечам и слёзы хотят литься рекой сами собой. Девушка хватает его за шею, отчего мужчина задницей бьётся о свой стол. Ким давит на него другой рукой, поэтому Тэхён в целях самосохранения быстро впечатывается о стол, потом хватает заторможенную сестру за запястья, сводит их за спиной и зовёт охрану. Ох, он чуть не показал ей свой страх, но зато сумел усмирить Джису, поэтому она должна понять, что контролирует ситуацию только Ким Тэхён.

— Поместить в одиночку на неделю.

Парень чувствует себя очень даже хреново, сплевывает кровь, которая металлическим привкусом отдавала ему и пытается восстановить расфокусированное зрение. Он, оказывается, лежит на полу весь в крови, причем побитый и оскорбленный. Чонгуку как память отбило, ведь он не помнил на мгновенье за что получил даже. К нему в камеру нашли два самых тупых охранника, с момента поступления которых он бесил и которые обещали ему надавать тумаков за плохое поведение. Забавно то, что Чон всё-таки отхватил.

Он поднимается с трудом на руках, а потом психует и приземляется спиной на холодную землю. В горле пересохло, парень встряхивает рукой мешающую чёлку и так и лежит, будто распят. Чон неизвестно где, может это и его камера, а может какая-то одиночка, в которой тот уже успел побывать. Зрение восстанавливается, и он поворачивает голову влево, прищуриваясь на свет в коридоре, лампа которого едва висела и вечно скрипела от едва чувствовавшегося ветра, потому что здесь всё хлипкое и держится либо на соплях, либо вообще не отдерешь. Похоже, подмечает Чонгук, он уже в своей камере и это хоть немного радуется, ведь может быть лежал бы на операционном столе, а Ким Тэхён вскрывал ему кишки за его «любимую» сестрёнку.

— Спящий уродец проснулся? — как говорится, вспомнишь дерьмо — вот и оно. Серьёзно, Док стоял всё это время за ту сторону решетки и ждал, пока Чонгук проснётся? Теперь понятно, кто и зачем поступил так с ним. Это, непременно, было неприятно. Тэхён подошёл ближе к клетке и присел на корточки, чтобы парень мог хоть как-то поддержать зрительный контакт, особо не напрягаясь, — Как ощущения, Чонгук?

— Было прекрасно, пока не увидел тебя, — выплюнул Чон, прикрывая устало глаза. С каждым вдохом внутри всё болело и ломало. Может быть, внутреннее кровотечение? Но тогда бы Тэхён не ухмылялся и помог, несмотря на их уже ужасно устоявшиеся отношения, или может быть он и не догадывается, что маловероятно, — А что, у вас со всеми новенькими возникают такие ситуации?

— Считай, что ты избранный. Так вот, надеюсь, ты догадываешься, почему с тобой произошёл такой крайне неприятный инцидент?

— Неужели сестрёнка не сказала, плюнув в твоё лицо? — Чонгук вновь нарывается, ухмыляется и с вызовом смотрит. Тэхён сжимает руки в кулаки и в очередной раз напряженно выдыхает. Ну сколько можно? Должны же ведь на коленях сидеть и рассказывать свои планы вдоль и поперёк. Эти двое уже явно сдружились для достижения цели, Тэхён всё понимает и думает, как же надавить им на больное место, чтобы не рыпались больше. Может, хороший разряд тока даст понять насколько он серьёзно настроен?

— Чон Чонгук, забавно, что ты здесь, не правда ли? Я знаю, что тебя подставили твои же наёмники, но почему ты тогда сел за убийство родителей? Что скрыли от полицейских одно, но выложили на поверхность другое? Ты не такой дурак, как пытаешься выставить себя, но насчёт твоих старых друзей сомневаюсь. В чём же проблема?

Чонгук выдавливает из себя натянутую улыбку и смотрит прямо в глаза Кима, не говоря ни слова. Неужели интересно? Но эта тайна скрыта за тяжелым прошлым и своими проблемами между ними. Теперь Чон не сомневался, что его так подло подставили, а сами свалили, поступив как крыса, когда он помогал этим уродам ценой своей жизни. Вопрос теперь в другом: что намерен делать Ким Тэхён? Что будет с их побегом? Джису, наверно, сейчас не может помочь ему, как и Юнги. Остается подыгрывать и стараться вести себя так же тихо, как когда парень поступил сюда, потому что выбора больше нет.

— Иди к чёрту, — хрипит парень и аккуратно приподнимается на локтях, шипя от боли и матеря всю эту чертову жизнь. Нужно было не проявлять милосердие и прибить всех, но нет. Как же он ненавидел себя в такие моменты. И сейчас этот самый лучший врач в мире пытается вынюхать их планы, что просто бесит ещё сильнее.

Ким поднялся на ноги, отряхнул край своего медицинского халата, будто бы он испортился от пыли их разговора и недовольно цокнул языком. Придется идти на крайние меры, в которых он до сих пор сомневается.

— Джису тяжело больна, и ты должен это понимать, потому что за приделами больницы без таблеток она долго не проживёт нормальной жизнью, ведь из-за их недостатка начинается ломка и сестра не может себя контролировать. И недавно я понял, что она ослушалась меня и выкидывала их, как видишь, у меня на шее синяки и это только легко отделался. Здесь есть охрана, контроль и хоть едва заметная, но забота, — начинает Тэхён, сомнительно поглядывая на собеседника, думая, правильно ли он поступает, что делится тем, что предпочёл скрывать от всех, даже от самой сестры, — Из-за Джису я и работаю тут. Нет, я стал доктором только ради неё и наших родителей, которые вечно заботились о ней, даже если Джису и зарезала их. Она убьёт и тебя, когда придёт время.

И, больше не пересекшись взглядами с Чонгуком, Тэхён ушёл и ни разу не обернулся. Парень ухмыльнулся — думает, что Америку открыл?
Джису Чонгука не убьёт, потому что, если понадобится в крайней ситуации — Чонгук Джису убьёт.

Юнги удивлённо смотрит на него, когда они сидят на обеде через полторы недели. Чонгук весь в синяках, побои до сих пор не прошли и Джису на горизонте не видать, поэтому сложно делать выводы, что с ней. Чон хмурый, со скрещенными руками на груди и задумчивым лицом, выражение которого он редко меняет. Мин теряется в догадках, что на этот раз учудил этот придурок, просто потому что бить без причины до такого ни каждый будет, а уж тем более в стенах психушки, где за каждым контроль 24/7.

Чонгук цокает языком и наконец-таки нарушает их взаимное молчание, которое собеседник не против был продолжить. Юнги не экстраверт, уж это точно, но поговорить конечно иногда можно, но он предпочитает слушать и слышать, а не вести диалоги. Это не его стиль.

