V3001TH

хуё моё, вообще-то

Будильник и яркое слепящее солнце договариваются нарушить сон сладко спящих синхронно. Чонгук хоть и любит песню, стоящую на звонке гребаной будилы, но с утра готов проклясть ее автора за эти слишком раздражающие звуки и долбящие по мозгам биты. А про рэп он вообще молчит. Прости, Снуп Дог, но лучше бы тебе заткнуться.

Чонгук недовольно мычит и, еле расклеив веки, вытягивает руку вперед. Телефон лежит рядом, на полу, и тихонько вибрирует плюс ко всему, раздражая нервы еще больше. Мелкий кое-как попадает по кнопке выключения будильника и с облегчением закрывает глаза, вновь расслабляя не успевшее вынырнуть из сна тело. Комнату снова окутывает приятная тишина, разбавляемая сопением Тэхена прямо в затылок. Но оно наоборот расслабляет. Приятно поддувает, как маленький вентилятор.

С болью понимая, что валяться так больше нельзя, Чонгук поворачивается в руках Тэхена, оказываясь к нему лицом. Тот сразу же обхватывает мелкого поудобнее, прижимая к себе, как подушку. Гук поднимает глаза и негромко заговаривает хриплым ото сна голосом:

— Тэ, надо вставать...

Тэхен в ответ коротко мычит и слегка хмурит густые брови, обнимая малого крепче. Ясно дает понять, что нихрена не разделяет его ближайшие планы. Чонгук тычется носом в его щетинистый подбородок и бессильно закрывает тяжелые веки, пробуя снова, переступая через собственное желание остаться дома:

— Ну Тэ, пожалуйста, — молящим с мученическими нотками голосом говорит он, кладя ладони на обнаженную грудь Винсента и вжимаясь в теплую смуглую кожу подушечками пальцев. — Мне же в школу надо...

— Ты же не хотел есть один, — низким глубоким голосом (Чонгуку от него нехорошо) заговаривает Тэхен, не открывая глаз. — А я спать один не хочу.

Счет один-один. Чонгуку нечем крыть.

— Тэхен... — вздыхает Гук обреченно, жмуря глаза и утыкаясь лицом в шею Кима, а телом прижимаясь к его груди. Тот зарывается носом в каштановую макушку и закидывает на малого ногу. Теперь точно не вылезти из этого сонного плена. Чонгук, если честно, даже рад, что Винсент его не выпустил. Вылезать из этой теплой постели (из объятий, вообще-то) ни разу не хочется.

Они оба тут же проваливаются обратно в сладкий тягучий сон, который так не хочется прекращать.

🚬

Спустя час им все-таки приходится расстаться с постелью. Чонгук сквозь сон вспоминает о чем-то важном, что никак нельзя пропустить. Сегодня его ждет важное тестирование, чтоб его.

Чонгук так хотел проспать, почувствовать этот редкий и приятный момент, когда никто не гонит в школу. Раньше это постоянно делал Чимин, теперь к нему добавился и Тэхен. И, что странно и забавно, эти двое не закончили даже школу, как полагается. Чонгук в чем-то даже завидует. Им не пришлось рвать жопу из-за постоянных уроков, тестов и экзаменов, а еще они не были на выпускном. Вот только это уже не так важно, потому что каждая тусовка с этими пацанами в сотни раз круче любого школьного выпускного.

При всем при этом именно эти двое яростно настаивают на усердной учебе Чонгука, как какие-то сраные предки. Нашли в малом надежду и будущее. Хоть кто-то должен стать нормальным человеком с нормальной работой и с нормальным кругом общения. Только самого Гука его круг общения очень даже устраивает, а общество напыщенных аристократов ему в жопе не сдалось. Природу пацана с улиц сломать трудно, а порой даже невозможно.

Винсент наспех жарит малому яичницу, пока тот умывается и чистит зубы, и скармливает ему до последнего кусочка. И похуй, что яичница отдает сигаретами, — это почерк у Тэхена такой. Искусство во всем, мать его. Но Чонгук не жалуется, и не такое хавал с рук этого великого шефа.

— Бля, холодно, — ежится Гук, как только выходит из подъезда. Сразу же застегивает куртку и натягивает шапку на уши, спешно идя к мерсу. Винсент по традиции закуривает, как только выходит из подъезда, окидывает двор сощуренным взглядом, как какой-то дедок, и плетется за малым к тачке, вытаскивая из кармана куртки ключи.

— Сколько уроков? — спрашивает он, разблокировав машину и садясь за руль. Гук снимает с плеча рюкзак и садится спереди рядом.

