Слепой ангел

Глава 1. Габриэль.

С самого детства счастье ассоциировалось у меня с солнцем. Мне казалось, что солнце - это что-то светлое и волшебное, а от одного взгляда на него пройдут все печали и неприятности. Мне всегда хотелось его увидеть, но я быстро понял, что мечты обычно не сбываются, особенно, у меня.

Иногда мне казалось, что я проклят, не зря же мои беды начались с самого моего рождения. Я родился намного раньше срока, и моей маме пришлось пожертвовать жизнью, чтобы я появился на свет. Какое-то время никто не был уверен, выживу ли я, настолько слабым я оказался. Я почти не шевелился и не подавал голоса, так что даже не сразу заметили, что я совершенно слепой. Отец тяжело переживал смерть матери, а узнав, что я калека, вообще перестал на меня обращать внимания, как будто меня и не было вовсе. Когда я заболевал или калечился, а случалось это часто, особенно когда братья стали старше и сильнее и постоянно избивали меня, отец никогда не приходил и не интересовался моим самочувствием.

Единственное, на что он, как ни странно, обращал внимание, было моё образование. Мне нанимали лучших учителей, большинство из них, конечно, считали меня безнадежным, и не особо пытались чему-то научить, но я занимался всегда с удовольствием. Я умел писать и читать специальные книги, которых у меня было много, знал историю и разбирался в литературе и музыке. Я даже научился танцевать, хотя и понимал, что вряд ли это умение мне когда-нибудь пригодится.

Если отец меня просто игнорировал, то братья и сестра - ненавидели. Может, потому что из-за меня умерла мама, может, потому что я был таким слабым и беспомощным. Сестра, Луиза, издевалась надо мной морально, а братья, Роберт и Дэмиан, - физически. Я привык к постоянным побоям, боялся любого шороха. Я научился различать людей по звуку шагов и избегать встреч с братьями, но если они специально меня искали, то обязательно находили. В безопасности я мог чувствовать себя только во время уроков или общих обедов. Отец если и замечал, как ко мне относятся братья, ничего не говорил, только однажды вышел из себя, когда я явился за стол с синяком на пол-лица. Я не знаю, как это выглядело со стороны, но щека нещадно болела и опухла так, что я не мог открыть глаз, а от любого прикосновения к ней у меня наворачивались слезы. Отец тогда долго кричал на обоих братьев в своем кабинете, хоть я и не мог расслышать, что именно он им говорил. С тех пор побои не то чтобы уменьшились, но я заметил, что меня перестали бить по лицу, если не считать пощечин от Луизы.