Après nous, le déluge [Frederic Chopin & Franz Liszt]

«после нас, хоть потоп».

...Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

— A. Фет, 1878.

I.

У Ференца Листа — целая гора приглашений на музыкальные вечера, светские рауты, приемы и балы; смелость юности, решившейся исполнять Бетховена там, где до сих пор звучали худосочные канцоны и слащавенькие серенады; ореол славы пианиста-виртуоза вокруг его чела и куча любовных писем от почитательниц. Лист бегло говорит по-французски, по-итальянски и немецки, Лист — желанный гость в каждом салоне, Лист — великолепный музыкант, Лист — юноша, от одного только взгляда которого девичьи сердечки бьются в разы быстрее.

Фридерик Шопен хранит воспоминания о несбывшемся счастье в белом конверте, перевязанном бархатной лентой. У него изнеженное, чуткое сердце, по-прежнему зияющие раны и страстная тоска патриота, прикованного к чужбине. Запрятанная от чужих глаз печаль и ужасные приступы терзающего кашля, от которого на глазах выступают слезы. Малейшее прикосновение к нему — рана, малейший шум — удар грома.

«Неси в душе груз, теряй силы, но пусть никто не замечает твоей ноши» — он повторяет эти слова про себя снова и снова, попав в бездушный мир салонов, где искусство стынет в гостиных, обтянутых красным шелком, теряет сознание в будуарах, где сплошь интриги, зависть, сплетни и кляузы, где злословие, похожее на клевету, и клевета, похожая на злословие.

Фридерик не говорит о тоске по Польше, о тоске по своим родителям, по брусчатым варшавским улочкам, не говорит о людях, которых он любил по-настоящему.
В Париже это ценится.
В Париже принято только иронизировать и шутить.

Фридерик напускает на себя непринужденный вид и улыбается — как можно правдоподобнее.