— Тэхён знает, что мы что-то задумали, но сомневаюсь, что он подумает на тебя что-то, так как видит вечно твоё недовольное лицо, — медленно протягивает Чон, раскинувшись на скамье. Он, на самом деле, не знает плана этой «группировки», как бы ужасно она не звучала. Нужен подходящий момент, верный ход событий, чтобы их компания свалила, не привлекая лишнего шума и особенно активного внимания к его персоне Кима. А ещё он не видит Джису и это ещё больше настораживает, ведь в последнее время она чаще на людях появляется, а не гниёт на кровати и не пилит потолок вечными взглядами.

— Что с Джису?

— Это я должен у тебя спросить: что с Джису? Она появлялась хоть раз за время, когда меня не было здесь? — в глазах у Чонгука неизвестная надежда на хоть какую-то хорошую информацию, но она практически исчезает, когда Мин отрицательно качает головой, продолжая в упор смотреть на парня напротив. Они продолжат поддерживать пятисекундное молчание вновь и непонятно что ждут.

Юнги хочет вставить своё слово, но подавляет желание и прокашливается специально, будто случайность, не более. Чон не придает этому никакого внимания, уже собираясь встать и уйти, но правило в столовой мешает: никто не уходит, пока не поедят все. И он смотрит в какую-то точку на полу, ожидая, когда эти пустоголовые болваны перестанут вести себя, как нездоровые дети, и наконец запихнут эту картонную на вид кашу в свой рот и поднимут задницы. После уже третьего месяца в этой тюрьме, Чонгук начинает терять своё огромное терпение.

Мин кидает быстрый взгляд на охранника и видит, как тот разговаривает с каким-то новеньким пареньком: он такой мелкий и хилый, подмечает Юнги и думает о том, что вырубить его — пару секунд дела. По его одежде он делает вывод, что тот санитар, и если он будет в ту смену, когда они будут реализовывать план побега в жизнь, то всё решится быстро, и парень пикнуть не успеет, как будет видеть уже второй сон на прохладном плиточном полу около входа.

Все заключенные психи завершают свой обед, и огромная толпа из работников окружает каждого, чтобы проследить, как те не выкинут какой-нибудь неприятный презент. Преступники выстраиваются в очередь, и на каждого охранник на входе закрепляет на кистях наручники, а остальные ждут, как и Юнги. Парень смотрит на всех из-под отросшей чёлки и внимательно следит за новеньким, потому что Мин хочет надеяться, что этот идиот ошибётся, и это спасёт всем им жизнь, дарует свободу и подарит полное право заниматься своими делами, а не заставит пахать на общественных работах, драя полы в туалете, или смотреть в стену бесконечно, пока срок не разлучит их.

— Слушай, Хосок, тут такое дело, — начал охранник, который и дежурил у входа, обращаясь к санитару, с которого Юнги глаз не спускал. В нём было что-то такое, что давало облегчение. Ну хоть убейте его, но Мин думает, что этот Хосок поможет им! Если так и будет, то чёрт возьми, к гадалке пойдет и спросит о своих «экстрасенсорных способностях». Охранник продолжил:

— Мне сегодня срочно нужно домой к девяти, можешь заменить? — мужчина неловко почесал затылок, потому что такое для него стыдно просить.

Ким Намджун — порядочный гражданин, который пошёл на эту работу с мизерной зарплатой ради справедливости в обществе. Он воспитан и ему всегда говорили, что обязан пойти вступить в ряды полицейских, что Намджун и хотел, но в последний момент отказался и пришёл в самую популярную по слухам психиатрическую клинику-тюрьму для самых ужасных преступников. Хотел в жизни разнообразия? Получай. Но даже при таких условиях жизнь полна серых красок, которые Ким пытался всегда заменить на более яркие.

— А так можно? — почти что прошептал санитар в ответ, ведь если начальство поймает, а особенно его старый лучший друг Ким Тэхён, им обоим несдобровать. Хосок, на самом деле, немножко трус и вечно даёт заднюю, когда зажмёт, — Но я не знаю же, что где здесь до сих пор. Это мой только третий день, хён.

— Да не беспокойся ты так, — охранник стукнул притихшего Хосока по плечу, продолжая неловко улыбаться. Ему очень нужно домой. Срочно. От этого почти что зависит его судьба, — Нужно просто на посту у выхода посидеть и подождать, пока придёт другой и сменит тебя. Я сам закрою двери, а ключ ты потом отдашь ему. Пожалуйста, Хосок, прошу!

Паренёк переступил с ноги на ногу и неуверенно кивнул, а Юнги в душе радостно ликовал. Что-то ему подсказывает, что поход к гадалке ещё в силе, причём даже очень!

Джису за всю неделю принесли еду всего лишь раз, и то, простой стакан воды и бедный кусок хлеба, который был по длине не больше среднего пальца. Она сидела на скамье, закинув на неё ноги и упёршись лицом в колени, приобнимая их. После того, как воспоминания тяжёлой ношей в очередной раз свалились, а последний приём таблеток был около двух с половиной недель назад, Ким не чувствовала себя хорошо, даже наоборот: казалось, будто душа её умерла, а тело продолжает функционировать с теми командами, с теми действиями, о которых она думала.

Девушка, признаться честно, ещё ни разу не бывала в одиночках, но слышала от своей старой бывшей подруги, что здесь холодно, голодно и одиноко. И вроде бы Джису привыкла к этому давно, но обстановка продолжала нагнетать, а минимальное количество света делало ещё сильнее, потому что одной лампочки в коридоре было недостаточно даже осветить хоть край её вечной клетки.

К ней никто не приходил, и боже, как начинало раздражать и в то же время пугать, потому что в жизни Ким всегда кто-то, да был. Взять, к примеру, Тэхёна, или санитаров и охранников, которые вечно сопровождали каждый шаг заключенной. Да даже Чонгук проявлял достаточно внимания, чтобы она почувствовала себя менее напряженной.

По истечению срока, который брюнетка не считала, её молча кинули назад в привычную камеру и только тогда она поняла, что голова не вжата в плечи и можно вздохнуть спокойно. О таблетках все забыли, поэтому приходилось скрывать свои короткие, но болезненные приступы боли. Особенно сильно болела голова, просто раскалывалась, и Джису самой хотелось умереть не раз. Но всё останавливало.

Банально, но она боялась совершить суицид или просто быть убитой, точно такой же, как и родители. Ким доставала через бывших пропавших друзей и лезвия, и сигареты пачками под кроватью лежали, но снова и снова Джису сдавалась. Бросала всё в угол, растаптывала пачки своими ботинками (а потом опять жалела) и думала, почему убить было легко, а умереть самой очень страшно?

