В следующий раз, когда я проснулся, я был в бреду, а Фертилити сидела на краю моей кровати и втирала дешевый нефтяной увлажняющий крем в мою грудь и руки.
«С возвращением, — говорит она. — Мы уж думали, что ты решился на это».
Где я?
Фертилити глядит по сторонам. «Ты в Шато Мэйплвуд с дешевенькой мебелью, — говорит она. — Линолеум без шва на кухне, виниловый не вощеный пол в двух ванных. Здесь есть легкоочищаемые узорчатые виниловые стеновые панели вместо камней, и дом декорирован в сине-зеленой морской гамме».
Нет, шепчу я, в какой мы точке планеты?
Фертилити говорит: «Я поняла, что ты имеешь в виду это».
Знак пролетает в окне, сообщая: Впереди Детур.
Комната, в которой мы сейчас, не такая, какую я помню. Обойный бордюр с плящущими слониками возле самого потолка. Кровать, в которой я лежу, имеет навес и белые, машинной работы, кружевные шторы, висящие по его краю и скрепленные розовыми сатиновыми ленточками. Белые жалюзи по бокам окна. Наше с Фертилити отражение в большом зеркале в форме сердца, висящем на стене.
Я спрашиваю: Что случилось с тем домом?
«Это было два дома назад, — говорит Фертилити. — Сейчас мы в Канзасе. В половине Шато Мэйплвуд с четырьмя спальнями. Это высшее достижение в серии заводских домов».
Значит, он действительно хороший?
«Адам говорит, что лучший, — говорит она, укрывая меня. — Он поставляется с подобранным по цвету постельным бельем, и здесь есть посуда в столовой, гармонирующая с сиреневыми вельветовыми диванчиками и любовным диванчиком в гостиной. Здесь даже есть подобранные по цвету сиреневые полотенца в ванной. Здесь, правда, нет кухни, по крайней мере в этой половине. Но я уверена, что где бы кухня ни была, она сиреневая».
Я спрашиваю: Где Адам?
«Спит».
Он не беспокоился обо мне?
«Я сказала ему, что всё благополучно разрешится, — говорит Фертилити. — Короче, он очень счастлив».
Шторы кровати танцуют и крутятся вместе с движениями дома.
Знак пролетает в окне, сообщая: Осторожно.
Я ненавижу то, что Фертилити знает всё.
Фертилити говорит: «Я знаю, что ты ненавидишь, что я знаю всё».