— Теперь пять, — отвечает мелкий, следя за Тэхеном. Тот бросает на бардачок зажигалку, пачку сигарет, жвачку и ключи от дома. — Ты на работу?

— К Намджуну, — кивает Винсент, вставляя ключ зажигания и поворачивая. Движок сто сорокового пробуждается и приятно рычит, но вдруг тут же замолкает, вновь погружая салон в тишину. Тэхен хмурится и пробует завести машину снова. Гук молча наблюдает, выпучив свои черные глазки и обнимая рюкзак. — Ебучий нахуй, — негромко ругается Ким, поджимая губы и предпринимая еще одну попытку завести мерс. Движок снова эффектно рычит и глохнет спустя три секунды. — Еб твою мать! — Тэхен бьет ладонью по рулю и выскакивает из машины, обойдя и подняв крышку капота.

Гук вздыхает и откидывает голову на сидение. Прекрасное начало дня покатилось к хуям, как и настроение Винсента. Он не выносит, когда его любимая, собранная собственными руками машина начинает давать сбои. Как будто бы на себе ощущает всю ее боль и загоняется слишком сильно. Не трогайте его в этот момент, если здоровье дорого. Поэтому Чонгук и сидит молча, притаившись, как мышонок, и надеясь, что Винсент по-быстрому поколдует над ней, исцелит и докинет до школы без опозданий.

Спустя две минуты Тэхен возвращается и, наклонившись и всунувшись в салон головой, снова поворачивает ключ зажигания, глядя на приборную панель хмурым взглядом, что мрачнее грозовой тучи. Гук не решается даже шевельнуться лишний раз, повернуть к парню голову и случайно, по своей же глупости напороться на его гнев. После новой тщетной попытки Винсент выпрямляется и бросает:

— Выпрыгивай, аккумулятор сдох, — в голосе его столько боли, что Чонгуку самому хочется расплакаться. Это ж надо так тачку любить.

Он послушно выходит из машины и накидывает рюкзак на плечо, вопросительно таращась на нервно докуривающего сигу Тэхена. Тот топчется у тачки, сунув одну руку в карман куртки и поглядывая на верхние окна дома.

— Может, на такси? — осторожно спрашивает Гук и буквально сразу жалеет. Винсент стреляет в него недовольным взглядом и бросает окурок в траву.

— Какое, нахуй, такси? Щас я наберу Хосоку, — он тянется к карману и становится еще более хмурым (есть куда больше), начинает ощупывать карманы куртки и джинсов спереди и сзади. — Заебись, — хмыкает он, отходя от тачки. Гук прислоняется бедром к мерсу и следит за ним.

Походка у Тэхена, как будто он идет бить кому-нибудь ебало. Впрочем, она всегда такая, только сейчас, в этот хуевый момент Чонгук точно готов поверить, что кто-то от него отхватит. Хорошо бы, чтобы не сам малой. Весь ебаный мир в опасности, когда Винсент зол.

— Чон Хосок! — этот громкий и грозный голосина гремит чуть ли не на весь район. Лучший, блять, будильник для людей в понедельник. А еще, Чон Хосока только что пропиарили. Ну и возненавидели, наверное.

Чонгук устало прикрывает глаза, подавляя желание отвернуться или вообще отойти куда-нибудь в сторону. Он не с ним, он Тэхена не знает. И ведь не додумался гений взять телефон у малого. И тот хорош, сам не допер, что планируется.

— Чон, сука, Хосок! — орет Винсент после короткой паузы, в которой не прозвучало ответа. Чонгук прикусывает губу и молится, чтобы Хосок, живущий на три этажа выше Тэхена, скорее проснулся.

Небеса, а может, сам Хосок, услышали молитвы малого. Из окна шестого этажа выглядывает растрепанная светло-каштановая макушка. На сонном помятом лице столько боли и ненависти одновременно, что Чонгуку становится стремно, что сон парня так жестко нарушили. Зато Винсент проявлять сочувствие не спешит.

— Какого, блять, хера ты орешь в семь чертовых утра, Ван Гог сраный? — доносится сверху хриплый возмущенный голос.

— Тачка нужна, — отвечает Тэхен уже, к счастью, тише, глядя наверх и щурясь от солнца. Или от Хосока. Все одно. Второй тоже невъебенно яркий, нетрудно спутать. — Да и вставать пора, понедельник!

— Че с твоей? — гласит сверху Чон, кивая на мерс.