А потом вроде всё наладилось немного, она смирилась с пожизненным заключением и стоило появится этим двум парням, Чонгуку и Юнги, как в ней проснулось желание жить (добавь: на свободе), и запертые на замок гнев и злоба вылезли незаметно, оставляя после себя странный осадок. И сейчас она идёт по выученным коридорам на прогулку, благополучно забив на обед, конечно желудок требовал, но и кусок в горло не лез после выяснений отношений с братом. Он перечеркнул всю их жизнь, откинув сестру глубоко в яму на два метра, а после заживо начал закапывать, ничуть не смущаясь.

Ким тихо вышла на улицу и начала искать глазами знакомые затылки, один из которых трудно было спутать с другими. Мин Юнги курил, сидел сам и смотрел на хмурое небо, которое никак не отличалось от его выражения. Джису Чонгука не нашла, но предпочла думать, что он не вечный любитель таких прогулок. Девушка быстро добралась до мятноволосого парня и села рядом, поджав под себя ноги. Юнги удивленно перевел на неё взгляд и даже сигарету изо рта удостоился вынуть, выкидывая её на землю.

— Вы сговорились? — задает скорее риторический вопрос он, — То вы оба пропали, потом ты не появлялась долго, а сейчас Чонгук сидит под контролем охранников по приказу твоего брата, — делится Юнги с Джису всеми новостями, которые та обязана знать. Девушка смотрит на Мина внимательно, не решаясь спросить хоть что-то.

Она медленно моргает и утыкается лицом в колени, совсем раскиснув. Собеседник слегка ударяет рукой о ногу девушки, отчего та моментально выпрямляется, и подзывает пальцем ближе.

— Сегодня ночью мы сбежим. У меня есть план, и мы должны сказать его Чону, иначе всё коту под хвост. Возможно, это будет единственная попытка для побега вообще.

Джису улыбается уголками губ и положительно кивает головой. Теперь, как она поняла по скрытым намёкам Юнги, её выход.

Хосок тысячу раз проходит мимо камеры Чон Чонгука, поглядывая туда, явно что-то беспокоило его. Когда одна юная особа, причём очень знакомая, попросила его о одолжении, он снова проклинал себя за то, что так просто соглашается. И даже общение с жестким Тэхёном не смогло изменить мягкий характер Чон Хосока. Да даже правила не останавливали, таким бунтарём иногда был, что аж смешно. Санитар понимает же, что строго-настрого нельзя слушать Джису, но детские воспоминания кричат «Слушай её, придурок!», и он так и делает.

У Хосока с Джису связаны общие фотографии на полароид, шоколадное молоко за его счёт (иногда, и она платила) и хорошее отношение к нему, как к давнему другу. Хоть девушка и была всегда мрачной, почти раздраженной, но с Чоном она всегда общалась на одном тоне, ни разу не повысив его, что радовало всех, а его, Хосока, уж тем более. Родители Кимов называли парня «избранным», а Тэхён обижался, что к нему сестра всегда не с распростёртыми объятьями идёт.

Это вселяло надежду в новенького санитара. Просто ещё потому, что его безответные чувства к этой слегка сумасшедшей девушке не исчезли и до сих пор грели по вечерам душу, будто он укрывался пледом с головой. Ким Джису для Чон Хосока — целая вселенная, вокруг которой парень только и делает, что крутится. Чон устроился к Тэхёну не только ради друга, а ради предмета воздыхания вообще-то!

Он всё же не может подавить в себе ревность, поэтому рассерженно, пыхтя так, что соседи Чонгука начали жаловаться, стукнул по решетке своей рацией, одолженной Намджуном хёном, и вполголоса позвал его.

— Подойди быстрее! — приглушенно повторяет санитар, панически оглядываясь. Мужчина думает, вот же проблемный придурок, когда тот и не спешит появляться на горизонте. В коридоре слишком темно, чтобы Чон мог хоть как-то различить силуэт заключенного, — Джису!

Чонгук резко поднимается и подходит к решетке, разделявших их. Хотелось взять за ворот этого напыщенного ублюдка, только вот расстояние не позволяло. Почему он назвал Джису? Что вообще тут забыл в такое время? Парень Юнги не слушал, только лишь и думал о своём, может быть Мин и замолвил словечко за новенького? Кто уже знает-то.

— Что с Джису, отвечай. — резко требует парень, но человек по другую сторону молчит сначала пару секунд, а потом и пятнадцать даже. Чону кажется, будто санитар ушёл, специально зля его Джису и незнанием, что с ней. Может его Тэхён прислал, вынюхать новую информацию, о которой Чонгук и не скажет?

Санитар угрюмо фыркает и вспоминает слова Джису, которые девушка шепнула ему, когда тот помог остальным коллегам распихать заключенных по камерам. Она схватила незаметно для всех его руку, попросила помощи (а это, между прочим, никогда не происходило в её жизни). Ким Джису всегда разгребала свои проблемы одна, не делившись накопившейся болью и молча сидела в тени в углу, продолжая существовать и чувствовать подавленность. Она посмотрела на него с такой надеждой, что у Хосока в душе расцвёл сад роз, которые с виду красивы, но стоит дотронуться, как уколят, и эта боль наоборот манила Чона.

Он тянулся ближе, отодвигая кусты с шипами и непонятно куда и зачем лез дальше. Возможно, искал свет и расчищенный центр, где встретит прекрасную брюнетку и возьмет её за руку, а та примет разбитое сердце и заклеит ту дыру, которую сама же создала, расцарапав до не восстановляющегося состояния. Джису же необычайна, она может всё, что не могут остальные, и про убийство он вспоминает почти что в конце, когда ты находишь в шкафу вещь, что вроде бы и пропала давно, но лежала глубоко внутри. Хосок до сих пор не верит, что такая хрупкая и сломленная девушка смогла безжалостно зарезать собственных родственников, которые никогда в жизни не желали ей зла, а просто хранили и оберегали, пока не перестарались.

— «Чонгук, сегодня. Стрелка на десяти и пятнадцати. Всё в порядке». — с нежеланием произносит тот, не желая даже вникать в свои слова, потому что они адресованы явно не ему и значение Хосок не знает. Какое-то время, которое и вовсе не интересует его, просто ещё и из-за того, что девушка сказала ему не беспокоиться, что всё хорошо. Возможно, последние слова она сказала ему, а не этому мрачному психу Чон Чонгуку.

Хосок слышит тихое «отлично» от парня и разворачивается, включая рацию. Он говорит новому знакомому, который должен будет сменить пост утром, что пошёл на своё нынешнее место до рассвета, а Чонгук случайно подслушивает и понимает, в чём дело. Видимо, без Юнги тут не обошлось и это хорошо: Джису не придется рисковать, тут её идей нет и всё просто замечательно.

Остаётся только одно — следить за временем и как-то вырваться из клетки. Потому что, если его не спасут, считай, миссия провалена. И повторных попыток больше не будет, ведь они не чёртовы коты с их долгими жизнями.

Чонгук подбирается к клетке впритык в темноте и напрягает зрение, благо можно было ориентироваться и залезть быстро рукой в карман идиота-санитара, который даже не удосужился отойти от его камеры и так глупо разговаривал со своим сменщиком, что на весь коридор едва шептались.

Хосок, как выяснилось, носил связку ключей, которая держала их на железном кольце. Его легко погнуть для Чоновой силы, поэтому будь Джису на его месте, кто знает, чем бы всё закончилось. Он рассуждает так, будто Ким такая слабая и глупая, ни на что не годная, отчего становится не очень приятно. Чонгук мысленно чертыхается и наконец высвобождает связку от кольца. Парень выгибает железку и делает из неё отмычку, а когда санитара и на горизонте уже не слышно было (слышно лишь храпы сотоварищей были), он вставляет в замок со внешней стороны и жмурится, замирая дыхание.
Короткий щелчок и Чонгук на свободе на один шаг, что даже и не верится, с такими-то планами на побег, которых, честно говоря, ни у кого не были чётко спланированы. Все понимают, что это лишь нужная случайность, к которой они были морально настроены, и потому Юнги едва подтолкнул Чона на такие действия: Мин догадывался, что Чонгук либо вырубит санитара своими грязными приёмами в стиле «попробуй выдержать подколы», либо протупит и всем конец. Как умно!

Парень фыркает своим догадкам, тихо наступая на пол, пытаясь не создать лишних шумов своим перемещением. Остается только решающее — освободить свою временную команду. И если Юнги он как-то вытащит из соседнего крыла, то о Джису и догадок нет. Возможно, придется выпустить одного, чтобы помочь другой. И боже, грош ему цена, если Тэхён опередит и обхитрит Чонгука первый.

— Подъём.

Мин неприятно щурится, когда его начинают дергать за ноги, а потом плечи держат очень крепко и больно. Он сонно садится на койку и устало ухмыляется, когда различает напряженного Чонгука в его камере, причём двери были слегка приоткрыты, отчего тот расслабился спустя долгое время.

— На что ты рассчитывал, кретин?! — неугомонный Чон хватает Юнги за полураскрытую тюремскую рубашку и почти что шипит от негодования. Какого, просто, чёрта? Почему всё должен делать Чонгук, особенно разрабатывать планы побега с разными видами концовок? Почему Мину просто было не сказать всё как есть и не усложнять им троим жизнь. Благо, что санитар оказался растяпой, который даже не обернулся ни разу, пока Чон в тени следил за тем, чтобы хоть как-то пропутешествовать к своему товарищу-напарнику.

Юнги вскакивает с кровати и аккуратно вылазит, чтобы никого не разбудить. В его крыле находятся особо опасные преступники, в числе которых и сам парень, но, если те чуть что унюхают и мельком услышат — всем в очередной раз конец. Юнги никогда не рассказывал своим временным друзьям и собеседникам о том, почему оказался в столь не очень милом местечке, где каждый по команде накинется на тебя. Стоит лишь упомянуть методы лечения, и картина приобретает ещё более ужасный оттенок и вид.

Видимо, Чон Чонгук недооценивает Мина. Это видно и по его фразам и открытым признаниям, по взглядам и мелкому проблеску непонимания в глазах лишь на пару секунд. Парень не знает, что ожидать от него, особенно, когда уже явно понял, в какое дерьмо попал Юнги, чтобы жить в крыле для шизиков-садистов. Спокойный Мин Юнги, прославленный «мозг» в весьма трудоёмких делах на деле конченный ублюдок, что не различает добра ото зла к нему? Неожиданно.

— Видишь, ты всё понял, — мятноволосый выходит из камеры и опирается о дверь, которая чуть слышно скрипит, и они оба замирают, не двигаясь. В коридоре почти что тихо, да только иногда койки скрипят от смены положения заключенных. Даже такие парни по ночам крепко спят, а не планируют побеги с нуля по пособию Мин Юнги в соавторстве с Чон Чонгуком, где Ким Джису — главная и важная шишка истории. Мин оборачивается, чтобы подогнать стоящего на том же месте напарника и по совместителю спасителя.

— А если бы не понял, то что тогда? Если бы молча продолжил лежать? То что ты сделал тогда?

Чонгук злится и Юнги это вовсе не нужно, ведь если в отношениях пойдет что-то не так, особенно с Джису, которая давно нормально с людьми не общалась, то они даже порог клиники не успеют пересечь, ссорясь, как их схватят за шиворот, будто промокших нашкодивших котят, что слоняются по улицам облезлыми и потрёпанными.

— А ты не думай о том, что могло бы случится, — шепчет парень, выходя полностью из своего четырёхстенного заточения, и зажмуривается, когда в поле его зрения попадает одинокие две лампы на весь серый коридор.

Он поглядывает на Чона и наконец торопит его, потому что идти далеко в заднице со скоростью черепахи — не круто, далеко не круто. Тот следует следом, потому что только Юнги кое-как знает дорогу к Ким, ведь кабинет Тэхёна неподалеку, значит она рядом. Ведь, как говорится, держи свои секреты при себе на виду у всех, так как никто не догадается, где искать. И они не прогадали, что Джису там: охрана в начале коридора стояла около камеры, где на решетке оперлась она, всё только и делая, что смотрела на время.

Джису вообще понятия не имела, что задумал Мин Юнги, поэтому молча пилила часы, висевшие вверху по левому боку от неё. Мужчины мерзко хихикали, разговаривая о своём, что неимоверно бесило брюнетку. Зачем они, если толку никакого? Видимо, просто производят вид амбалов, от которых бросает в дрожь и сразу мимо проходишь, ускоряя шаг. Она не помнит, сколько простояла так, опираясь щекой о прохладную металлическую балку, но охранники вечно «пробуждали» Джису ото сна с открытыми глазами.

Когда стрелка была на нужных цифрах, Ким буквально отмерла и напряглась моментально, ожидая чудес. И всё пошло по неизвестному плану, потому что свет моментально отключился и люди сразу заткнулись, предварительно опустив какую-то глупую шуточку. Девушка сжала прутья и прислушалась: лишь один тик часов нарушал идеальную тишину, да дыхание охранников. Ну, думает Джису, что ей дальше делать?