— Аккумулятор опять сел, прикурить нечем, — пожимает плечами Винсент. — Короче, блять. Давай резко спрыгивай со своей башни. Даю три минуты на сборы, малой в школу опоздает, — он кивает головой в сторону Чонгука.

Хосок переводит на Гука взгляд и растягивает губы в яркой улыбке, даже рукой машет, получая такой же солнечный ответ от зайчонка. А Тэхен не заслужил.

— Ща, я быстро, — говорит Хосок и исчезает в окне.

Винсент опускает голову и подходит к своей тачке, проводит ладонью по капоту и поджимает губы. Больно, пиздец больно. Надо сразу отогнать ее в мастерскую к знакомому механику. А еще лучше аккумулятор поменять, слишком часто стал в последнее время моросить.

Чонгук грызет нижнюю губу и подходит к Тэхену, утыкаясь лбом ему в плечо. Хочет успокоить, молчаливо поддержать, и чтобы нервы зря не портил. Оно того не стоит. Машину можно починить, а человека, увы, нет.

Они так и стоят около минуты, оба с сунутыми в карманы руками. Слова тут вообще не в тему, и без них отлично обходятся, на ментальном уровне понимают друг друга. За пять месяцев отношений и не такое бывает. Но и тут поспорить можно. У них это молчаливое понимание само образовалось с самого начала, как будто только и ждало, что воссоединения этих двоих. Глаза все говорят; жесты и действия, — это и есть слова, о которых другие кричат. И могут кричать столько же — пять месяцев — и в конечном итоге не услышат друг друга.

Старая скрипучая дверь подъезда за спиной открывается. Тэхен быстро целует малого в висок и отстраняется, как будто ничего не было. Хоть близкие друзья и в курсе голубизны, происходящей между ними, но не по-пацански это лобзаться перед братанами.

— Охуеть, уложился, — довольно хмыкает Винсент, поворачиваясь к вышедшему на улицу другу.

— Так он же уже опоздал, — непонимающе хмурится Хосок, натянув поверх своей черной кепки капюшон темно-серой толстовки и поглядывая на наручные часы.

— Первый урок проспали, — говорит Гук, пожимая подошедшему Чону руку.

— Бля, тогда зря с вами здороваюсь, — шутливо морщится Хосок, выдирая ладонь уже из хватки Винсента. — Догадываюсь я, почему вы, пидоры, проспали.

— Да мы реально спали! — возмущается Гук, мгновенно вспыхивая, как спелый помидор. — Ви вставать не хотел и мне не дал.

— Не, в такое я могу поверить. Зная этого, — усмехается Хосок, кивая на Винсента. — О, Сокджин-и, — Чон переводит взгляд за спину Гуку и улыбается. — Все в сборе.

— Хорошо, что вы не уехали еще, подкинете меня до больнички, — запыхавшись, к ним подбегает высокий русоволосый пацан с охуительно пухлыми губами и широченными плечами, — его и кличут Сокджином. — Я Винса услышал и по-быстрому собрался.

— Видали, какое дело я сделал. Аж до дома напротив слышно было, — довольно хмыкает Тэхен. — Скольких я, наверное, еще разбудил.

— Случись это в воскресенье, тебя бы сразу с вилами и факелами погнали с городу, — смеется Джин, вешая руку на плечо Гука.

— Это все хорошо, но давайте уже поедем... — заговаривает малой, глядя на троих мужиков с немой мольбой. Они могут разговориться и затянуть базар на долгие часы, и им даже пивко не будет нужно.

— Чон Хосок! — и снова.

Снова они это слышат. Сам Хосок закатывает глаза и резко оборачивается, вскинув голову и с прищуром глядя наверх. Все синхронно устремляют взоры на окно хосоковской квартиры, откуда выглянула его старшая сестра, сверкая в младшего брата гневным взглядом. Оттуда теперь не солнце глядит (оно спустилось на землю), а хмурая тучка. Ее писклявый голосок, словно ультразвук для пацанов. Винсент не выдерживает и морщится.

— Че? — спрашивает Хосок, глядя на нее с искренним раздражением на лице.

— Чтоб через час машина стояла тут, тебе ясно? — кричит Давон, тыча пальцем вниз, под окна. — Мне на работу надо ехать, а на автобусе тащиться я не собира...

— Да хорошо, запарила! — орет в ответ Хосок, отворачиваясь от сестры и кивая пацанам. — Бля, пошли уже.

— Вот сам машину купи и тогда будешь выебываться! — кричит Давон вслед, вызывая смех хосоковых друганов.