Она отсчитала десять секунд, как послышался шорох и стоны мужчин, а предварительно крик «Твою мать!», от которого стоило ожидать многое. Дверь моментально открылась, наверно из-за автоматического кода, который сразу сбросился, стоило тем двум закричать. Тэхён всегда был в кабинете, рассуждала девушка, поэтому сразу проконтролировать всё физически невозможно, да и остальные работники разбросаны по этому крылу, что говорить о здании в целом.

— Джису. — на выдохе произнес мужской голос, отчего Ким замерла, — Джису, выходи быстрее, блин.

Появился тусклый свет садящегося фонарика, и девушка быстро вышла, натыкаясь прямо на Юнги. Похоже, он был один, потому что Чонгук давно бы подал признаки своего местонахождения. Брюнетка бросает взгляд на валяющихся мужчин и удивляется, что в таком хилом невысоком Мине столько силы, чтобы завалить почти что двухметровых работников. Но выяснять в чём дело стоит потом, а сейчас руки в ноги и максимально тихо стоит свалить по добру по-хорошему, ведь отключение электричества не обрадует начальство.

— Где Чонгук? — когда двое выходят из корпуса Джису, она подстраивается под темп парня и на ходу задает несложные вопросы, думать о которых придется не долго. Юнги глядит на неё устало, и девушка понимает, что много информации из него не вытащишь, но продолжает настаивать на своём.

— Да путь он нам чистит, заткнись уже. Думать и говорить одновременно сложно, если ты не знала, — коротко произносит тот, когда они переходят на коридор и поворот ближе к выходу. Джису замолкает и ускоряет шаг, но выплывший откуда-то сбоку Хосок почти что врезается в неё, отчего все трое стоят в ступоре: Юнги матерится, Хосок беззвучно открывает и закрывает рот, а Джису просто не знает, что делать и как реагировать.

Первым въезжает в ситуацию удивленный санитар, который хватается за рацию на всякий случай, если парочка не проявит понимание и не подчинится им, что, конечно же, и в мыслях их не было. Юнги обдумывает, как быстро и незаметно избавиться от паренька, но Джису начинает первой терроризировать его:

— Хосок, ты чт...

Тот нажимает на кнопку рации и вдыхает побольше воздуха, чтобы сразу позвать на помощь, так как дела стоящего из Чона не получится. Но не успевает тот и слова сказать, как моментально вырубается и падает. Джису вздрагивает и смотрит на упавшее тело, а Мин вооружается фонариком, чтобы если что ударить им по голове новому гостю, но потом Юнги вздыхает:

— Чон, ты быстро, — парень выходит на свет, немного побитый и помятый, едва ли в настроении, чтобы говорить. Он кидает взгляд на выход, чтобы товарищи посмотрели туда же, куда и Чонгук, а после хватает Джису за руку и тянет на себя.

— У нас в запасе пару минут, не больше. Всех на посту расчистил, сейчас Юнги взломает систему и откроет двери, а потом быстро сваливаем, ясно?

Все кивают и бегут к заветной двери, после чего мятноволосый разбирает замок на двери и по стертым цифрам смотрит, куда чаще нажимали. Он что-то делает, копошится в проводах, а Ким часто оглядывается, что делает и сам Чонгук, потому что вероятности на то, что сейчас какой-нибудь санитар пройдет, сразу дать парень не может.
Но стоило только подумать об этом, как дверь пиликает и Юнги поднимается с колен, тут как тут приходит человек пять охранников, которые ясно не рады видеть сию картину. Джису хватает со стола около двери вазу и кидает в них, чтобы дать пару лишних, но таких нужных секунд.

Троица сердится, что тихо не удалось и решает, как дальше поступить. Чонгук держит дверь и понимает, что бежать придется долго и прятаться в кустах вечность не получится, ведь клиника в десяти километров от города уж точно, а местность не очень позволяет играть в догонялки. Юнги цокает и отходит от двери, становясь чуть дальше от Чона. Он раздумывает новый план, где пожертвует собой, но следует знать, куда побегут эти придурки: все за ним или половина за Мином, а другая останется с Джису и Чонгуком?

Парень вздыхает и поворачивает голову вправо, не отрывая взгляда с замершими и ожидающими действий охранников.

— Я отвлекаю, а вы валите сразу же, ни минуты не теряя, — в полголоса диктует он, отсчитывая время, чтобы резко сорваться с места и побежать по локациям примерно хоть в другое крыло здания, где расходятся много путей и где спрятаться точно можно будет. Чон кивает, потому что понимает, что другого пути нет, а Джису закусывает губу, не решаясь ответить ему. Когда Чонгук делает шаг назад, то Джису наоборот вперёд, чтобы прошептать ему:

— Под лавочкой, Юнги.

Мятноволосый сначала не понимает, а потом медленно кивает, въезжая, о чём девушка говорит. Надо же, она оставила что-то под именно той скамейке, где он прятал сигареты. В голове сразу список с новой пометкой «беги к двору». Там хоть и можно легко попасться, зато и пролезть под забором можно, если Ким не предала его и дала подсказку.

Парень протягивает руку в бок и дергает ею, а потом срывается и бежит в другую сторону, не ту, от которой они пришли. Двое охранников-амбалов мигом рванули за ним, приказывая своим оставшимся трём коллегам схватить оставшихся заключенных. Чонгук хватает Джису за руку, мгновенно открывая дверь, а после захлопывает и та сразу блокируется на автомате. Это остановит их хоть на минуту, поэтому вполне хватит, чтобы спрятаться в зелени и продвигаться по ней, ведь темнота позволяет им и становится на их стороне.

Парочка ныряет в темноту и бежит, не оборачиваясь. Видимо, удача на их стороне.

Они идут уже много часов точно, потому что начинает рассветать, а получилось уйти примерно в одиннадцать. Джису видела мелкую закусочную около трассы, где смогла разглядеть часы — около полпятого явно, — но ноги были словно ватными и каждый шаг грозился подвернуть её ноги, потому что девушка часто спотыкалась, и Чонгук специально замедлял шаг. Он не мог медлить, но приходилось, ведь Ким парень не бросит: Джису сразу потеряется и будет слонять по забегаловкам, а потом привлечет внимание простых мимо проезжающих людей своей чёрно-белой униформой с персональным номером на левой части груди.

Поэтому Чон ведет её ближе к деревьям, за которыми можно было бы тихо присесть и подождать, пока проезжающая машина пролетит мимо, даже и в сторону их не удосужившись посмотреть. Парень хочет иногда бросить её, особенно когда та плетется в хвосте, почти что топтавшись на месте, а не шевелив ногами, но чисто из принципов не делает этого. Он благодаря Джису выбрался, пусть и с миновской помощью, но из-за её связей они дышат чистым и свободным воздухом, идут хоть и напряженно ссутулившись, но за пределами тюрьмы. И стоит уже быть благодарным за такую свободу.

— Мы почти дошли, — поясняет Чонгук, смотря в даль с прищуренными глазами, напрягая их, чтобы узнать, где они находятся. Он вспоминает места, где как-то закапывал застреленные собственноручно тела, за которые ему заплатили приличную сумму и втягивает воздух, переносившись снова в те весенние дни. А сейчас уже вроде январь, а может и середина декабря, детали ни к чему.

Парень вновь замолкает, следуя примеру притихшей с самых дверей психиатрической клиники Джису, и подает голос только тогда, когда они доходят до заправки. Ещё метров двести и на месте, уже город. Не верится даже — будто сон, который такой реалистичный, что даже не различаешь, где как.

— Чонгук, куда мы пойдем?

Это «мы». Чон вертит его на языке, даже не думая отвечать. Пусть останется риторическим вопросом, решает он. Когда пара уже заходит в город, то моментально сворачивает к переулкам с мусорками, где вечно сидят бездомные. Можно, конечно, отобрать одежду у них, но это слишком низко и неприятно. Приходится искать в мозгу место, где сразу можно сменить одежду и спрятаться на время.

— Чонгук, как насчет твоего дома? — спрашивает через время Ким, поглядывая на Чонгука со стороны. У неё, Джису, давно нет дома, потому что продали, когда её и Тэхёна выгнали из него, как только поступил звонок в службу спасения. Тэхён стал жить у себя в кабинете, а у брюнетки была новая комната со всеми удобствами: четыре стены, туалет и кровать с тумбочкой. Да это рай, что сказать!

— Нас могут начать искать сразу оттуда, так что не думаю, что хорошая идея переться ко мне сразу же по прибытию.

— Но нам нужно же переодеться. Давай хоть на секунду зайдем, прошу!

И чёрт бы побрал Ким Джису, но Чонгук сдается и идёт к забору, через который сразу перелазит, переходя на другую сторону города. Там, где-то неподалеку в темноте его родной (на деле, нет) дом, в котором парень прожил около трёх лет, прежде чем переехал в тюрьму. Чон сомневается, существует ли постройка до сих пор, но потом думает, что глупо всё: огромное здание с его захламленной квартиркой никому не сдалось.

Они поднимаются по лестнице, потому что уже около шести, и люди начинают просыпаться и идти на работу, учёбу, просто погулять. Его квартира на пятом этаже, поэтому Чонгук с Джису быстро поднимаются и останавливаются у тёмной двери с потрепанной цифрой рядом. Парень с собой ключей же прихватил, потому что вещи отобрали ещё в полицейском участке, а мобильник в первую очередь, куда уж тут. Он вытаскивает из кармана ту самую отмычку, с помощью которой вытащил Юнги, и вставляет в дверь, проделывая с ней различного рода махинации.
Джису стоит рядом, оперевшись о стену около Чона и поглядывает за быстрыми движениями напарника. Наконец он распахивает открытую дверь, и они заходят внутрь. Чонгук, для достоверности, захлопывает её, чтобы не видно было следов взлома или недавнего открывания её.

Пара не разувается даже, сразу идя в комнату Чонгука. Джису за ним хвостиком ходит, кидая беглые взгляды на тёмную мебель, уже покрытую пылью. Парень облегченно вздыхает рядом, понимая, что к нему в гости давно не заглядывали. Чон открывает шкаф и вынимает оттуда джинсы с курткой по погоде, а потом и исследует его на наличие одежды для такой маленькой девушки, как Ким.

— На. — он бросает в неё сверток тёмной расцветки, а после становится спиной, начиная расстёгивать с себя ненавистную рубашку, бросая её под кровать, намереваясь потом собрать всё в кучу и выкинуть в мусорку, через которую они недавно проходили. На часах шесть пятнадцать и Чонгук одет, а Джису до сих пор сидит в ванной на толчке в больших штанах парня с редкими дырками на коленях, которые у Ким в районе бедер.

Она подпирает руками голову, устало глядя на кафель в помещении. Понимает, что вроде и вот твоя свобода, но чувство предательства по отношению к Мину не покидает её. Что с ним вообще сейчас происходит? Сбежал ли он через ключ от чёрного входа, который девушка украла на днях у Тэхёна, когда того не было в кабинете. Это был запасной, их у него очень много, но Джису думает, что для такого существует журнал, где прописывается, когда куда был забран ключ. Вина хватает за горло и раздирает всё внутри короткими ногтями, будто всё на самом деле. Юнги же умный и гордый, твою мать, а значит давно свалил и не попался на глаза брату-садисту.

В дверь по ту сторону тихо и приглушенно стучат, и Джису словно просыпается ото сна, смывает специально для того, чтобы Чонгук не думал, что она заснула и молча встаёт, а после шумно вздыхает перед зеркалом. Надо же, как долго своё отражение не видела: совсем забыла тёмный цвет глаз и огромные мешки под глазами, что со времён старшей школы не исчезали. Ким прикусывает губу, зубами сдирая кожу на нижней и включает кран, врубая холодную воду на максимум. Потом горько поднимает уголки губ, сразу взбодрившись, если так можно сказать, и выходит. Чон стоит на месте, не подумав даже с места сдвинуться. Опирается рукой о стену около двери и смотрит на девушку сверху вниз, совершенно без единой эмоции на лице, просто смотрит, словно сквозь Джису.

— Находится у меня дома — настоящее самоубийство, поэтому нужно найти какой-нибудь потрепанный мотель, где можно залечь на дно, — парень выглядит тысячу раз задавленным огромным грузовиком, с часто закрывающимися глазами от недостатка сна. Джису понимает, что Чонгук не спал с того момента, как к нему пришёл Хосок.

Прошли уже практически сутки, а он даже глаза не сомкнул, намереваясь свалить из собственного дома. Ким понимает всё, пусть возможно ему и тяжело вновь приходить сюда, надевать ту одежду, в которой совершал свои грязные дела, в которой переживал самые тяжелые моменты в своей сгорбившейся от боли жизни.

— Хорошо, пошли. — она проходит через мешающую руку парня снизу и уходит в гостиную, где ожидает напарника. Чон устало плетется где-то в конце, а потом они оставляют все тронутые на своих прежних местах, будто никого здесь и правда не было, и уходят, захлопнув дверь.

На улице городские часы показывают семь сорок восемь, и парень думает, что им делать и куда идти. По сути, сам Чонгук до этого жил почти в самой заднице мира, если так можно выразиться мягко. Так что с поиском задрипанного здания не придется долго мучаться и ходить туда-сюда не потребуется. Джису как-то говорит ему, что когда девушка поступила только в университет, то проехалась почти по всем уголкам их родного города, где они оба родились и прожили до сегодняшнего и дальнейших дней.

Наконец пара выходит на небольшое здание, около которого располагался супермаркет и заправка. Чонгук думает, что людей здесь мало, да и информация в этот отдаленный уголок поступает с опозданием, а сбежали ребята вчера. Значит, по его подсчетам, они пока что в безопасности. Рядом стоящая Ким опускает голову, немного проваливаясь в сон, потому что девушка не привыкла к таким условиям. Парень придерживает Джису за предплечье и ведет вперед, чтобы она случайно не клюнула носом асфальт.

Живот урчит, стоит только дойти до двери, и девушка останавливается на секунду, кинув заинтересованный взгляд на супермаркет. Но увы, и денег у товарищей по несчастью нет, да и наверняка хоть одна камера там есть, что усложняет ситуацию. Джису заходит в мотель, раздумывая, как бы поступить: с одной стороны, можно ограбить (но опять же нет даже оружия, чтобы пригрозить), а с другой украсть, пока незаметно будешь отвлекать кассира. Второй вариант более тихий и спокойный, поэтому Ким склоняется к нему.

Они подходят на ресепшен, и Чонгук вытаскивает из куртки помятые бумажки и монеты, которых почти что хватит на комнату на день, максимум два. Стоящая девушка смотрит на них косо, но загребает мелочь и даёт ключи с потрепанным уже серым, а не белым брелоком. Потом идут к лестнице и поднимаются на второй этаж, к третьей комнате сразу.

Джису заходит первой и падает на кровать, устало прикрывая глаза. Стоило её голове коснуться подушки, как сразу она почти что вырубилась, наплевав на всё, распластавшись на всю длину диагонально. Чонгук спихивает Ким слегка и садится рядом, задрав голову.

Он улыбается, понимая, что эти придурки от него не уйдут, и Чон каждого до единого найдет и убьёт за подставу. Но сначала следует вытащить Юнги, потому что тот пожертвовал собой ради них, Чонгука и Джису. Поступил вроде и благородно, но они могли как-нибудь сбежать всё вместе. Мин ему помогал всегда, поэтому завтра он обязательно вернется к нему, сначала устранив все технические проблемы. Парень ложится на бок, аккуратно, не задев брюнетку, и засыпает, не волнуясь уже ни о чём.

Дженни работает сегодня на две смены: сначала в этом проклятом мотеле, потом в не менее ужасном супермаркете по соседству. Она уже морально, да и наверно уже физически устала, но не признается своей напарнице по несчастью, с которой девушка меняется каждый день. Ким, на самом деле, уже устала так жить, но приходится. Уж лучше так, чем ненужная опека её отца, который считает, что поступает правильно, наплевав на прошлое, бросив свои жестокие дела, и возвращается к ней.

У кого вообще отец мафиози? Вот серьезно, кто поймет Дженни, скажет: «да, я понимаю тебя», и всё на деле станет не так хуже? Почему он вернулся полгода назад и требует от девушки ответных чувств, будто ничего тогда и не было? Будто он не занимался тем, что убивает людей (и Дженни в пятнадцать лет увидела это своими глазами), да промышлял планы по развитию бизнеса, который нафиг никому не сдался?

Вот поэтому она уже как год работает в этой дыре, всячески стараясь убежать как можно дальше от отца, чтобы он не посмел её нигде достать, даже со своими связями. Тут и посетителей толком нет — пару человек в месяц, может чуть больше, но от деталей картина не поменяется. У Дженни на банковской карточке огромные суммы денег, и она ни копейки не потратила оттуда, так как папа каждый месяц отправляет ей, надеясь, что девушка сломается и вернется домой.

Ким прямо спит и видит, как глава семейства мечтает и надеется на приезд Дженни по собственному желанию, а не по приказу доставить её, ведь самое ужасное для любого отца — потеря доверия и любви его ребёнка. Сама она единственная дочь в их влиятельной семье, но после всего кажется, что родители живут в своё удовольствие, не замечая, что у них, оказывается, есть ребёнок! Мама названивала поначалу, но как поняла, что Дженни настроена решительно — бросила это занятие, отправляя дочь в свободное плаванье, а сама переключилась с незаинтересованного мужа ею на молодого любовника, которого обхаживала и лелеяла даже при присутствии Ким. Скорее не даже, а специально, чтобы показать, что мать ещё такая же красотка, как и в молодости.

Дженни кажется, что родители у неё не как у всех, и это не в хорошем смысле. Зачем мама красуется своим любовником, а отец ведет двойную игру, не бросая бизнес? Регулирует даже в отставке, хотя клялся ей, что всё в прошлом. Может из-за предстоящего (а может и наступившего) развода он хочет хоть для кого-то быть важным и любимым, а его подопечные для такого не подходят, ведь за спиной они терпеть не могут жесткую игру Ким Донхвана.

Она хочет, на самом деле, свободы в одиночестве. Но немногий опыт показал, как сложно выживать на мелкие купюры, когда тебе ничего не хочется, разве что свернуться в клубок у стены и пролежать так, пока настроение не появится и не станет хоть каплю лучше. Зато Дженни слушает себя, а это, вообще, самое лучшее, что может произойти в саморазвитии человека. Когда-то она читала книги по психологии, в то же время папа стрелял из пистолета в провинившихся в единственной ошибке людей, а мама сбегала на свидания вслепую. Тогда Ким и поняла, что в жизни, оказывается, срочно нужно что-то менять, пока не станет ещё хуже. И девушка попала в самый конец пути, когда оставались считанные секунды на принятие решения, которое навсегда повлияет на будущее.

Девушка заполняла края тетради чёрной гелиевой ручкой, пока её напарница работала на посте в мотеле. Конечно, кроме них были ещё работники, но их нечасто увидишь на своих местах, как и босса. Чеён замечательная девушка и хорошая подруга, на которую можно положиться в экстренной ситуации, а только вот одна проблема: Пак Чеён и мотель совсем не совместимые вещи, потому что она такая уютная и милая, даже стесняется смотреть на картинки журнала «Плейбой», а тут совсем не подходящая работа.

— Зато я не зависаю от мнения других. Могу спокойно делать всё, что только вздумается. — как-то пояснила ей она, когда Дженни спросила, что не так, да почему. И ответ вполне удовлетворил её вопрос.

Как только она вспоминает Пак, та отправляет короткую смску, информируя о том, что у них новые посетители. Причем двое! И всё просто замечательно. Дженни заваривает в подсобке кофе и садится за кассу в очередной раз, продолжая выводить рисунки на полях. К вечеру колокольчики на дверях звенят, и она встаёт, думая, что Чеён решила пораньше сменить её, но поднимает взгляд и опешивает:

— Вам помочь?

Джису заходит осторожно, с настороженным лицом и с руками в карманах. Тонкие пальцы сжимают острый ключ от номера, а в ладонях она чувствует биение сердца, точно адреналин стучит в крови. Ким не чувствует приступов боли, да даже острую агрессию не ощущает. Возможно, ей становится лучше? Может быть таблетки уже давно перестали быть необходимы и сейчас всё налаживается? Хочется жуть как есть, но она упрямо стоит и смотрит на девушку перед собой. Бейджик на груди с именем «Ким Дженни» бросается сразу в глаза, так как больше людей здесь нет.

Ким не знает, как начать «диалог» с продавщицей, поэтому крепко держится за ключ, надеясь в случае чего вынуть его и воткнуть в шею Дженни, а может даже перерезать глотку заострёнными зубцами. Ей хочется немного прорыдаться, потому что так не поступают! Чонгука с самого утра не было — Джису несколько кругов навернула вокруг временного места обитания их двоих. Но стоило утром открыть глаза, как ни одного признака Чона. Она злилась, естественно, но злоба исчезла и её сменили другие человеческие потребности. Хотелось волком выть от неожиданного одиночества и предательства, если так можно назвать поступок парня.

У Джису сердце бушует внутри, да так, что кажется, будто у неё аритмия. Чон Чонгук практически лежал на её плече, мирно дыша. И кажется, что это совсем не гнев и негодование, а что-то больше. Он прочитал Ким, как открытую книгу, а после закрыл на середине и поставил на полку пылится, отправляясь в книжный магазин за новой. Как бы не хотелось признаваться, но Джису по уши в Чонгука. Взаимно ли? Уж точно нет, думает Ким, полулёжа прожигая помятую простынь со стороны Чона.

Она вообще-то никогда не любила, да и не влюблялась, но настырный, грубый, напыщенный придурок со своими ухмылками никогда почти что не злили её, не доводили до состояния, такого ненавистного, под названием «дисфория». Где-то чихает один Ким Тэхён от слова лишь болезни.

Джису смотрит на Ким Дженни, пытаясь выдавить из себя хоть слово, но в глотке они застревают, и она как рыба что-то про себя мямлит.

— Вам нужна помощь? — девушка за кассой обеспокоенно поглядывает на Ким, думая уже позвонить в скорую. По состоянию брюнетки видно, что той плохо: слишком бледная, да и к тому же худая и хоть попросить ничего не может. Наконец Джису набирает побольше воздуха и на одном дыхании, как скороговорку проговаривает:

— Я ищу своего друга.

Она запинается на «друг», потому что до сих пор не знает, как обращаться к нему и в каком тоне. Джису ни на что не надеется уже, но Дженни хоть какую-то информацию даёт. Говорит, что был утром, но потом ушёл прямо по дороге, откуда и пришёл. Девушка также добавляет, что у неё заплачено на ещё один день, поэтому Ким может не съезжать сегодня. У брюнетки в животе урчит на весь супермаркет и кассирша с такой же фамилией, как и у неё, ожидает, пока та купит что-нибудь, но Джису не спешит.

В итоге Джису психует и подходит к кассирше ближе, захватывая правой рукой с ключом в ней за плечо Дженни. Та удивленно охает и хватается быстро за стол, цепляясь за него, как за последнюю надежду. Дженни ничего не поняла, да и сколько в этой странной силы есть не оценила, но точно уяснила, что девушка не желает ей ничего хорошего.

Ким хрипит, держась одной рукой за локоть Джису, пытаясь оттолкнуть её от себя, но проваливается. Джису слишком голодна, обижена на Чонгука и всё ещё чувствует предательство к Юнги, хотя тот наверняка уже сбежал раз десять. Что-то ей подсказывает, что тысячу раз глупый придурок Чон пошёл выручать товарища-спасителя. Но что будет, если Юнги сбежал, а Чонгук вернулся туда? Поймают ли его?

— Что с тобой не так? — ногти царапают девушку и та толкает заложницу на пол, отчего Дженни падает и бьётся спиной о кафель. Джису накрывает волна и девушка переносится на год назад в день смерти родителей. Вспоминается, она так же стояла, ничего не понимая, да потом хлопала глазами и спряталась в углу, голову в колени пряча, раскачиваясь взад-вперед, как детские качели.

Ким уставилась на лежащую и шокированную Дженни, а потом отступила назад, схватившись за голову. Той хочется взять телефон и позвонить всем, кто только спасет её от ненормальной посетительницы, что посмела поднять руку и чуть не удушить её. Но она по-прежнему сидит и ждёт дальнейшие действия Джису.

— Ну давай же, убей меня! — кричит Дженни, не понимая, что вообще несёт. Девушка сверху вниз смотрит на работницу супермаркета и думает, какая она либо бессмертная, либо бесстрашная. А может и то, и то, — Задуши, перережь глотку, да хоть забей ногами до смерти! Я устала притворяться, что всё прекрасно, что я всё могу и совсем не жалею о побеге. Да даже сраные деньги на карточке от отца не сотрут те картины, которые я ещё подростком видела и, думаю, кровь мы обе видели одну и ту же. Одну и ту же, чёрт, за пределами тела. Просто прекрати мои мучения и грабь всё, что только вздумается! Прошу...

Ким Дженни накрывает истерика, и она всё тише становится с каждым предложением. Ей надоело делать вид, что отцовские грязные деньги ей и вовсе не нужны, что Дженни в состоянии сама заработать честным трудом хоть одну жалкую вону, но всё бестолку. С каждым днём девушка ненавидит мать, легко кинувшую родную дочь, отца, который делает вид, что никогда в жизни человеку не нанёс ни единого удара. Она кричит, всхлипывает и удивляется, как легко опустила руки, стоя только почувствовать чужие на своей шее. Трусиха. Жалкая. Просто дура!

— Смертью боль не закроешь, — Джису возвышается над плачущей Ким, даже ни одним мускулом на лице не пошевелив. Хотя сама не лучше: она убила, забирая боль от неразделенных чувствах любви с родителями, пыталась около семи раз совершить самоубийство, да ещё сейчас чуть не прибила ничем неповинную девушку, которая сейчас низко сидит перед ней с опущенной головой и едва дергающимися плечами. Джису садится на корточки перед Дженни и дотрагивается до неё, отчего та дергается, — Ты помоги мне, а я взамен тебе.

И гребанные слова Чон Чонгука впиваются в мозг.

»...помогу тебе.»

И где ты сейчас, когда так нужен? Джису обещает, она хоть из могилы вытащит его, но перед этим хорошенько вмажет, чтобы почувствовал засранец, какой покинутой Ким чувствует себя.